— Нет.
— И даже не слышали о нем?
— Нет.
— И не знали, где он находится?
— Нет.
— Откуда же вы знаете, что обвиняемый — ваш брат? — подвел итог адвокат.
— Я узнал его, — ответил Лидс. Мейсон хитро улыбнулся.
— А вы узнали бы брата, — учтиво осведомился он, — если бы он разорился?
По залу пронесся шепот. В двух или трех местах раздался смех.
Судья Кнокс сказал, с трудом сдерживая улыбку:
— Суду надо вынести решение, поэтому мы не можем допустить веселья в зале. Дело очень серьезное, поэтому попрошу публику сдерживать свои эмоции. Отвечайте на поставленный вопрос, мистер Лидс.
— Конечно, — подтвердил тот, — я бы его узнал и в этом случае.
— А если бы он появился у вашего черного входа оборванный, с сумой через плечо и попросил у вас хлеба, вы полагаете, что и тогда узнали бы в нем брата, с которым расстались давным-давно? — продолжал Мейсон.
— Да, несомненно.
— Где вы впервые встретились с братом после разлуки, мистер Лидс?
— Олден Лидс приехал ко мне домой.
— На такси?
— Да.
— И что он сказал вам?
— Он спросил, еще не входя в дом, помню ли я его и не может ли он у меня немного пожить, и после небольшой паузы спросил: «Разве ты не помнишь своего родного брата, Олдена Лидса?»
— Понятно! — с улыбкой ответил Мейсон. — А сколько времени длилась эта пауза, то есть с момента его вопроса о том, помните ли вы его, до того, как он попросил разрешения остановиться у вас?
— Минута или две.
— И за это время вы его не узнали?
— Я просто не был абсолютно уверен.
— Понятно. И вы его узнали после того, как он назвал свое имя?
— Я пригласил его в дом.
— И обвиняемый вошел?
— Да.
— И вы с ним поговорили?
— Да, мы говорили примерно около часа.
— Именно тогда он сообщил вам, что нашел золото на Клондайке?
— Он просто сказал, что живет очень хорошо.
— И это, — заметил Мейсон, — окончательно вас убедило, что он — ваш брат?
— Нет, это не так, — ответил Лидс.
— Почему же не так?
— Я узнал его.
— Когда же?
— Сразу, как увидел.
— Еще до того, как он вошел в ваш дом?
— Да, конечно.
— Но ведь вы не назвали его по имени и не сразу впустили? — уточнил адвокат.
— Да, не сразу.
— Вы с ним поздоровались за руку?
— Я уже не помню.
— Кто-нибудь еще присутствовал при этом разговоре?
— Да, но, правда, не с самого начала.
— Кто же это был?
— Джейсон Кэрролл.
— Вы представили обвиняемого Джейсону Кэрроллу?
— Да.
— Помните, что именно вы тогда сказали?
— С тех пор прошло пять лет, — запротестовал свидетель. — Трудно упомнить все подробности по истечение такого времени.
— Да, — согласился Мейсон, — но не для человека с такой замечательной памятью, как у вас. В начале допроса вы сообщили, что вам шестьдесят пять лет. Значит, когда вы встретились с братом, вам было около шестидесяти. Перед этим вы видели его, когда вам было семь, и узнали, несмотря на прошедшие пятьдесят три года. Это так? — Выражение лица адвоката выдавало его торжество.
— Да… Да.
— Что же вы сказали Джейсону Кэрроллу? «Джейсон, это — мой брат Олден»?
— Я не помню.
— Дело в том, — заявил Мейсон, — что вы, очевидно, сказали что-то вроде: «Джейсон, этот человек утверждает, что он — твой дядя Олден».
— Да, наверное, что-то в этом роде.
Мейсон улыбнулся.
— У меня все! — заключил он. Киттеринг хмуро произнес:
— Следующим будет давать показания Оскар Бейкер… Я должен попросить извинения у суда за то, что не направил свидетелям официальных вызовов, и некоторые из них попросили освободить их от обязанности давать показания, поэтому позже мне самому придется дополнить рассказ.
— Мы предоставим вам такую возможность, — сказал судья Кнокс. — Суд заслушает всю имеющуюся информацию по этому делу.
— Оскар Бейкер, — объявил Киттеринг.
Парень лет двадцати двух — двадцати пяти с нездоровым, желтоватым цветом лица, в экстравагантной одежде из самых дешевых магазинов, проследовал через зал заседаний и был приведен к присяге. Его имя — Оскар Бейкер, профессия — официант, возраст — двадцать три года, снимает комнату.
— Где вы работаете? — спросил Киттеринг.
— В ресторане «Голубое и белое».
— Вы работаете там официантом?
— Да.
— Сколько времени вы там прослужили?
— Шесть месяцев.
— И вы работали вечером, седьмого числа этого месяца?
— Да.
— Это была пятница, не так ли?
— Да, сэр.
— В котором часу вы пришли на работу в тот день?
— В четыре часа дня.
— И когда ушли?
— В одиннадцать вечера.
— Вы были знакомы с Джоном Миликантом?
— Да, сэр.
— Вы встречались с ним неоднократно?
— Да, сэр.
— Где?
— У него на квартире. Он живет рядом с нашим рестораном.
— С какой целью вы с ним встречались?
— Я приносил еду, которую он заказывал.
— Он заказывал обед на дом?
— Да, иногда.
— Заказывал еду в вашем ресторане, и вы доставляли заказ, поскольку это входит в обязанности официанта?
— Да, сэр, это так.
— И в этот вечер вы тоже приносили ему обед?
— Да, сэр.
— Каким образом обед был заказан?
— По телефону.
— Кто его заказывал?
— Полагаю, мистер Миликант.
— Что именно он заказал?
— Обед на двоих. Он сказал, что непременно хочет бараньи отбивные с картофелем и зеленым горошком, и попросил принести именно это.
— В котором часу это было?
— Без пяти восемь.
— Почему вы запомнили время?
— Потому что я ему сказал, что придется немного подождать, пока приготовят отбивные: я не был уверен, что они у нас есть.
— Но оказалось, что они у вас были?
— Да. Я переговорил с поваром и выяснил, что у него осталось несколько штук в холодильнике, не так много, чтобы можно было включить их в меню, но вполне достаточно для обеда на двоих.
— И вы доставили еду ему на квартиру?
— Да.
— На квартиру Джона Миликанта? — уточнил Киттеринг.
— Да, сэр.
— Расскажите об этом суду подробнее.
— Хорошо. Я поставил блюда на поднос, накрыл их салфетками и сложенной скатертью и отнес ему домой. Я помнил номер квартиры Миликанта, вернее — Конвэя, мы его знали под этим именем.
— Вы говорите об Л.К. Конвэе? — перебил Киттеринг.
— Да, о Луи Конвэе. Я поднялся на лифте и постучал в дверь. «Войдите!»
— Дверь была не заперта? — спросил Киттеринг.
— Нет. Два парня, то есть я хотел сказать — двое мужчин находились в спальне. Они разговаривали о скачках, и я прислушался, потому что Луи Конвэй иногда располагал ценной информацией о предстоящих заездах. Однако из этого ничего не вышло. Наверное, они догадались, что я подслушиваю, потому что один из них произнес: «Подожди, пока он уйдет, — затем обратился ко мне: — Оставь все на столе, сынок. Я позвоню, когда надо будет прийти за посудой. Сколько с меня?» — «Доллар семьдесят пять», — ответил я. Он протянул мне три доллара и сказал: «Держи. Можешь идти». — «Накрыть на стол?» — спросил я. «Не надо, мы спешим». — «Советую приступить к обеду сразу, — посоветовал я. — Обед разогрет перед самым моим уходом, но по дороге он подостыл». — «Хорошо, сынок, — ответил тот. — Я понимаю. Иди, мы заняты».
— Вы знали этого человека? — спросил Киттеринг.
— Тогда не знал, но теперь знаю. Это был Гай Серл, человек, купивший у Конвэя дело.
— Вам что-нибудь известно о занятии Конвэя? — спросил Киттеринг.
Официант замялся.
— Чем он занимался? — настойчиво повторил представитель прокурора.
— Возражаю! — раздался голос Мейсона. — Вопрос несущественный и к делу не относится.
Судья Кнокс поинтересовался у Киттеринга:
— Этот вопрос поможет установить личность убитого?
— Не совсем так, — уточнил Киттеринг. — Ответ на этот вопрос даст суду представление о его прошлом и…
— Возражение принимается, — сказал судья Кнокс. — Вы можете представлять свидетельства, подтверждающие личность убитого. Вы представили свидетельства, что он был Джоном Миликантом, что его знали как Л.К. Конвэя, или Луи Конвэя. Были показания, касающиеся Билла Хогарти, но не прозвучало подтверждение тому, что Билл Хогарти и убитый — одно и то же лицо. Суд проявит терпение и заслушает все показания, которые вам угодно будет предоставить, господин представитель окружного прокурора. Но в связи с тем, что был вынесен протест, я обращаю ваше внимание на то, что в ходе слушаний недопустимы второстепенные вопросы, такие, как, например, ваш вопрос о роде занятий убитого. И это касается всех. Если же вы собираетесь связать его с данным делом, то сделайте это, и тогда возражений не последует.
— Пока нам не удалось проследить связи, — ответил Киттеринг, хмуро взглянув на Перри Мейсона.
— Очень хорошо. Значит, протест уместен и принимается.
