– Куда мы едем? – спросил Кослинг.
– На Риверсайд. Возьмем там в отеле смежные комнаты.
Начинало темнеть. Берта включила габариты и поехала медленнее. Добравшись до Риверсайда, Берта вошла в один из старинных отелей и зарегистрировалась под именем миссис Л.М. Кушинг с дочерью, взяла двухкомнатный номер, комнаты которого сообщались через ванную, и весьма церемонно довела Кослинга до номера, где они расположились в безопасности.
– Теперь, – объявила Берта, – мы останемся здесь и будем беседовать.
Через час, когда Кослинг чувствовал себя уже совершенно вымотанным и уставшим от бесконечных расспросов, Берта заказала обед в номер, который им принесли из ближайшего ресторана. Еще через час Берта отправилась звонить по телефону в отель в Сан-Бернардино.
– Это миссис Кул. Произошло то, чего я так опасалась. У моей матери второй удар. Я не смогу вернуться за своими вещами. Пожалуйста, отнесите мой чемодан в камеру хранения. Счет за номер у меня оплачен, никакими другими услугами, включая телефон, я не пользовалась.
Администратор выразил Берте свои соболезнования, пожелал ее матери скорейшего выздоровления и заверил, что у Берты нет причин беспокоиться об оставленных вещах.
Берта поблагодарила, вернулась в отель и еще два часа пытала слепого, вновь и вновь перебирая все события прошлой недели.
Наконец Кослинг устал, и его охватило раздражение:
– Я рассказал вам все, что знал. Я хочу спать. У меня одно желание – забыть, что я когда-то обратился к вам и вообще стал разыскивать эту девушку. Ко всему прочему она… – Он запнулся в нерешительности.
– Что? – подстегнула его Берта.
– Ничего.
– Что вы собирались сказать?
– О, ничего, кроме того, что я разочаровался в этой девушке.
– В какой девушке?
– Жозефине Делл.
– Почему?
– Хотя бы потому, что она так и не пришла ко мне, чтобы бросить, к примеру, «привет», если уж она поправилась.
– Она перешла на другую работу, – начала объяснять Берта. – Когда Харлоу Милберс был жив, она работала неподалеку от вас, но он умер, и ей не представился случай оказаться в ваших местах.
– Все равно я не понимаю, почему она не смогла прийти ко мне.
– Она послала вам подарок, не правда ли? Даже два подарка.
– Да. Музыкальная шкатулка очень много значит для меня. Она могла бы догадаться, что я хотел бы лично поблагодарить ее за такой подарок.
– Почему же вы не написали ей?
– Я пишу очень неразборчиво. Пишущей машинки у меня нет.
– Тогда почему вы не позвонили ей?
– В том-то и дело. Я позвонил. Она не захотела потратить на меня время.
– Подождите секунду. Это что-то новое. Она не захотела тратить на вас время?
– Я позвонил ей, но ее не было дома. Я разговаривал с какой-то женщиной, которой я представился. Она сказала, что мисс Делл в настоящее время занята, но она может передать ей мою просьбу. Я сказал ей, что хотел бы поблагодарить ее за подарок и подожду ее звонка.
– Дальше?
– Я ждал и ждал – целый час. Она не позвонила.
– Куда вы звонили ей – домой?
– Нет, домой человеку, на которого она работала. Вы знаете дом Милберса.
– Насколько хорошо вы ее знаете? – поинтересовалась Берта.
– О, достаточно хорошо в своем роде, хотя, разумеется, только из бесед с нею.
– Когда она останавливалась подле вас на улице?
– Да.
– Недостаточно, чтобы завязать близкую дружбу, – констатировала Берта.
– О, мы действительно о многом успели переговорить, хотя были дни, когда мы успевали переброситься только парой слов. Она очень подбадривала меня и чувствовала это. Когда она все-таки не позвонила, я перезвонил и попросил пригласить мисс Делл; человек, который подошел к телефону, спросил, кто ее спрашивает, подчеркивая, что она очень занята. Я решил сострить и ответил, что ее спрашивает человек, который никогда не видел ее в своей жизни и никогда не увидит. Они подозвали ее к телефону, и я сказал:
– Добрый день, мисс Делл, это ваш слепой друг. Я хотел бы поблагодарить вас за музыкальную шкатулку.
Она переспросила, что это за музыкальная шкатулка. Я напомнил ей о подарке, который она послала слепому нищему. Она ответила, что посылала только цветы, и повесила трубку, сказав, что очень занята. Я подумал, что либо после этого происшествия у нее возникли затруднения с памятью, либо она не хотела, чтобы кто-нибудь об этом знал, потому что иначе она кое-что припомнила бы…
– Подождите минуту, – прервала его Берта, – вы уверены, что это она прислала музыкальную шкатулку?
– О да. Она – единственная, кому я говорил о своей любви к подобным вещам. Я подумал, что, может быть, у нее более серьезная травма головы, чем она сама об этом думает, и решил…
– Как ее голос звучал по телефону? Как обычно?
– Нет. Ее голос был напряженным и грубым. По-моему, она действительно не в себе. Ее память…
– Вы рассказывали об этом Больмэну?
– О чем?
– О телефонном звонке и музыкальной шкатулке и о том, как Жозефина Делл потеряла память?
– Подождите… Да, я рассказывал.
Берта занервничала:
– Вы получили музыкальную шкатулку сразу же после того происшествия?
– Да, через день или два.
– И каким образом?
– Из магазина, который продал ее, какой-то антикварный магазин. Я забыл название. Посыльный сказал, что ему поручили передать мне шкатулку. Он сказал, что шкатулку специально держали для одной молодой леди, которая внесла задаток за нее и наконец выплатила всю сумму…
– Вы рассказали об этом Больмэну? Кому еще вы рассказывали об этом?
– Тхинвеллу – нашему водителю и…
– Съешьте меня с потрохами! – воскликнула Берта, вскакивая на ноги.
– Что случилось? – спросил Кослинг.
– Тупица из тупиц, дура из дур!
– Кто?
– Я.
– Не понимаю, – опешил Кослинг.
– Какая-нибудь метка на музыкальной шкатулке или что-нибудь, указывающее на магазин, который…
– Я не знаю. Я ощупывал ее только снаружи. Странно, что вы спросили, кому еще я рассказывал о том, что у Жозефины провалы памяти после того происшествия. Я помню, что Больмэн задал мне такой же вопрос.
– Вы говорили ему, что Тхинвелл тоже в курсе?
– Да. У меня есть знакомый врач, и у Тхинвелла возникла идея, что врач мог бы встретиться с Жозефиной и понаблюдать за ней так, чтобы она не знала о причине его визита, но прежде я должен был убедиться, что именно она послала мне эту вещь. Тхинвелл считал, что это мог сделать кто-то еще. Я не думаю, что это могло бы быть так. Нет, я никогда никому не говорил…
– Вместе со шкатулкой не было никакой записки?
– Нет. Записку принесли с цветами. Шкатулку доставили так, как я рассказывал, без записки.
Берта взволнованно направилась к двери, потом остановилась, вернулась назад, нарочито зевнула и сказала:
– Мне кажется, что после всего пережитого вы очень устали. Что вы скажете, если мы закруглимся?
– Разве из того, что я сообщил, ничто вас не взволновало?
– О, сначала мне кое-что пришло в голову, – ответила Берта, снова зевая, – но теперь я чувствую, что ошиблась. Вы не знаете, сколько она заплатила за шкатулку?
– Нет, но думаю, что довольно много. Это очень красивая вещь с росписью по стенке. Какой-нибудь пейзаж, написанный маслом.
– Вам кто-нибудь описал эту картину?
– Нет, я почувствовал это пальцами.
Берта опять продолжительно зевнула:
– Ладно, я собираюсь ложиться спать. Вы поздно встаете?
– Да.
– Я обычно не встаю раньше девяти или полдесятого. Это не слишком поздно для вас?
– Если судить по тому, как я чувствую себя сейчас, я могу проспать целые сутки.
– Отлично, отправляйтесь и хорошенько поспите. Увидимся утром.
Берта провела его через ванную в соседнюю комнату, помогла снять женское платье, обошла с ним комнату, чтобы он смог привыкнуть к расположению вещей в ней, поставила его трость около постели так, чтобы он легко мог достать ее, и потом сказала:
– Спите крепко. Пойду тоже сосну.
Она вернулась к себе в комнату, закрыла дверь и прислушалась, потом схватила шляпу и пальто, выскочила из комнаты, на цыпочках прошла по коридору к лифту и спустя десять минут неслась на сумасшедшей скорости в сторону Лос-Анджелеса.
Только после Помоны ей неожиданно пришло в голову, что она поступила в точности так же, как Джерри Больмэн, и, возможно, по той же самой причине. А в настоящий момент Джерри Больмэн успокоился уже навсегда.
Темнота, царившая на улице, была ей на руку. Подъезжая к кварталу, Берта выключила фары и снизила скорость, перешла на первую передачу, как при парковке. Она остановила машину у обочины, заглушила мотор и прислушалась. Она ничего не услышала, кроме обычных ночных звуков, еще не замерших в этот час: стрекот сверчков, лягушачий хор и другие таинственные ночные звуки, которые не услышишь в густонаселенных районах города.
Берта достала из кармана свой фонарик. Освещая себе дорогу тусклым светом фонарика, она направилась к дому.
