— Послушайте, мой друг. Здесь все не так. Я заблуждался с самого начала.
— Вы хотите сказать, что не деньги…
— Нет, в этом-то я не ошибся. Деньги, конечно, деньги. Я говорю о тех, кого мы подозревали, об этих двоих. Уж слишком здесь все неприкрыто… слишком в лоб… Напрашивается еще какой-то поворот. Определенно здесь должно быть еще что-то.
Внезапно он вскипел.
— Ах! Эта крошка! Разве я ей не запретил? Разве не сказал: «Не прикасаться ни к чему, принесенному извне»? И она меня ослушалась, меня, Эркюля Пуаро! Мало ей было четыре раза уйти от смерти? Ей захотелось попробовать в пятый! О! Это неслыханно!
Но вот, наконец, мы вернулись в больницу. Нас почти сразу же проводили наверх.
Ник сидела в постели. Ее зрачки были неестественно расширены, руки судорожно вздрагивали. Она казалась чрезвычайно возбужденной.
— Ну вот вам опять, — прошептала она.
Ее вид тронул Пуаро до глубины души. Он откашлялся и взял ее за руку.
— Ах, мадемуазель, мадемуазель!
— Мне было б ровным счетом наплевать, — сказала она с вызовом. — Пусть бы они меня прикончили. Мне так все опротивело, так опротивело!
— Бедная малютка!
— И все-таки что-то во мне восстает против этого.
— Спортивный дух. Вы молодец.
— Как видите, меня не уберегла даже ваша хваленая больница.
— Если б вы повиновались приказу, мадемуазель…
Она взглянула на него с легким удивлением.
— Я так и делала.
— Вам было ясно сказано: не ешьте ничего, принесенного извне.
— Я и не ела.
— А шоколадные конфеты?
— Но это же совсем другое дело. Ведь их прислали вы.
— Как вы сказали, мадемуазель?
— Вы их прислали.
— Я? Никогда. Я ничего подобного не присылал.
— Как же не присылали, если там лежала ваша карточка?
— Что-о?
Ник порывисто повернулась к столику. Сиделка поспешила к ней на помощь.
— Вы ищете ту карточку, которая была в коробке?
— Да, пожалуйста, сестра.
Сиделка вышла. Через минуту она вернулась с карточкой.
— Вот она.
У нас с Пуаро перехватило дыхание. На карточке стояла та же надпись, какую сделал Пуаро, отправляя корзину цветов: «С приветом от Эркюля Пуаро». И росчерк был таким же пышным.
— Черт побери!
— Вот видите, — укоризненно проговорила Ник.
— Я этого не писал! — воскликнул Пуаро.
— Как?
— И все же, — прошептал Пуаро, — и все же это моя рука.
— Я знаю. Точно такая карточка пришла с оранжевой гвоздикой. Я ни минуты не сомневалась, что конфеты от вас.
Пуаро покачал головой.
— Где уж тут сомневаться! Ах, дьявол! Умный, жестокий дьявол! Додуматься до такого! Нет, он просто гений, он гений, этот человек. «С приветом от Эркюля Пуаро»?! Так просто, но это надо было предусмотреть. А я… не предусмотрел. Я проморгал этот ход.
Ник заметалась на кровати.
— Не надо волноваться, мадемуазель. Вы не виноваты, вы ни в чем не виновны. Это я во всем виноват, я жалкий идиот! Я должен был предвидеть этот ход. Да, да, я должен был его предвидеть.
Пуаро уронил голову на грудь. Он был воплощенное отчаяние.
— Мне, право же, кажется… — заговорила сиделка.
Все это время она топталась рядом, неодобрительно поглядывая на нас.
— А? Да, да, я ухожу. Мужайтесь, мадемуазель. Это моя последняя ошибка. Я опозорен, я убит! Меня провели, одурачили, как школьника. Но больше этого не повторится. Нет, не повторится. Даю вам слово. Идемте, Гастингс.
Прежде всего он встретился с сестрой-хозяйкой. Незачем говорить, что она была в отчаянии.
— Нечто невероятное, мосье Пуаро, нечто совершенно невероятное. Чтобы у меня в больнице произошла такая вещь!
Пуаро был само сочувствие и тактичность. Он как мог утешал ее и принялся расспрашивать, при каких обстоятельствах была принесена роковая передача.
Сестра-хозяйка полагала, что об этом следовало бы поговорить с санитаром, дежурившим в то время.
Этот человек, по фамилии Худ, оказался глуповатым, но честным на вид парнем лет двадцати двух. Он нервничал и был напуган, однако Пуаро сумел его успокоить.
— За вами нет никакой вины, — сказал он ласково. — Я просто хочу, чтобы вы подробно рассказали мне, когда и как была принесена эта передача.
Дежурный, казалось, был озадачен.
— Трудно сказать, сэр, — проговорил он, собираясь с мыслями. — Много народу ходит к нам, справляются насчет больных или оставляют им что-нибудь передать.
— Сиделка говорит, что ее принесли вчера вечером, — заметил я. — Часов в шесть.
Лицо парнишки прояснилось.
— А, вот теперь припоминаю, сэр. Ее принес джентльмен.
— С худым лицом, со светлыми волосами?
— Волосы светлые… а вот насчет худого лица не скажу.
— Неужели Чарлз Вайз принес бы ее сам? — тихо спросил я Пуаро.
Мне и в голову не пришло, что санитар тоже может знать эту фамилию. Но он вдруг сказал:
— Нет, это был не мистер Вайз. Мистера Вайза я знаю. Тот джентльмен, что приходил, был выше ростом, красивый такой и приехал в большом автомобиле.
— Лазарус! — воскликнул я.
Пуаро метнул на меня предостерегающий взгляд. Я прикусил язык.
— Итак, — проговорил Пуаро, — этот джентльмен приехал в большом автомобиле и оставил передачу. Она предназначалась для мисс Бакли?
— Да, сэр.
— Что же вы с ней сделали?
— Ясене трогал, сэр. Санитарка унесла ее наверх.
— Это понятно. Однако вы все же притрагивались к коробке, когда брали у джентльмена, не правда ли?
— А! Ну конечно, сэр. Я ее взял и положил на стол.
— На какой стол? Покажите мне его, сделайте милость.
Санитар провел нас в вестибюль. Входная дверь была открыта. Возле нее стоял длинный мраморный стол, на котором лежали письма и свертки.
— Сюда кладут все, что приносят, сэр. А санитарки уж разносят потом по палатам.
— Вы не помните, в какое время была оставлена та передача?
— Наверно, в полшестого, сэр, или чуть-чуть попозже. Помнится, только что пришла почта, а ее всегда приносят около половины шестого. День выдался довольно хлопотливый, много народу перебывало, и цветы приносили, и навещали больных.
— Благодарю вас, — сказал Пуаро. — Ну, а теперь нам, очевидно, надо повидаться с той санитаркой, которая относила передачу.
Оказалось, что это одна из стажерок, — крохотное существо с пушистыми волосами, захлебывающееся от возбуждения. Она помнила, что взяла сверток в шесть часов, когда явилась на дежурство.
— В шесть часов, — тихо повторил Пуаро. — Выходит, около двадцати минут он пролежал на столе в вестибюле.
— Простите?
— Нет, ничего, мадемуазель. Продолжайте. Вы отнесли его мисс Бакли?
— Ну да, и не только его. Там была эта коробка, потом еще цветы, душистый горошек, по-моему, от мистера и миссис Крофт. Я ваяла все сразу и отнесла. Ах да, для мисс Бакли был еще один пакет, он пришел по почте.
И самое чудное, что в нем тоже оказалась коробка конфет.
— Как? Еще одна коробка?
— Да, прямо совпадение. Мисс Бакли развязала оба свертка и говорит: «Вот жалость-то! Ничего этого мне не разрешают есть». Потом открыла коробки, чтобы посмотреть, одинаковые конфеты или нет, а в одной лежит ваша карточка. Тут мисс Бакли и говорит: «Эта чистая, — на вашу, — а это нечистая. Унесите ее прочь, а то я еще, чего доброго, перепутаю». И вот, нате вам! Ну кто бы мог подумать! Прямо как у Эдгара Уоллеса, правда?
Пуаро прервал ее болтовню.
— Две коробки, вы говорите? — сказал он. — Кто же прислал вторую?
— Там ничего не было написано.
— Ну, а которую же из них якобы прислал я? Ту, что пришла по почте, или другую?
— Ой, Господи, теперь, наверно, не вспомню. Может, подняться и узнать у мисс Бакли?
— Если вы будете так любезны…
Санитарка бегом поднялась по лестнице.
— Две коробки, — бурчал Пуаро. — Вот и разберись тут.
Вернулась запыхавшаяся санитарка.
— Мисс Бакли точно не помнит. Она сначала развернула оба свертка, а потом уж открыла коробки. Но ей кажется, что та коробка не с почты.
— Как вы сказали? — в замешательстве переспросил Пуаро.
— Ту коробку, которая была от вас, прислали не по почте. Во всяком случае, она так думает, хотя и не может сказать наверняка.
— Черт! — воскликнул Пуаро, когда мы вышли из больницы. — Кто-нибудь может хоть что-то сказать наверняка? В детективных романах — сколько угодно, а вот в жизни, в настоящей жизни, всегда все перепутано. Да что там! Разве я, я сам могу хоть за что-нибудь поручиться? Нет, нет… и тысячу раз нет.
— Лазарус, — проговорил я.
— Да, вот еще сюрприз, не правда ли?
— Вы будете с ним говорить?
— Всенепременно. Мне интересно, как он станет вести себя. Да, кстати, неплохо было бы преувеличить серьезность положения мадемуазель. Ей не повредит, если мы распустим слух, что она на пороге смерти. Вы меня поняли? Мрачное, торжественное лицо… Вот так, восхитительно! Вылитый гробовщик. Превосходно, лучше некуда.
Нам не пришлось долго разыскивать Лазаруса. Он стоял возле отеля, склонившись над капотом своей машины.
