Я улыбнулся.
— Мисс Тернер?
— Какой же вы недогадливый. Эта ужасная Аллардайс. Она мамина кузина. От этого просто тошнит. — Сесилия повернулась ко мне. — Она ведь не слышала, что я говорила?
— Госпожа Аллардайс?
— Мисс Тернер. Что я сказала… — Она подняла брови и глубоко вздохнула. — Ну, сами знаете…
— Что вы нимфоманка?
— Я не… — Она сама услышала свой крик, оглянулась и наклонилась поближе ко мне. — Я не нимфоманка, — процедила она сквозь зубы и стукнула меня кулачком в грудь.
— Знаю, — сказал я. — Не думаю, что она слышала. И еще раз нет. Господин Гудини тоже не считает вас нимфоманкой. Никто не считает вас нимфоманкой. Разве что вы сами.
Она подозрительно взглянула на меня.
— Что вы хотите этим сказать?
— Ничего. Послушайте, Сесилия. Мне надо идти. И не волнуйтесь насчет господина Гудини. Он никому не скажет.
Она задумчиво склонила голову набок.
— Как вы думаете, она симпатичнее меня?
— Кто, госпожа Аллардайс?
Она чуть не топнула ногой.
— Нет. Мисс Тернер.
— Она себя ведет уже лучше, — сказал я.
Сесилия попыталась снова меня стукнуть, но я поймал ее за запястье и удержал.
— Поняли, что я имел в виду? — спросил я.
Она посмотрела на мою руку сузившимися глазами.
— Отпустите, — прошипела она. Голос низкий, угрожающий. Правила игры изменились, и это ей не понравилось.
— Только без рук, — предупредил я.
Она откинула голову назад и презрительно взглянула на меня.
— Или что?
— Или придется поговорить с папочкой.
— Он не поверит ни одному вашему слову.
— Что же, проверим.
Она гневно смотрела на меня, потом ее плечи поникли. Я отпустил запястье. Страшно морщась, скривив полуоткрытые губы, она принялась тереть запястье с таким усердием, будто была пожизненно прикована к потолочной балке.
— Не знаю, почему мне не безразлично, что вы думаете, — витиевато выразилась она, мрачно глядя на меня. И подняла голову. — Думаю, мне и правда безразлично. Ведь, по сути, вы всего лишь слуга, не так ли?
Я кивнул.
— Совершенно верно.
— А почему, черт возьми, меня должно беспокоить, что думает слуга?
— На то нет никакой причины.
— Значит, мне наплевать, — заявила она, развернулась и пошла прочь. Свернула за угол, и я услышал, как она стала спускаться по лестнице.
Я немного подождал, давая ей время снова обрести протяжность в голосе.
По стенам на выцветших гобеленах изысканно голые пузаны все так же гонялись друг за другом по лесу. В комнате уже собрались нарядные гости — они держались кучками. Никого, казалось, не волновала мысль о том, что снайпер мог сегодня кого-нибудь пристрелить. Может быть, они все выше этого. Типично английское поведение.
— Господин Бомон, — сказал Дойл, с трудом поднимаясь со стула у кофейного столика справа от меня. — Вот и вы. Пожалуйста, присоединяйтесь к нам. Идите сюда и познакомьтесь с моими друзьями.
На столике стояли тарелки с едой, фарфоровые блюдца и чашки, фарфоровый заварочный чайник, серебряный кофейник, маленький серебряный молочник и серебряная же небольшая сахарница. За столом сидели шестеро. Четверых я знал: леди Перли, Сесилию Фицуильям, госпожу Аллардайс и мисс Тернер. Я не был знаком только с женщиной в инвалидной коляске и мужчиной рядом с ней.
— Господин Фил Бомон, — объявил Дойл и указал рукой в сторону женщины, — это мой хороший друг, несравненная мадам Созострис.
Это он верно сказал — несравненная. Рядом с ней госпожа Аллардайс казалась лесной нимфой. Хотя весила она, наверное, столько же, сколько Дойл, вот только была раза в два ниже ростом. Ее тело было закутано в шелковое красное с золотом платье, на манер таблетки в подарочной обертке. Ее огромная копна седых волос была зачесана с высокого лба наверх, образуя башенку размером с декоративный куст. По бокам волосы густыми прядями спускались вниз, обрамляя ее белое одутловатое лицо. Густые брови и длинные ресницы были жгуче черного цвета, равно как и маленькие хитрые глазки, выглядывающие из-под них. Черным было и родимое пятно на щеке в форме звезды, напоминавшее муху на рисовом пудинге.
Она кивнула мне с видом королевы, приветствующей своего верноподданного.
— Так пгиятно вас встгетить, — сказала она. Она говорила с акцентом, но с каким именно — не разберешь.
— А это, — продолжал Дойл, — муж мадам, очень добрый и щедрый человек. Господин Демпси.
Господин Демпси был костляв, угловат и вместе с одеждой весил навскидку меньше, чем одно бедро его жены. Ему было за пятьдесят, щеки и глаза ввалившиеся, рот тонкий, с горькой складкой губ. На нем были свободный серый костюм, белая рубашка, черная бабочка и узкий парик, который выглядел так, будто его обильно смазали маслом и положили под колесо грузовика.
Он, как складная линейка плотника, вынул себя по частям из кресла и протянул мне горсть узловатых костей.
— Как поживаете? — спросил он и натужно улыбнулся. Говорил он с американским акцентом.
— Не угодно ли к нам присоединиться? — предложила леди Перли, глядя на меня снизу вверх из своего кресла. Сидящая рядом Сесилия подняла голову и демонстративно отвернулась.
— Спасибо, — сказал я, — но мне сначала надо поговорить с господином Гудини.
Леди Перли вежливо улыбнулась. Она снова выглядела прекрасно. Стройная, элегантная, в длинном белом шелковом платье, на фоне которого ее светлые волосы с проседью выглядели еще светлее.
— Вы слишком дотошны, господин Бомон. Я в восторге от вашей энергии, но все же сейчас выходные, и я надеюсь, вы найдете время для отдыха и развлечений.
Я тоже улыбнулся.
— Непременно. Спасибо. — Я кивнул мадам Созострис, господину Демпси и, наконец, Дойлу.
Он тоже кивнул и вернулся к своему столику. Я прошел через комнату к столу, за которым в одиночестве сидел Великий человек. Он что-то писал в блокноте — возможно, очередное письмо жене.
— Грустите в одиночестве, Гарри?
— Просто не хочу сидеть с той женщиной. Вы видели ее волосы?
— Трудно не заметить.
— Она может спрятать в этом чудище все, что угодно. Трубу, колокола, несколько фунтов эктоплазмы. — Он вдруг усмехнулся. — Знаете, она — физический медиум. Вызывает аппорты.
— Аппорты?
— Физические проявления, — объяснил он. — Из духовного мира. Хотя, как ни странно, если приглядеться, свойства у них самые что ни на есть земные. — Он потер ладони. — Ах, Фил, я жду этого сеанса с нетерпением. Ее посредник — краснокожий, индеец, представляете?
— Посредник?
— Ее духовный проводник. — Он снова усмехнулся и потер руки.
— Вы уже видели лорда Перли? Он нетерпеливо покачал головой.
— После разговора в библиотеке нет.
— Я разговаривал с сэром Артуром насчет лондонской затеи. С полицией. Думаю, неплохая мысль.
— Простите. — Женский голос слева, легкое касание руки, запах вековых цветов.
— Простите, что перебиваю, — сказала госпожа Корнель, улыбнувшись сначала мне, а потом Великому человеку. — Я возвращалась за свой стол и решила пригласить вас в наше общество.
Великий человек взглянул за столик, где уже сидели сэр Дэвид и доктор Ауэрбах. Видимо, Гарри все еще считал их паразитами, потому что, когда он повернулся к госпоже Корнель, его улыбка была натянутой и холодно вежливой.
— Спасибо, — сказал он. — Возможно, немного погодя.
Она взглянула на меня:
— Господин Бомон?
— Непременно, — сказал я. — Спасибо. — Я кивнул на прощание Великому человеку и пошел к столику вместе с госпожой Корнель и ее духами. Доктор Ауэрбах вскочил на ноги, сверкая зубами и пенсне. И коротко мне кивнул.
— Господин Бомон, очень рад снова вас видеть.
Сэр Дэвид едва заметно кивнул, не двинувшись с места, и отвернулся.
Сэр Дэвид, лорд Боб, Сесилия. Я произвожу большое впечатление на местных знаменитостей.
— Не хотите ли перекусить? — спросила госпожа Корнель, когда я сел рядом с ней. Доктор Ауэрбах аккуратно поддернул брюки, сел напротив меня и скрестил ноги.
Как и стол у Дойла, этот тоже был заставлен разными яствами. Я вдруг сообразил, что с утра ничего не ел.
— Хочу, — признался я. — Спасибо.
Госпожа Корнель наклонилась к чайнику.
— Чаю?
— Будьте так добры.
Она налила мне чаю. Взглянула на меня.
— Сахар? Лимон? Молоко?
— Спасибо, ничего не надо, — сказал я.
Она поставила передо мной чашку.
— Бутерброды очень недурны, — сказала она.
Я взял тарелку и положил на нее бутерброд с серебряного блюда. Надкусил. Копченая семга и сливочный сыр. Очень неплохо. Сэр Дэвид сообщил госпоже Корнель:
— Доктор Ауэрбах поведал нам, что он занимается не только психологией, но и литературой. — Он повернулся к доктору и уселся поудобнее, взирая на него почти с гордостью, как на любимую заводную игрушку, которая вот-вот должна заработать.
