И Энджелл не удержался от желания взять над ним верх; до известной степени Энджелл и сам страдал застенчивостью, но обладал большим умением скрывать ее от чужих глаз. Он понимал, что мистер Фридель пришел с целью присмотреться к нему и, может быть, даже отвергнуть этого богатого, но в других отношениях неподходящего супруга для своей молоденькой дочери. В течение пятнадцати минут Энджелл, расстегнув жилет и жестикулируя, заранее опроверг все возражения, которые мог выдвинуть мистер Фридель.
Тут Энджелл был в своей стихии; однако, к своему удивлению, выиграв главное сражение, он вдруг наткнулся на крайнее, очень огорчительное упорство в характере мистера Фриделя, которое, вполне возможно, было упорством человека слабого, но не делало его более легко преодолимым. Словно пловца, который тонет и в отчаянии цепляется мертвой хваткой за спасительную скалу, мистера Фриделя невозможно было сдвинуть с места. Условие, на котором он настаивал, заключалось в том, что, если Перл выходит замуж, вопрос о приданом должен быть решен до свадьбы. Он ничего не хотел для себя, твердил он, как будто хоть одному разумному человеку могло прийти в голову, что он имеет право требовать что-то для себя; но на «известном обеспечении для Перл» он настаивал.
Между ними произошел долгий дипломатичный разговор, в котором ничего не называлось своими именами, но был затронут целый ряд не относящихся к делу вопросов; в конце концов холодным и подавленным тоном Энджелл объявил, что не хочет вызывать недовольства и готов сделать своей будущей жене подарок в размере тысячи фунтов, хотя и уверен, что Перл наотрез откажется от них и даже будет весьма обижена. Мистер Фридель сказал, что не дело Перл решать этот вопрос и что сумма в десять тысяч фунтов, по его мнению, более подходящая. Торговаться, сказал Энджелл голосом, каким говорил на суде, в подобном деле низко и отвратительно, поистине даже оскорбительно, и мистер Фридель с ним согласился.
— Мистер Энджелл, должен сказать вам, я до сих пор в расстерянности от происшедшего. Перл… мне никогда и в голову не приходило, что Перл чувствует себя дома несчастной.
— И ее согласие выйти за меня замуж доказывает это?
— Ради бога, вы меня не так поняли. Но есть…
— И все-таки, вы именно это имели в виду, не так ли? Вы недооцениваете те преимущества, которые она обретает.
— О, преимущества, конечно, — взгляд Фриделя задержался на грузном теле Энджелла. — Но мы с вами уже далеко не молоды, мистер Энджелл.
— Сомневаюсь…
— Во всяком случае, разница между вами велика. А мы с вами знаем, что девушки, молодые девушки, романтичны. Они живут мечтой о встрече с каким-нибудь красивым молодым человеком и…
— Романтика длится недолго в двухкомнатной квартирке на Ноттинг-Хилл или в домишке пополам с соседями где-нибудь в Стрэтаме.
Мистер Фридель поглаживал бородку, стараясь держаться уверенно и независимо.
— Дело не в деньгах, которые вы пытаетесь уговорить меня положить на ее имя, — продолжал Энджелл. — Важно другое: те преимущества, которые она получает автоматически в качестве моей жены. Она станет настоящей леди…
— Я всегда делал все возможное, чтобы она стала настоящей леди.
— Со мной у нее гораздо больше шансов стать таковой, чем с каким-нибудь обсыпанном перхотью молодым человеком, зарабатывающим 25 фунтов в неделю.
Мистер Фридель взял свой плащ, который он повесил на позолоченную спинку стула из букового дерева. Сложил его вдвое и положил на сиденье, поскольку еще не собирался уходить.
— Ей придется от многого отказаться, мистер Энджелл. Я сегодня ночи не спал: все думал. Это означает, что она потеряет всех своих друзей, я хочу сказать, молодых друзей. Она может не обрести с вами счастья. Вы можете не обрести счастья с ней.
— Подобный риск существует в каждом браке.
— Мать ее погибла в аварии, когда Перл была еще ребенком. Это явилось страшным ударом. На линии Клэпэм — совсем небольшая авария, и она оказалась единственной жертвой. Помню, как я пришел домой после… после того, как ее опознал, и как я думал, что должен теперь стать моей маленькой дочке отцом и матерью. Я старался это сделать. Вот почему я и несу за нее особую ответственность.
— Весьма… похвально с вашей стороны, — сказал Энджелл. — Понимаю ваши чувства. Но именно потому, что я старше ее, я тоже чувствую особую ответственность.
— Что же касается обеспечения… — опять начал мистер Фридель.
Под конец они сошлись на сумме пять тысяч фунтов. И в этой атмосфере торговли, которая, как оба утверждали, была им весьма неприятна, к согласию самой Перл выйти замуж, которое она, по существу, еще не дала, они отнеслись как к факту, само собой разумеющемуся.
Бюро регистрации браков в Кэкстоне; среди приглашенных только необходимые свидетели; на следующий день небольшой прием на Кадоган-Мьюз, 26, на который Энджелл счел своим долгом пригласить леди Воспер. Вид ее ничуть не изменился, что, возможно, было ему даже на руку, поскольку виконт Воспер пока не подписал соглашения.
Медовый месяц в Париже. Правда, не совсем медовый. Энджелл изложил Перл свою точку зрения на их брак, как до, так и после свадьбы, и она согласилась с готовностью, которая его несколько уколола. Они остановились в тихом отеле неподалеку от Ронд-Пуант, где занимали две смежные комнаты. Они объединялись за завтраком на балконе, он — монументальный в своем черном шелковом халате, но, если не считать утренней трапезы, каждый держался на своей территории.
Она раньше никогда не бывала в Париже, и ей доставляли удовольствие осмотр достопримечательностей города, обычно без сопровождения Уилфреда, посещение концертов, обычно в его сопровождении, и рассматривание витрин магазинов. Она делала кое-какие покупки, но Уилфред старался не водить ее на улицу Фабург в предместье Сент-Оноре, поэтому большинство ее покупок были сравнительно недорогие. Когда же он был предоставлен самому себе, он изучал картинные галереи и выставочные залы и потратил на картину художника по имени Бонель, которая пока стоила совсем дешево и показалась ему хорошим капиталовложением, сумму гораздо большую, чем ему обошлась вся их поездка.
Как ни удивительно, они прекрасно ладили друг с другом. Их мнения во многом сходились. Медовый месяц оправдал его надежды и прошел в атмосфере приятного дружеского общения. Ни разу между ними не произошло ни единой сколько-нибудь существенной размолвки; и, хотя чаще всего она приноравливалась к его планам, он порой находил неожиданное удовольствие в том, чтобы потворствовать ее мелким прихотям.
Случались, правда, моменты, в чем он с неохотой признавался самому себе, когда, увидев ее через дверь, по забывчивости оставленную открытой, он ловил себя на том, что ее стройные красивые ноги значили для него несколько больше, чем резной орнамент на стульях времен Людовика XIV, — сравнение, которое тогда в самолете невольно пришло ему на ум. Случались также моменты, когда при виде ее белых округлых плеч, шеи и груди у него пересыхало во рту. Но весь смысл их супружеского контракта состоял в том, чтобы создать атмосферу культурного и интеллектуального общения. Возможные в дальнейшем интимные отношения не исключались из пунктов этого контракта, но про себя он раз и навсегда решил, что вещи подобного рода не должны превалировать. Стоит подобным вещам произойти, как это изменит и нарушит весь характер их отношений. Тогда уже будет невозможно предсказать, как сложится их совместная жизнь в будущем. А сейчас почти все в ней было определенно. Его жизнь стала намного приятнее, чем прежде, и при этом ее привычный ритм почти не нарушился. Но стоит хоть раз допустить близость, как он тут же опустится до уровня других одураченных бедняг.
«Мистер Годфри Браун» — это имя, записанное в календаре, ничего ему не говорило, и когда он спросил секретаршу, та ответила, что позвонивший по телефону мужчина настаивал на консультации с мистером Уилфредом Энджеллом. Другие компаньоны ему не подходят. По разговору звонивший, сказала секретарша, показался ей не слишком образованным человеком и он объявил, что дело у него сугубо личного порядка и он изложит его мистеру Энджеллу при встрече. Встреча была назначена на 3 часа дня в следующую среду, прошло как раз пять недель с того дня, как они вернулись из Парижа. Энджелл сделал в своем блокноте пометку для Селбери, своего клерка, чтобы тот предварительно проверил посетителя. Никогда не знаешь, на кого нарвешься.
Однако в 3 часа 10 минут в среду Селбери просунул голову в дверь его кабинета.
— Мистер Энджелл, мистер Годфри Браун говорит, дело у него личного характера и излагать его мне он отказывается. Мягко говоря, он не очень-то выглядит, но вроде вполне нормальный. Ничего подозрительного я не заметил.
