— Она глупая, истеричная баба. Я и гроша не дам за то, что она говорит.
— Имелась ли у них — у Кокбурн-Монфоров — причина питать неприязнь к вам или к послу?
— О да, — мгновенно ответил Громобой. — У них имелась такая причина и я не сомневаюсь, что она имеется и теперь. Хорошо известно, что полковник, приложивший руку к созданию наших вооруженных сил, рассчитывал занять в них высокий пост. Полагаю, что на самом деле ему мерещился едва ли не самый высокий. Однако, как вы знаете, проводимая мною политика состояла в том, что на ключевых постах должны находиться представители моего народа. Я думаю, что полковника это привело в ярость и он, сам того не очень желая, подал в отставку.
И Громобой — с таким выражением, словно эта мысль только что пришла ему в голову — добавил:
— Во всяком случае, он спился и больше не мог выполнять ответственных обязанностей.
— Но на прием их все-таки пригласили?
— О да! Это был вполне уместный жест. Нельзя же было сделать вид, будто полковника попросту не существует. Так в чем же состоит ваш необычный вопрос, дорогой мой Рори?
— Вопрос простой. Подозреваете ли вы кого-либо — конкретно — в убийстве вашего посла?
Вновь последовало хорошо памятное Аллейну движение прикрывающих глаза век. Громобой промолчал очень долгое время, но в конце концов сказал:
— У меня нет на этот счет никаких мыслей, кроме одной — я абсолютно уверен в невиновности «млинзи».
— Кто-нибудь из гостей в шатре?
— Определенно нет.
— Ну что ж, и на том спасибо, — сухо сказал Аллейн.
— Мой дорогой мальчик! — Аллейн ожидал услышать один из взрывов громобоева смеха, но тот взамен ласково тронул Аллейна за плечо и взглянул ему в глаза с такой тревогой и любовью, что Аллейн почувствовал себя странно растроганным.
— Разумеется, гости тут не при чем, — произнес Громобой. — И это все, что я могу сказать.
— В таком случае… — Аллейн глянул на Фокса и мистера Уипплстоуна, и те немедленно отвесили прощальные поклоны.
— У меня тоже имеется вопрос, — произнес Громобой, заставив всех замереть. — Мое правительство желает, чтобы здесь, в нашем посольстве висел мой портрет. Я хочу официально попросить вас, чтобы ваша жена приняла этот заказ.
— Я передам ей, — стараясь скрыть изумление, сказал Аллейн.
Уже у дверей он прошептал своим спутникам:
— Я догоню вас через минуту.
И когда они вышли, сказал:
— Я вот о чем хотел попросить. Будь поосторожнее, ладно?
— Разумеется.
— В конце концов…
— Тебе не о чем тревожиться. С моим «млинзи» у дверей я могу спать спокойно.
— Ты что, хочешь сказать?..
— Конечно. Это его привилегия, он чрезвычайно ею дорожит.
— Ради всего святого!
— Кроме того, я запру дверь.
Аллейн почувствовал, что того и гляди расхохочется.
Все трое молча добрели до своего временного кабинета. Войдя в него, мистер Уипплстоун провел ладонью по редким волосам, упал в кресло и сказал:
— Он солгал.
— Президент, сэр? — спросил Фокс таким голосом, словно услышал нечто скандальное. — Насчет копейщика?
— Нет-нет-нет-нет! Когда сказал, что никого конкретно не подозревает.
— Ну-ка, ну-ка, — сказал Аллейн. — Объясните нам. Почему?
— По причине, которую вы сочтете совершенно негодной. Его повадка. В свое время я хорошо знал этот народ, возможно, настолько хорошо, насколько это доступно белому человеку. Мне нравятся эти люди. Вранье дается им с трудом. Но, Аллейн, дорогой мой, вы же и сами прекрасно знаете Президента. Разве вы не заметили то, что заметил я?
— Он человек чести, — сказал Аллейн, — и очень преданный друг. Я уверен, что ему было нелегко солгать мне. Да, я думаю, он испытывал неловкость. Думаю, что он подозревает кого-то. По-моему, он что-то скрывает.
— Как вы думаете, что?
Аллейн засунул руки в карманы штанов и прошелся по комнате. Его фрак, фрачные ордена на груди и общее выражение врожденной элегантности составляли странный контраст с одетым в повседневный костюм мистером Фоксом, сержантом в полицейской форме и даже мистером Уипплстоуном в его потертом смокинге и кашне.
— У меня нет ничего, — наконец сказал он, — за что я мог бы поручиться. Давайте пока ограничимся фактами, хорошо? Сэм, не могли бы вы, пока мы еще здесь, коротко пересказать нам их разговоры на представлении в бальной зале? Я знаю, вы написали отчет, я чертовски вам благодарен и можете мне поверить, внимательно изучу каждое его слово. Я просто надеюсь, что нам удастся немного продвинуться прямо сейчас. Да, и перескажите нам, что именно сказал слуга по поводу показаний вашего дворецкого. Начните с момента его появления в библиотеке.
— Я попробую, — сказал мистер Уипплстоун. — Хорошо. Слуга. Сначала Президент велел ему рассказать, что он делал за несколько минут до убийства и сразу после него. Насколько я могу перевести его слова, они звучали так: «Я скажу то, что должен сказать».
— Это, в сущности, означает: «Я скажу правду»?
— Правильно, но может означать и иное: «Я скажу то, что мне приказали сказать».
— То есть вы полагаете, что его уже припугнули?
— Возможно. Не знаю. Затем он сказал, что столкнулся в темноте с другим лакеем.
— С Чаббом?
— Ну да, — со вздохом ответил мистер Уипплстоун.
— А Чабб уверяет, что этот человек на него напал.
— Вот именно. Так вы мне сказали.
— Вы думаете, что нгомбванец солгал?
— Я думаю, что он мог умолчать о нападении.
— Понятно. А другой — копьеносец, «млинзи» или как его? Он что-нибудь рассказывал?
Мистер Уипплстоун поколебался.
— Нет, — сказал он, наконец. — Нет, тут другая история. Он сказал, мне кажется, это я помню точно, что принес страшную — в смысле повергающую в трепет — ужасную, если угодно, клятву верности Президенту и потому, если бы он был виновен, никогда не смог бы объявить себя перед Президентом ни в чем неповинным, тем более рядом с телом своей жертвы.
— Выходит, Президент почти точно перевел мне его слова.
— Да. И по-моему это правда. Однако, — я надеюсь, мой дорогой Аллейн, вы не сочтете меня наглецом, если я скажу вам, что Президент — человек в общем и целом простой и потому не учитывает, а возможно и не замечает никаких расплывчатостей и двусмысленностей, способных бросить тень на его людей. Впрочем, вы, разумеется, знаете его лучше, чем я.
— Вы полагаете? — сказал Аллейн. — Возможно. Хотя время от времени он меня озадачивает. Все очень непросто, можете мне поверить.
— В нем есть что-то удивительно располагающее. Вы ведь кажется говорили, что были очень близки с ним в школе.
— Он постоянно твердит, что я его лучший друг. Когда-то это действительно так и было. И знаете, у него очень светлая голова. С изучением юриспруденции он управлялся так, что любо-дорого было смотреть. В одном вы правы, — задумчиво сказал Аллейн, — то, во что ему не хочется верить, он отбрасывает, не задумываясь.
— И он разумеется не желает верить, что один из его людей совершил преступление? — подсказал мистер Уипплстоун.
Фокс утвердительно хмыкнул.
Аллейн сказал:
— Нет. Похоже, что нет — не желает.
Он сердито потер пальцем нос.
— И все же мне кажется, — продолжал он, — что мы удим рыбу не в том пруду. И уж во всяком случае, в очень мутной воде.
— Вы не будете возражать, — спросил мистер Уипплстоун, — если я задам вам прямой вопрос?
— Ничего не могу сказать. Сначала я должен его услышать.
— Согласен. Тогда так. Вы считаете, что жертвой покушения должен был стать Президент?
— Да.
— И думаете, что оно повторится?
— Думаю, еще одна попытка более чем вероятна. Более чем, — сказал Аллейн.
Повисло долгое молчание.
— Чем мы займемся дальше, мистер Аллейн? — спросил Фокс.
— Будь я проклят, если я знаю. Ночь, можно считать, закончилась. Нам приказали убираться отсюда, это сомнений не вызывает. Вот и давайте убираться. Надо известить об этом Фреда Гибсона, не так ли?
Мистер Гибсон нимало не огорчился, услышав, что их изгоняют из посольства. Это избавляло его от попыток решения несостоятельной, да собственно и нерешаемой задачи и позволяло сосредоточиться на привычном деле — организации мер безопасности вне посольства и во всех тех местах, куда Президенту взбредет в голову отправиться, пока не завершится его визит. Когда Аллейн сообщил ему, что появления Президента на публике будут сокращены, если не отменены вообще, он выразил сдержанное, но глубочайшее удовлетворение.
— Можно сказать, — говорил он теперь, — что какую-то пользу из всей этой каши мы все-таки извлекли.
И он сообщил, что удалось найти гильзу от люгера. На земле, под окном уборной. Впрочем, пулю так и не обнаружили.
— Хотя не думаю, — с досадливым удовлетворением сказал Гибсон, — что нам стоит лить по этому поводу слезы. Взгляните-ка.
