— Ты, как врач, бросился бы в полицию рассказать об убийстве, которое может быть всего-навсего галлюцинацией, стимулированной наркотиком, за что твоя пациентка вчинила бы тебе иск за клевету, за оскорбление личности, за посягательство на ее тайну и за выдачу секрета. И это испортило бы тебе карьеру как профессионалу и имело бы неблагоприятные последствия для пациентки. Если ты говоришь мне, что есть некоторый шанс, что преступление, в котором она созналась, может быть плодом накачанного наркотиками сознания, то я буду должен посоветовать тебе осторожно продолжать исследования, а твоим первейшим долгом должно стать проведение реального расследования.
— Хорошо, — сказал доктор Динэйр, в голосе которого слышалось явное облегчение, — а теперь я скажу тебе, что есть некоторый шанс, который, я полагаю, весьма слаб, что признание являлось плодом стимулированного наркотиком воображения.
— Тогда, — сказал Мейсон, — я советую тебе спокойно начать расследование.
— А поскольку я не профессионал в таких делах и неопытен в них, то я, стало быть, уполномочиваю тебя провести его.
— Конечно, Берт, — ухмыльнулся Мейсон, — у нас нет таких возможностей, которые есть у полиции. Нам придется действовать помедленнее и поконсервативнее. Мы не сможем задавать те вопросы, которые свяжут нам руки и вызовут к жизни те самые беды, которых мы стремимся избежать.
— Я полностью вверяю тебе это дело, — сказал доктор Динэйр.
— У тебя есть сиделка, которая присутствовала при этих исследованиях?
— Да.
— А какая сиделка присутствовала тогда?
— Это Эльза Клифтон. Ты ее знаешь. Высокая брюнетка с сероватыми глазами, которая…
— Я с ней знаком.
— Я не очень доверяю ей. Она загадочная личность.
— Она может рассказать, что случилось при исследовании?
— Не знаю.
— Какое медицинское лечение назначается для пациента, сознавшегося в убийстве? — спросил Мейсон.
— Ты имеешь в виду Надин Фарр? — спросил доктор Динэйр, и Мейсон кивнул. — Она мучается комплексом вины. Тот факт, что ее преступление, если тебе угодно относиться к этому подобным образом…
— Люди обычно относятся к убийству именно как к преступлению, — вставил Мейсон.
— Не забывай, — сказал доктор Динэйр, — что нам неизвестно о смягчающих обстоятельствах. И мы не знаем всех факторов, а только общее заявление о том, что сделала эта молодая леди. Она определенно чувствует, что совершила некий грех, и избежала наказания, и что это несправедливо. Она хочет понести наказание и тем самым искупить свою вину; учитывая, что она эмоционально возбуждена и обладает впечатлительным характером, подобное состояние может быть серьезным. И едва ли не самое главное сейчас, что ей нужно сознаться. И подсознательно она делает это. Весьма вероятно, что поэтому она и согласилась пройти проверку сывороткой истины. Первоочередное, что я хочу сделать в процессе лечения, это предоставить ей возможность сознаться мне, когда к ней вернется сознание. И тогда я собираюсь передать ее тебе, Перри, для признания.
— Мне?!
Доктор Динэйр кивнул.
— Конечно, — сказал Мейсон, — мне не надо говорить тебе, Берт, что мы играем с огнем.
— Я знаю, но я стараюсь помогать своим пациентам. На этом основаны мои убеждения.
— Я тоже стараюсь помогать своим клиентам. Это краеугольный камень убеждений юриста.
Несколько мгновений они молчали.
— Ну тогда ответь мне как своему клиенту, — сказал наконец доктор Динэйр, — что ты посоветуешь мне сделать?
— Я посоветую тебе непременно расследовать все факты и делать это очень осторожно.
— Прекрасно. Тогда мы с тобой скоро увидимся снова. Я приведу ее в твою контору завтра к половине десятого.
— А кто это дядя Мошер, которого она называла? Ты, по всей вероятности, знал его?
— Я слышал о нем. Он был каким-то дальним родственником. Дядей в прямом смысле слова он не был, но она делала ему визиты. Она была у него дома и во время его болезни. Мошер Хигли умер примерно три месяца назад. Присутствовавший при этом врач констатировал смерть от коронарного тромбоза.
— Вскрытие было?
— Его похоронили без вскрытия.
— Забальзамированным?
— Да.
— Из этого возникает интересный момент. Если был использован цианистый калий, бальзамирование полностью уничтожает его следы. И если не появится какого-нибудь дополнительного доказательства, что мужчина был отравлен, если не будет обнаружен пузырек с ядом и если признание молодой женщины не убедительно, то никакого состава преступления не будет. А значит, и обвинения не последует.
— А если не может быть обвинения, то мне было бы незачем сообщать информацию полиции?
— Этого я не говорил.
— Ну, такова интерпретация, которую я могу построить на том, что ты сказал.
— Не надо этого делать, — сказал Мейсон. — Я обращаю твое внимание на определенные и достаточно важные факты. Ты хочешь, чтобы я расследовал это дело. Я готов это сделать, но если станет известно, что был применен цианид, а затем выяснится, что тело было забальзамировано, тогда власти не смогут ее осудить. И если при этих обстоятельствах ты пойдешь к окружному прокурору и расскажешь ему, что, мол, эмоционально возбужденная молодая женщина, находясь под воздействием наркотиков, призналась в преступлении, но фактически невозможно ее осуждение, да еще уточнишь, что всегда есть вероятность, что такое признание может быть результатом галлюцинации затуманенного наркотиками сознания, то окружной прокурор быстренько спровадит тебя к двери и посоветует забыть об этом деле и нигде и никогда о нем не упоминать.
— Ну, это было бы самым лучшим решением вопроса, но если там был использован какой-нибудь другой яд?
— Использованный яд должен был быть очень быстродействующим. Лечащий врач написал в заключении, что был коронарный тромбоз. Эти два фактора указывают на цианистый калий. — Доктор Динэйр кивнул, а Мейсон продолжал: — И потому я буду вести расследование. Тем временем, если тебя спросят официально, ты должен заявить, что имеешь определенную информацию и получил консультацию у адвоката, который предложил тебе провести расследование, прежде чем ты предпримешь опрометчивые и непоправимые действия. Мои личные обязанности должны быть номинальными. Мне нужно нанять следователей, и я постараюсь сделать расходы низкими по мере возможности. У мисс Фарр есть какие-нибудь деньги?
— У нее нет, но есть у меня.
— Ну, мне не хотелось, чтобы ты оплачивал счет, который…
— Да брось ты, — сказал доктор Динэйр.
— Я в этом году высоко котируюсь. Какую бы сумму мне ни пришлось уплатить за официальные услуги, это деловой расход. На карту поставлены мое спокойствие духа, личная профессиональная репутация. Я хочу, чтобы ты взялся за работу и не жалел сил.
— Я постараюсь, чтобы расходы были самыми минимальными.
— Я же сказал, что тебе не надо экономить.
— Я постараюсь, чтобы расходы были минимальными, — повторил еще раз Мейсон. Доктор Динэйр хотел что-то сказать, но адвокат продолжал: — Это будет не так быстро, как хотелось, чтобы велось расследование, но, как частный гражданин и как врач, консультирующийся у меня в связи с делом лишенной средств пациентки, мы с тобой должны…
Доктор Динэйр неожиданно улыбнулся:
— Я тебя понял, Перри. Действуй. Делай все по своему усмотрению. Распоряжайся этим, как ты считаешь нужным.
— Что ты собираешься делать с магнитофонной записью? — спросил Мейсон.
— Насколько я понимаю, только пять человек когда-либо услышат об этой пленке: ты, Делла Стрит, сиделка у меня в конторе, Надин Фарр и я.
— Пять человек, — сказал Мейсон, выглядевший задумчивым, — это много.
— Предлагай, как уменьшить это число?
— Сейчас я это сделать не смогу, — покачал головой Мейсон. — Мне хотелось бы, чтобы твоей сиделки при этом не было.
— И мне этого хотелось бы теперь, только ведь сиделка нужна не только для того, чтобы поддерживать пациента на нужном уровне наркоза и не подвергать эмоционально взволнованную женщину воздействию наркотиков.
Мейсон кивнул, а доктор Динэйр добавил:
— Значит, увидимся в половине десятого.
От двери он помахал на прощание рукой. Делла Стрит посмотрела на адвоката и спросила:
— Нужен Пол Дрейк?
— Да, — кивнул Мейсон, — позвони ему. И узнай, может ли он прийти сюда сейчас.
Поскольку контора главы Детективного агентства Дрейка помещалась на том же этаже, что и комнаты, занимаемые Мейсоном, через несколько минут после того, как Делла Стрит положила трубку, детектив постучал кодовым стуком в дверь личного кабинета Мейсона. Делла Стрит впустила его. Он как бы вплыл в кабинет, скользнул в большое кресло для посетителей и расположился так, что один из подлокотников кресла упирался ему в поясницу, а через другой подлокотник небрежно свешивались ноги.
