Толстый джентльмен ничего не сказал.
Надвинув на глаза панаму, сэр Генри Мерривейл вылез из такси.
– Вокзал, о повелитель утра! Железнодорожный вокзал!
– Угу, – рассеянно произнес пассажир. – Снимите мой багаж. Сколько с меня?
– Не смотрите на счетчик, добрый джентльмен. – Водитель изобразил простодушную улыбку. – Это просто игрушка. Он сломан.
– Совсем как я после того, как провел почти месяц в этой богом проклятой стране, – отозвался пассажир. – Сколько?
– С вас, добрый джентльмен, всего пятьдесят пиастров.
– Пятьдесят пиастров? – переспросил сэр Генри Мерривейл.
Его широкое лицо приобрело пурпурный оттенок, вполне сравнимый с полосками на ярком галстуке, вылезшем из пиджака в результате толчков автомобиля. Ножницы и тюбик с клеем угрожающе выставились из внутреннего кармана. С трудом удерживая под мышкой альбом с вырезками, Г. М. прижимал обеими руками шляпу к голове.
– Пятьдесят пиастров? – выдохнул он. – Почти десять шиллингов только за то, чтобы доехать сюда от «Континенталь-Савоя»?
– Я знаю, что это немного, о повелитель утра! – Казалось, шофер был удручен собственной умеренностью. Внезапно его чело прояснилось. – Но ведь остаются еще чаевые.
– Слушайте! – загремел Г. М., тыча указательным пальцем в лицо водителя. – Знаете, кто вы такой?
– Прошу прощения, добрый джентльмен?
Порывшись во внутреннем кармане, Г. М. извлек оттуда лист бумаги, исписанный арабскими буквами, и сунул его в руку шофера. Перед отъездом он потребовал у своих друзей предоставить ему список отборных арабских ругательств, чтобы взять его с собой в Англию. Вчера вечером после большого количества виски филологи-доброхоты составили перечень эпитетов, настолько злых, оскорбительных и цветистых, что они были способны уязвить до глубины души любого мусульманина.
Лицо водителя исказила судорога.
– Кто это? – спросил он, указывая на список.
– Вы! – заявил Г. М., снова тыча ему в лицо пальцем.
– Я?!
– Да, вы, – подтвердил Г. М., – и это еще не все.
Шофер издал душераздирающий вопль.
– Как может милосердный и сострадательный Аллах, – воскликнул он по-арабски, – равнодушно взирать на такое оскорбление, нанесенное мне и всему моему дому?
Рванувшись вперед, словно змея, он выхватил длинные ножницы из кармана Г. М.
Любой западный наблюдатель решил бы, что целью шофера является нанесение противнику увечий с помощью острых концов ножниц. Однако западному уму недоступно восточное коварство. Глаза шофера были устремлены с почти алчным выражением на яркий галстук Г. М. Со злобной усмешкой одним ловким движением он отрезал галстук прямо под узлом.
– Значит, вот как ты пытаешься избежать платы за услуги, о отродье распутного верблюда? – осведомился он.
В самом акте отрезания галстука было нечто настолько унизительное, что простое возмездие в виде удара или пинка никак не могло послужить достаточной компенсацией. Поэтому дальнейшее поведение Г. М. выглядело полностью оправданным.
Массивная левая рука метнулась вперед и ухватила шофера за то, что при большой доле воображения могло сойти за воротник. Правой рукой Г. М. выхватил из кармана тюбик с клеем. Прежде чем бьющийся в истерике водитель осознал угрозу, возмездие свершилось.
Используя тюбик в качестве водяного пистолета, Г. М. направил струю жидкости в левый глаз шофера. После этого, слегка повернув запястья, он с такой же меткостью выпустил струю в правый глаз, а затем изобразил клеем на лице бедняги нечто вроде знака Зорро.[8]
– Так вам нужны деньги? – зловещим тоном спросил сэр Генри.
Одновременно с очередным воплем, сорвавшимся с губ водителя, он вернул тюбик в карман, извлек английский пятифунтовый банкнот и рукой, подобной государственной печати, приклеил его к лицу шофера. В этот момент сверкнули две вспышки и несколько репортерских фотоаппаратов запечатлели сцену для потомства.
– Сэр Генри! – окликнул взволнованный женский голос.
Г. М. повернулся кругом.
Ни он, ни водитель не заметили, как их окружила возбужденная толпа. Наблюдатели заполнили площадь. Арабы-носильщики в металлических нарукавниках выбегали из здания вокзала. Еще три такси, за которым следовал экипаж со ржущими лошадьми, сбились в кучу позади первого автомобиля.
– Пожалуйста, сэр Генри! Могу я поговорить с вами?
Г. М. с трудом сдержал кипевший в нем гнев.
– Разумеется, дорогая. Сколько хотите. Как только я… – Он оборвал фразу. – Мой багаж! Верните мой багаж!
К чести Абу Овада – водителя такси – следует отметить, что его бегство не было обусловлено недостатком храбрости.
Все дело заключалось в том, что его полуослепленные глаза узрели приближение пятифунтового банкнота. Хотя его вручили несколько необычным способом, сам факт приклеивания купюры к лицу означал передачу права на владение и требовал немедленного бегства, пока пассажир не передумал.
Задержавшись только для того, чтобы бросить ножницы и отделить от глаза угол банкнота, Абу Овад включил скорость и погнал машину с тремя чемоданами на крыше. Крик пятидесяти глоток с призывом вернуть багаж, последовавший за воплем Г. М., окончательно лишил беднягу способности мыслить.
Предоставив мотору самому справляться с машиной, он, словно обезьяна, вскочил на крышу автомобиля. Пятьдесят глоток издали вопль ужаса, но Абу Овад, чья босоногая фигура вырисовывалась на фоне голубого египетского неба, не обратил на это никакого внимания.
Первый брошенный им чемодан был пойман арабским носильщиком. Второй аккуратно приземлился у ног сэра Генри Мерривейла, чье состояние невозможно описать словами. Третий чемодан ударился о стену вокзала и раскрылся, усеяв тротуар рубашками, носками, туфлями, туалетными принадлежностями и экземпляром журнала «Рэззл».
– Да утонут твои сыновья в нечистотах! – взвизгнул Абу Овад и исчез в кабине как раз вовремя, чтобы не быть сброшенным наземь молочным фургоном.
Последовавшие пять минут охарактеризуем лишь вкратце.
Кто-то – возможно, корреспондент «Аргус ньюс сервис» – вручил Г. М. обрезок его галстука. Кто-то другой – вероятно, из «Мьючуал пресс» – подал ему альбом с вырезками. Арабские носильщики усердно упаковывали пострадавший чемодан, в результате чего отделанная серебром щетка и пара золотых запонок больше никогда не вернулись к владельцу. Гнев великого человека несколько улегся, когда он оказался на платформе номер 1 возле трехчасового экспресса в Александрию,[9] глядя с высоты своего роста в красивые карие глаза девушки в сером дорожном костюме.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Хелен.
– По правде говоря, плохо, – ответил великий человек. – Я в любую минуту могу умереть от сердечного приступа. Пощупайте мой пульс.
Девушка повиновалась.
– Ужасно, – мрачно произнес Г. М. – Но по крайней мере, на сей раз я выберусь из этой проклятой страны.
– Вы едете поездом в Александрию, а оттуда летите самолетом в Англию?
– Совершенно верно, дорогая.
Хелен опустила глаза.
– Вообще-то, – призналась она, – я попросила в туристическом агентстве место рядом с вами. Мне нужен совет, сэр Генри, и только вы можете его дать.
Великий человек скромно кашлянул. Заметив, что один из репортеров собирается сделать очередной снимок, он снял шляпу, обнажив большую лысую голову, и устремил в пространство суровый взгляд, ожидая вспышки и щелчка фотоаппарата. После этого он снова (насколько это было возможно) принял нормальный человеческий облик.
– Вы что-то сказали, дорогая? – подбодрил девушку Г. М.
– Полагаю, вы читали в газетах о смерти профессора Гилрея?
– Угу.
– И о некоей бронзовой лампе? – добавила Хелен. – Все прочие находки сейчас, разумеется, в Каирском музее. Но египетское правительство презентовало мне лампу в качестве сувенира.
При словах «бронзовая лампа» кольцо репортеров сомкнулось вновь.
– Простите, леди Хелен… – начал корреспондент «Интернешнл фичерс».
Хелен повернулась к журналистам. Она явно опасалась потока вопросов, безупречно вежливых, но цепких, как щупальца осьминога. Девушка попыталась улыбнуться и сделать вид, что это всего лишь дружеская беседа перед отъездом.
– Извините, джентльмены! – сказала она, повысив голос и приподнявшись на цыпочках, как будто старалась разглядеть задний ряд журналистов. – Но, честное слово, мне больше нечего вам сообщить! И поезд отходит с минуты на минуту.
В ответ послышался успокаивающий хор.
– Еще полно времени, леди Хелен!
– Только один снимок!
– Не могли бы мы сфотографировать вас держащей бронзовую лампу и смотрящей на нее?
Хелен делано засмеялась:
– Сожалею, джентльмены, но бронзовая лампа в моем багаже.
– Каковы ваши планы по возвращении в Англию, леди Хелен?
– Я собираюсь открыть Северн-Холл.
