– Не могли бы мы сфотографировать вас держащей бронзовую лампу и смотрящей на нее?
Хелен делано засмеялась:
– Сожалею, джентльмены, но бронзовая лампа в моем багаже.
– Каковы ваши планы по возвращении в Англию, леди Хелен?
– Я собираюсь открыть Северн-Холл.
– Северн-Холл? А разве он закрыт?
Подойдя ближе к поезду, Хелен положила ладонь на дверную ручку вагона первого класса. Раболепный проводник метнулся вперед, чтобы открыть для нее дверь. Девушка казалась обрадованной перемене темы.
– Он закрыт давным-давно, – ответила она. – Из прислуги остался только старый дворецкий Бенсон, но думаю, он сумеет подобрать штат.
– Ваш отец остается в Каире, не так ли?
– Он приедет позже.
– Есть ли правда в слухах, будто ваш отец слишком болен, чтобы ехать?
В воцарившемся под дырявым желтым навесом молчании послышался отдаленный гудок паровоза.
– В этом нет ни слова правды, джентльмены! Можете сообщить это от моего имени. С моим отцом все в порядке. За ним присматривает мистер Робертсон.
– Значит, он нуждается в присмотре? – невинно осведомился корреспондент «Аргус ньюс сервис».
– Я имела в виду…
– Он болен, леди Хелен? Что вы думаете об этих слухах?
Девушка глубоко вздохнула, как будто стараясь обдумать каждое слово. Ее почти умоляющий взгляд скользил по толпе репортеров.
– Повторяю, джентльмены: можете сообщить от моего имени, что в этих слухах нет ни слова правды! Глупая зловредная чушь о проклятии, связанном с гробницей и даже с бронзовой лампой… – Она снова набрала воздух в легкие. – Можете сообщить, что по прибытии в Англию я буду больше всего наслаждаться видом моей комнаты в Северн-Холле. Я собираюсь поставить лампу на каминную полку и… по крайней мере, попытаюсь написать правдивый отчет об экспедиции. Как только я войду в эту комнату…
На внешнем краю толпы послышался приятный голос:
– Вы никогда не доберетесь до этой комнаты, мадемуазель.
В последовавшей напряженной паузе репортеры инстинктивно обернулись и расступились, пропуская говорившего, который бочком прошел сквозь их ряды.
Это был очень худой мужчина лет сорока, а может, и моложе. Будучи выше среднего роста, он не выглядел высоким из-за сутулых плеч. На голове у него красовалась алая феска с кисточкой, вроде бы являющаяся признаком турецкого гражданства. Однако поношенный костюм европейского покроя, белый галстук и французский акцент в английской речи выглядели столь же неопределенно, как и цвет лица, промежуточный между белым и коричневым.
Человек пробрался вперед, продолжая улыбаться и не сводя взгляд маленьких и блестящих черных глаз с лица Хелен.
– Кто это сказал? – воскликнула девушка, обретая дар речи.
– Я, мадемуазель, – ответил незнакомец, появившись перед носом, вернее, над головой Хелен так внезапно, что она отшатнулась.
– Вы представляете французскую газету? – озадаченно спросила девушка.
Незнакомец рассмеялся.
– Увы, нет. – Он развел руками с комичным сожалением. – Не имею чести. Я бедный ученый из… ну, скажем, смешанного происхождения.
Внезапно вся комичность словно испарилась. Отчаянный призыв блеснул в маленьких черных глазках, оживив похожую на труп фигуру. Незнакомец протянул к девушке руки. В его голосе – мягком завораживающем басе – послышались напряженные нотки.
– И я умоляю вас, – продолжал он, – не вывозить из страны краденую реликвию.
– Краденую реликвию? – переспросила Хелен.
– Да, мадемуазель. Бронзовую лампу.
Хелен снова беспомощно огляделась, рассерженная почти до слез.
– Позвольте напомнить вам, мистер…
– Алим-бей, к вашим услугам, – отозвался незнакомец, слегка коснувшись кончиками пальцев сначала своего лба, а затем груди. – Наарак сайд! – добавил он по-арабски.
– Наарак сайд умбарак, – машинально ответила Хелен и продолжала, повысив голос: – Позвольте напомнить вам, Алим-бей, что эта «краденая реликвия» подарена мне египетским правительством.
Алим-бей приподнял плечи:
– Простите, но имело ли оно право дарить ее?
– По-моему, да.
– К несчастью, в этом мы расходимся. – Алим-бей молитвенным жестом прижал одну ладонь к другой. – Пожалуйста, подумайте, мадемуазель! Вы считаете, что эта лампа всего лишь маленькая вещица, а я говорю, что это не так. – Он быстро продолжал, словно боясь, что его остановят: – При свете этой лампы во мраке ночи верховный жрец Амона видел смерть и творил заклинания. Тело, которое вы извлекли из саркофага… – Алим-бей изобразил руками жест отчаяния, – это тело, вытащенное вами из деревянного гроба, принадлежало не просто фараону. Напоминаю, что он был верховным жрецом Амона, опытным в искусствах, находящихся за пределами вашего понимания. Он не будет этим доволен.
Несколько секунд никто не произносил ни слова.
Горящий безумным блеском взгляд Алим-бея устремился на репортеров с такой серьезностью, что улыбки исчезли с их лиц. Но это продолжалось недолго. В толпе представителей прессы послышались негромкие циничные смешки.
– Вы имеете в виду магию? – осведомился репортер «Аргус ньюс сервис».
– Настоящую магию? – присоединился корреспондент «Интернешнл фичерс», проявляя все признаки глубокого интереса.
– Любопытно, – задумчиво произнес репортер «Мьючуал пресс», – умела ли эта мумия вытаскивать кроликов из шляпы?
– Или распиливать женщину надвое, а потом соединять?
– Или проходить сквозь стену?
– Или…
Улыбка вернулась на лицо Алим-бея, но теперь она выглядела злой. Он присоединился ко всеобщему веселью, но смех его звучал не слишком приятно.
– Шутите на здоровье, джентльмены, – сказал он без всякой обиды в голосе. – Но через неделю-другую вы вернетесь ко мне…
– Зачем?
Алим-бей развел руками:
– Чтобы извиниться, месье, когда эта молодая леди обратится в пыль, словно не существовала вовсе.
Пронзительный гудок паровоза отозвался эхом в другом конце поезда. Двери захлопали, как зенитные орудия. Голос дежурного произнес на трех языках – арабском, французском и английском – с настойчивостью муэдзина:
– Катр йесафир! En voiture! Войдите в вагоны!
Сэр Генри Мерривейл, обозревавший сцену в торжественном молчании, слегка опустив уголки рта, впервые вмешался.
Крепко взяв Хелен за руку, он втолкнул ее в вагон, поднялся следом и захлопнул за собой дверь. Задержавшись только для того, чтобы высунуть голову в окно и рявкнуть «Чушь!» в лицо Алим-бею, Г. М. сердито опустился на угловое сиденье. Слегка покрасневшая и потрепанная Хелен осталась у окна, слушая прощальный хор, сопровождавший отход поезда.
– До свидания, леди Хелен! Счастливого пути!
– Спасибо за помощь, леди Хелен!
– Следите за привидениями!
– Не позволяйте мумии добраться до вас!
– Говорю вам, это чепуха! – крикнула Хелен, вцепившись в опущенное окно, будто ее силой отрывали от группы на платформе. – Я вам докажу!
– Она никогда не доберется до этой комнаты живой, – произнес Алим-бей.
Девушка едва расслышала его голос. Поезд уносил ее прочь от вежливого незнакомца в красной феске. Она еще немного постояла у окна, потом повернулась и села на угловое сиденье напротив Г. М. Кроме них, в купе никого не было. Выбравшись из-под вокзального навеса, поезд попал под раскаленные лучи солнца; лязг колес сменился мерным постукиванием. Положив рядом с собой альбом с вырезками, Г. М. наблюдал, как Хелен сердито встряхнулась, сняла шляпу, откинула со лба светлые волосы и наконец воскликнула:
– Кто, черт возьми, был этот человек?
Г. М. фыркнул:
– Понятия не имею, дорогая. Очевидно, сбежал из сумасшедшего дома.
– Обращусь в пыль, словно не существовала вовсе! – Хелен стиснула кулаки. – Это так… так нелепо!
– Разумеется. Надеюсь, – проницательный взгляд Г. М. устремился на нее, – вы не восприняли этого слишком всерьез?
– Конечно нет! – воскликнула Хелен и неожиданно заплакала.
– Ну-ну! – рявкнул великий человек, пытаясь скрыть смущение и ища глазами поверх очков помощи, которая так и не появилась.
Бормоча страшные проклятия в адрес женской натуры, Г. М. неуклюже поднялся и сел рядом с девушкой, продолжавшей плакать у него на плече. Великий человек героически выдержал тяжкое испытание, ощущая руки Хелен, обнимающие его за шею, покуда эмоциональная буря не истощилась сама собой. Правда, при этом он не переставал протестовать.
– У меня нет галстука, – трагическим тоном произнес Г. М. – И мое давление в ужасном состоянии! Послушайте, девушка, в моем нагрудном кармане ножницы, и вы можете выколоть себе глаз!
Хелен взяла себя в руки.
– Пожалуйста, простите, – извинилась она, пересаживаясь на противоположное сиденье и пытаясь изобразить улыбку на залитом слезами лице. – Это все нервы. Не обращайте на меня внимания.
Открыв сумочку, девушка вынула носовой платок и зеркальце, скривившись от отвращения.
