– Да, это я… Вы нашли Поля?.. Он свободен?.. Через час?.. Хорошо, буду там.
По мере того как он слушал дальше, лицо его все больше хмурилось. Товарищ прокурора сообщил, что вести дело поручено следователю Комельо, заклятому врагу Мегрэ, самому догматичному и велеречивому чиновнику прокуратуры.
– Он требует, чтобы вы непременно держали его в курсе дела.
– Понятно.
Это означало, что каждый день Комельо будет ему звонить не менее пяти-шести раз и каждое утро Мегрэ придется являться в кабинет Комельо с докладом.
– Что ж! Будем стараться, – вздохнул он.
– Я не мог ничего сделать, комиссар. Он единственный незанятый следователь…
Солнечный луч в кафе слегка изменил направление и падал теперь на стакан Мегрэ.
– Ну пошли! – буркнул он, вытаскивая деньги. – Сколько с меня?
По дороге он спросил Лапуэнта:
– Ты приехал на машине?
– Я оставил ее возле шлюза.
Щеки Лапуэнта от вина слегка порозовели, глаза заблестели. Еще издали они увидели на берегу группу зевак, следивших за водолазом. Когда Мегрэ и инспектор подошли, помощник Виктора показал им новый пакет на дне лодки, более объемистый, чем первый.
– Нога со ступней, – бросил он, сплюнув в воду. Упаковка пострадала меньше, чем в первом пакете, и Мегрэ не испытывал желания разглядывать ее вблизи.
– Может, вызвать фургон? – спросил он у Лапуэнта.
– Наверное, найдется место сзади, в багажнике. Это был не самый приятный выход из положения, но они не хотели задерживать врача, с которым должны были встретиться в Институте судебной медицины. Это светлое, современной архитектуры здание находилось на берегу Сены, недалеко от места впадения канала.
– Так положить? – спросил Лапуэнт.
Мегрэ промолчал, и инспектор, преодолевая отвращение, отнес в багажник один сверток за другим.
– Попахивает? – спросил комиссар, когда тот снова подошел к краю воды.
Лапуэнт в ответ только сморщил нос.
Доктор Поль, в белом халате и резиновых перчатках, курил сигарету за сигаретой. Он утверждал, что табак – один из самых надежных антисептиков, и ему случалось выкуривать по две пачки «Галуаз» в ходе вскрытия.
Он работал увлеченно и даже весело, склонившись над мраморным столом, окутанным клубами дыма.
– Разумеется, пока не могу сказать ничего окончательного. Во-первых, я хотел бы видеть все тело, а не только одну ногу и руку; во-вторых, нужно сделать ряд анализов, прежде чем что-либо утверждать.
– Возраст?
– Насколько можно судить, – от пятидесяти до шестидесяти, пожалуй, ближе к пятидесяти. Поглядите на эту руку. Она широкая и сильная; ей безусловно знаком физический труд.
– Рука рабочего?
– Скорее, крестьянина. И, однако, могу держать пари, что эта рука уже много лет не бралась за орудия труда. Этот человек не очень следил за собой, как вы можете видеть по ногтям, особенно на большом пальце.
– Бродяга?
– Не думаю. Повторяю: прежде чем дать заключение, я должен видеть все тело.
– Давно он мертв?
– Я думаю, дня три, не больше. Пожалуй, даже меньше. Не торопите меня, потому что вечером или завтра я, может быть, скажу вам совершенно другое.
– Но это случилось не прошлой ночью?
– Нет. Может быть, в предыдущую.
Мегрэ и Лапуэнт курили тоже, стараясь, по мере возможности, не задерживать взгляд на мраморном столе. Доктор же, очевидно, получал удовлетворение от своей работы, манипулируя инструментами с ловкостью фокусника.
Он уже намеревался переодеться в свой обычный костюм, когда Мегрэ пригласили к телефону. Звонил Жюдель с набережной Вальми.
– Нашли туловище! – доложил он возбужденным тоном.
– А голову?
– Нет еще. Виктор говорит, что это самое трудное. Голова тяжелей всего и глубже погрузилась в ил. Он нашел также пустой портфель и дамскую сумочку.
– Возле туловища?
– Нет, на значительном расстоянии. Похоже, они не имеют к нему никакого отношения.
Виктор уверял, что каждый раз при погружении в канал он может вытащить оттуда столько всякой всячины, что ее хватит для целого лотка на барахолке. Например, перед тем, как найти туловище, он вытянул наверх металлическую кровать и два ведра.
Доктор ждал, все еще не снимая перчаток.
– Новое? – спросил он.
Мегрэ кивнул и спросил Жюделя:
– Сумеете переправить находку сюда?
– Конечно.
– Жду. Побыстрее, доктор Поль спешит. Они постояли возле порога, где легче дышалось и откуда они могли видеть непрерывное движение по Аустерлицкому мосту. На той стороне Сены разгружались у Главных складов баржи и небольшое морское судно; в это утро в воздухе Парижа было нечто молодое и радостное – начиналась новая весна, и люди становились оптимистами.
– Татуировки и шрамов нет?
– На том, что я осмотрел, нет. Я сказал бы, что у него кожа домоседа.
– Он, кажется, здорово волосат.
– Да. Пожалуй, я могу описать вам тип людей, к которому он принадлежит. Темноволосый, не очень высокий, скорее даже низкорослый, но кряжистый, с сильными мышцами и темными волосами на руках, ногах и груди. Французские деревни производят много таких молодцов, дюжих, своевольных и упрямых. Любопытно было бы посмотреть на его голову.
– Если ее найдут!
Через четверть часа двое полицейских принесли туловище, и доктор Поль чуть ли не потирал руки, подходя к мраморному столу, как столяр-краснодеревщик к верстаку.
– Итак, подтверждается: это не профессиональная работа, – пробормотал он. – Я хочу сказать, что тот, кто расчленил тело, не был ни мясником, ни специалистом с бойни. И еще меньше хирургом! Кости пилил обычной пилой. Для прочего, кажется, употребил большой разделочный нож, какие бывают в большинстве кухонь. Это, должно быть, потребовало немало времени. За дело принимались в несколько приемов. Он сделал минутную передышку.
– Посмотрите-ка на эту волосатую грудь…
Мегрэ и Лапуэнт мельком взглянули на стол.
– Заметной раны нет?
– Я ничего не нашел. Бесспорно лишь, что человек этот не утонул.
Это было почти смешно – мысль, что человек, разрезанный на куски, мог утонуть в канале.
– Сейчас я займусь внутренностями, особенно содержимым желудка. Вы остаетесь?
Мегрэ сделал отрицательный жест. Он не слишком любил такие зрелища и поэтому торопился пропустить стаканчик – уже не вина, а чего-либо покрепче, чтобы избавиться от отвратительного привкуса во рту.
– Минутку, комиссар… Ну, что я вам говорил? Видите эту светлую полосу и эти синеватые пятнышки на животе?
Мегрэ, не глядя, сказал:
– Да.
– Это шрам от давней операции. Аппендицит.
– А пятна?
– Это самое любопытное. Не могу ручаться, но я почти уверен, что это следы от охотничьей дроби. Это подтверждало бы, что человек некогда жил в деревне; был он крестьянином или полевым сторожем – этого я не знаю. Очень давно, должно быть лет двадцать назад, если не больше, в него попал заряд дроби. Я насчитал семь… нет, восемь одинаковых следов, расположенных в виде дуги. Мне случилось однажды видеть нечто похожее, но тогда рисунок не был таким правильным. Надо будет это сфотографировать для моего архива.
– Вы мне позвоните?
– Вы будете у себя?
– Да, на службе, а обедать буду скорее всего на площади Дофины.
– Я сообщу, что обнаружу.
На улице, залитой солнцем, Мегрэ вытер платком лоб. Лапуэнт не мог сдержаться и то и дело сплевывал: у него тоже был мерзкий привкус во рту.
– Я велю продезинфицировать багажник, как только мы вернемся, – объявил он.
Прежде чем сесть в машину, они зашли в бистро и выпили по стопке виноградной водки. Напиток был таким крепким, что Лапуэнт ощутил тошноту и поднес ко рту руку, испугавшись, что его вырвет. Потом ему стало легче, и он пролепетал:
– Извините меня.
Когда они вышли, хозяин бара сказал клиентам:
– Эти тоже жмуриков опознавать приходили. Все они заглядывают сюда такие.
Он-то сам к таким вещам привык: кабачок его находился как раз напротив Института судебной медицины.
Глава 2
Сургуч для бутылок
Когда Мегрэ вошел в длинный коридор здания на набережной Орфевр, в глазах у него мелькнула веселая искорка: даже сюда, в самое серое и тусклое место на земле, проник солнечный свет, пусть даже только в виде светящейся пыли.
У дверей кабинетов на скамейках без спинок сидели люди, некоторые были в наручниках. Мегрэ направлялся к начальнику, чтобы доложить о находках на набережной Вальми, когда один из сидящих встал и поднес руку к полям шляпы в знак приветствия.
С фамильярностью, обычной для людей, которые видят друг друга ежедневно в течение многих лет, Мегрэ бросил ему:
– Ну, Виконт, что вы об этом скажете? А вы уверяли, что на куски режут только одних публичных женщин.
Тот, кого все называли Виконтом, не смутился, хотя наверняка понял намек. Он был педераст, разумеется, тайный. Он «делал» набережную Орфевр уже пятнадцать лет для одной из парижских газет, агентства печати и двух десятков провинциальных газеток. Он еще сохранил манеру одеваться, принятую в бульварных пьесах начала века, и на груди у него на широкой черной ленточке висел монокль. Из-за этого монокля, которым он, впрочем, никогда не пользовался, его, наверное, и прозвали Виконтом.
