Вторая, помоложе, вела себя более настороженно: изучающе поглядывая на Мегрэ, она поправляла складки на платье и с деланным кокетством улыбалась.
— А это правда, что вас специально прислали из Парижа?
— Снимайте пальто, прошу вас… И присаживайтесь, где вам привычнее.
Женщины еще никак не могли сообразить, чего от них хотят. Чувствовали себя чужими в собственном доме. И боялись подвоха.
— Посидим, потолкуем втроем…
— А вы что-нибудь уже узнали?
Старуха резко оборвала дочь:
— Не болтай лишнего, Джина!
Честно говоря, Мегрэ до сих пор никак не удавалось настроиться на серьезный лад.
На мать, несмотря на обильную косметику, было просто страшно смотреть. А пышнотелая, даже, пожалуй, чересчур, дочка, обтянутая темного цвета шелками, тщетно силилась изобразить образ роковой женщины.
И потом, этот свежий запах мускуса, которым и без того пропитался воздух в комнате!
Ни дать не взять жилье консьержки в провинциальном театре!
Какая тут тебе драма! Какая загадка! Мамаша вяжет, присматривая за дочкой! А та почитывает о личной жизни Валентине!
Мегрэ снова занял место в кресле Брауна и лишенным всякого выражения взглядом принялся разглядывать обеих хозяек дома, невольно и не без смущения вопрошая себя: «И что этот чертов дуралей Браун мог делать в течение десяти лет с этими двумя бабенками?»
Десять лет! Долгие, похожие друг на друга дни, с солнцем и запахом мимозы, с колыханием за окном бескрайней синевы, и сонливые, нестерпимо медленно ползущие вечера, тишина которых нарушалась лишь плеском волн на скалах, а рядом две женщины: старуха в кресле и ее дочь возле торшера с абажуром из розового шелка…
Мегрэ машинально вертел в руках фотографию Брауна, имевшего наглость походить на него самого.
Глава 2
Расскажите мне о Брауне…
— Чем он занимался по вечерам?
Положив ногу на ногу, Мегрэ тоскливо взирал на старуху, пытавшуюся изображать светскую даму.
— Из дома мы выходили редко… Обычно дочь читала, а я…
— Расскажите мне о Брауне!
Старуха обиженно протянула:
— Он ничего не делал.
— Радио слушал, — вздохнула Джина, приняв очередную томную позу. — Насколько я люблю настоящую музыку, настолько же сильно ненавижу…
— Расскажите мне о Брауне. Он ничем не болел?
— Если бы меня слушал, — вмешалась мать, — не страдал бы ни печенью, ни почками… Мужчина после сорока…
Лицо Мегрэ тотчас выразило чувства человека, которому приходится выслушивать, как жизнерадостный олух травит старые шутки, ежеминутно заливаясь хохотом. Обе хороши! И чопорная старуха, и ее дочка с позами пышущей здоровьем одалиски.
— Вы сказали, что в тот вечер он вернулся на машине, прошел через сад и упал на пороге…
— Как если бы был мертвецки пьян, да! Я даже прокричала в окно, что не пущу его в дом, пока он не приведет себя в человеческий вид…
— Он часто приходил навеселе?
И опять ответила старуха:
— Если бы вы только знали, сколько нам пришлось вытерпеть за эти десять лет…
— Он часто приходил навеселе?
Каждый или почти каждый раз, когда выбирался из дому… Совершал паломничества, как мы говорили…
— И частенько ему доводилось совершать подобные паломничества?
Мегрэ не смог скрыть довольную улыбку. Выходит все же, Браун не все вечера коротал в обществе этих двух женщин.
— Да почти каждый месяц.
— И сколько они длились?
— Чаще всего он уезжал на три дня, четыре, изредка задерживался дольше… Домой возвращался грязный, воняющий перегаром…
— И тем не менее вы позволяли ему уезжать?
Молчание. Старуха заметно напряглась и бросила на комиссара пронзительный взгляд.
— Но ведь деньги нужны!
— А разве нельзя было сопровождать его?
Джина поднялась со своего места, вздохнула и устало махнула рукой:
— Как это тягостно!.. Но я открою вам всю правду, господин комиссар… Мы не были обвенчаны, хотя Уильям всегда обращался со мной как с законной супругой, даже пригласил, как сами видите, мою маму жить вместе с нами… Все называли меня не иначе как госпожой Браун… В противном случае я бы ни за что не согласилась здесь жить.
— Я тоже! — поддакнула старуха.
— Однако без кое-каких сложностей не обошлось…
Я не хочу сказать ничего плохого о Уильяме… Но по одному вопросу у нас с ним постоянно возникали недоразумения: деньги…
— Он был богат?
— Понятия не имею…
— И вы даже не представляли, где он держал свои средства?.. Именно поэтому вы и отпускали его каждый месяц за деньгами?..
— Признаться, я неоднократно пыталась проследить, куда он направляется. Разве я не имела на это права? Но он действовал крайне осторожно… И всегда уезжал на машине…
Мегрэ почувствовал себя полностью в своей тарелке.
Ему даже стало немного весело. Он заочно подружился с шутником Брауном: прожить десять лет в обществе двух мегер и суметь утаить от них источник своих доходов!
— А он привозил домой крупные суммы денег?
— Едва хватало на месяц… Две тысячи франков… Так что после пятнадцатого числа приходилось уже думать об экономии.
Комиссар явно нащупал болевую точку! Можно легко представить, как мать с дочкой скрежетали зубами от ярости!
Черт возьми! Ведь как только деньги начинали таять, обе наверняка принимались с беспокойством поглядывать на Уильяма, гадая, когда же он вновь соберется «совершить паломничество».
Ясное дело, они не решались спросить его в лоб:
«Ну?.. Когда пустишься в очередной загул?» И предпочитали действовать окольными путями! Мегрэ так живо представлял их шитые белыми нитками намеки, будто сам присутствовал при этом!
— Скажите, а кто распоряжался деньгами?
— Мама… — отозвалась Джина.
— Она и составляла меню?
— Да, разумеется. И занималась кухней. Мы не столь богаты, чтобы платить прислуге!
Нетрудно догадаться, на какую хитрость они тогда стали пускаться! Последние дни месяца кормили Брауна впроголодь, а на любые проявления недовольства отвечали: «А что можно приготовить на оставшиеся гроши?»
Интересно, тянул ли он иногда с отъездом? Или, наоборот, торопился поскорее улизнуть?
— А в котором часу он обычно уезжал?
— По-разному! Бывало, думаешь, что он в саду копается или в гараже машину моет… И вдруг на тебе — мотор заводит…
Но вы пытались за ним проследить… Такси брали?..
— Однажды я три дня держала такси в ста метрах от дома… Но в Антибе Уильям без труда оторвался от нас по маленьким улочкам… И все-таки мне удалось как-то выведать, где он оставлял машину. В одном из гаражей в Канне… Там она и стояла все время, пока он где-то шлялся…
— Выходит, вполне возможно, что он садился в поезд и отправлялся в Париж?
— Возможно.
— Или возвращался сюда и обретался где-нибудь поблизости?
— Вряд ли, так как никто его здесь ни разу не встречал…
— Вернувшись из «паломничества», он и погиб?..
— Да… Семь дней отсутствовал…
— А при нем находились деньги?
— Две тысячи франков, как всегда.
— Хотите узнать мое мнение? — вмешалась в разговор старуха. — Ну так вот, слушайте! Уильям имел гораздо более весомую ренту, нежели говорил… Может быть, четыре тысячи, может быть, пять… Но он предпочитал тратить деньги в одиночку… А нас заставлял прозябать на оставшуюся смехотворную сумму…
Мегрэ сидел, развалившись в кресле Брауна, и блаженствовал. Чем дольше продолжался допрос, тем сильнее его лицо расплывалось в улыбке.
— Одним словом, не подарок?
— Он?.. Да это был душа человек!..
— Погодите! Если вы не возражаете, мы сейчас с вами попробуем восстановить его примерный распорядок дня. Кто по утрам просыпался первым?
— Уильям… Он ложился обычно на диване, на том, что стоит в прихожей. Только светать начнет, а уже слышно, как он топает туда-сюда… Я ему сотню раз твердила…
— Простите, он сам готовил себе кофе?
— Да… Когда мы спускались вниз часам к десяти, на плитке стоял кофе… Но уже холодный…
— А Браун?
— Возился с чем-нибудь… То в саду… То в гараже…
Или, бывало, усядется и смотрит на море… А нам за продуктами нужно ехать… Скажешь — выведет машину… Чего я еще никак не могла от него добиться, так это того, чтобы он приводил себя в порядок, прежде чем отправиться на рынок. Куртку лишь набросит на пижаму. На ногах тапки, волосы нерасчесанные… В таком виде и отправлялся в Антиб… Ждал нас в машине перед магазинами…
— А вернувшись домой, переодевался?
— Когда как! Мог даже не умываться четыре-пять дней подряд.
— А где вы ели?
— На кухне! Когда в доме нет слуг, разве можно позволить себе такую роскошь — пачкать во всех комнатах…
— А чем вы занимались после обеда?..
