Таппенс кивнула.
— Все должно быть логичным — если правильно смотреть на вещи. Помнишь, что Мэрриот сказал как-то о непрофессионалах? Что они вечно гадают, как поступили бы сами на месте того или иного человека! Мы с тобой кое-что знаем о людях вроде Сэссила и его жены. Мы знаем, как они скорее всего поведут себя в том или ином случае. И еще у каждого из нас есть свои специфические познания.
— То есть, — усмехнулся Томми, — ты у нас, например, эксперт в вопросах о том, что имеют обыкновение носить с собой люди с короткой или длинной стрижкой, а также, что чувствуют жены и как они поступают.
— Примерно в таком духе.
— А я? Какими особыми познаниями владею я? Гуляют ли мужья на стороне?
— Нет, — совершенно серьезно ответила Таппенс. — Ты знаешь поле для гольфа в Саннингдейле, ты там был. И был не как инспектор, ищущий отгадку, а как игрок. И еще ты знаешь, что может заставить человека забыть об игре.
— Это должно было быть что-то очень серьезное. У него было преимущество аж в два очка, а начиная с седьмой метки, говорят, он играл так, что с ним справился бы и ребенок.
— Кто говорит?
— Барнар и Лекки. Они же шли следом, помнишь?
— И началось это после того, как он встретил ту женщину в коричневом. Они, кажется, тоже видели, как он говорил с нею?
— Да — по крайней мере…
Томми смолк. Таппенс вопросительно подняла на него глаза и с немалым удивлением обнаружила, что он уставился на свою бечевку так, словно она превратилась в удава.
— Томми, ты что? — испугалась Таппенс.
— Тихо, Таппенс, не мешай. Я сейчас на шестой метке в Саннингдейле. Впереди, на седьмой, маячат Сэссил и старина Холлаби. Уже темнеет, но ярко-голубую куртку Сэссила узнаешь и ночью. Слева от меня по тропинке идет женщина. Довольно странно, но раньше — скажем, с пятой метки — я ее не видел. И точно не видел, чтобы она появилась справа от меня.
Он запнулся.
— Таппенс, ты только что говорила, что я знаю поле. Так вот, прямо за шестой меткой есть что-то вроде небольшой землянки или укрытия. Кто угодно может спрятаться там и ждать… подходящего момента. Там же можно и переодеться. Я имею в виду… Таппенс, тут уже требуются твои познания. Скажи, трудно ли мужчине сначала переодеться женщиной, а потом обратно? Ну, например, удастся ли ему натянуть юбку поверх брюк для гольфа?
— Конечно, удастся. Дамочка, конечно, получится крупноватой, но только и всего. Скажем, длинная коричневая юбка, коричневый свитер — из тех, что носят и мужчины и женщины — и женская шляпка с прикрепленными по бокам волосами. Больше, пожалуй, ничего и не надо. Я, конечно, имею в виду, если смотреть на все это издалека, на что ты, кажется, и намекаешь. Потом скидываешь юбку и шляпу, надеваешь мужскую кепку, которую легко можно спрятать в кулаке, и ты снова мужчина, как ни в чем не бывало.
— И сколько времени требуется на подобные трансформации?
— Из женщины в мужчину максимум полторы минуты, может, гораздо меньше. Вот женщиной стать, конечно, сложнее: нужно хоть как-то приладить шляпку и накладные волосы, да и юбку поверх брюк натянуть тоже не слишком просто: она будет цепляться.
— Да неважно. Главное — обратное переодевание. Значит, как я уже говорил, я сейчас у шестой метки. Дама в коричневом как раз приближается к седьмой. Она пересекает площадку, останавливается и ждет. Сэссил, в своем голубом костюме, идет к ней. Минуту они говорят о чем-то, стоя рядом, потом идут по тропинке и деревья скрывают их из виду. Холлаби остается в одиночестве. Я тем временем подхожу ближе. Через одну-две минуты появляется мужчина в светло-голубом костюме и возобновляет игру так, словно впервые взял в руки клюшку для гольфа. Между тем быстро темнеет. Мы со своим партнером медленно продвигаемся вперед. Перед нами идут все те же двое, причем Сэссил продолжает мазать, цеплять клюшкой дерн и вообще делать все то, чего никогда в жизни не делал. Потом я вижу, как на восьмой метке он прощается со своим партнером и уходит по тропинке. Так что же с ним произошло такого, что он совершенно разучился играть?
— Он поговорил с женщиной в коричневом — или мужчиной, как ты предполагаешь.
— Именно. И вспомни, где они стояли: вне пределов видимости тех, кто остался на поле. Их скрывали густые заросли кустарника. В них можно спрятать труп и быть абсолютно уверенным, что до утра его никто не найдет.
— Томми! Ты думаешь, тогда это и произошло? Но ведь кто-нибудь бы наверняка услышал.
— Услышал что? Доктора сошлись на том, что смерть наступила мгновенно. Я видел на войне, как умирают мгновенно, Таппенс. В большинстве случаев никто не кричит — так, всхлип или стон, почти как вздох или оборвавшийся кашель.
— Стало быть, Сэссил подходит к седьмой метке, и женщина окликает его. Он тут же узнает ее — или его, переодетого женщиной. Естественно, он заинтересован, что означает и чем вызван подобный маскарад, и позволяет увлечь себя по тропинке в уединенное место. Прогулка заканчивается смертельным ударом в сердце. Сэссил мертв. Убийца оттаскивает его тело в кусты, снимает с него ярко-голубой костюм и поспешно избавляется от юбки, шляпки и парика. Затем надевает знаменитый костюм Сэссила, его кепку и идет обратно на поле. На все это уходит не больше трех минут. Те, что идут за ними, не видят его лица только голубой костюм Сэссила, но ни секунды не сомневаются, что это именно капитан, хоть и играет он теперь будто сам не свой. Помнишь, они все говорили, что его игра была непохожа на игру Сэссила. Еще бы! Это играл совершенно другой человек.
— Но…
— Теперь дальше. Вся эта история с приглашением девушки за город тоже не имеет никакого отношения к капитану. Это не Сэссил знакомится с Дорис Эванс в кино и зазывает ее в Саннингдейл. Это делает человек, только называющий себя Сэссилом. Помнишь, Дорис Эванс арестовали только через две недели после убийства. Ее не возили на опознание, Таппенс. Она никогда не видела настоящего капитана Сэссила! Иначе она сильно бы удивила всех заявлением, что это вовсе не тот человек, который вытащил ее на площадку для гольфа и так порывался уйти из жизни. Все было тщательно спланировано. Девушка, приглашенная в дом Сэссила именно в тот день, когда там точно никого не будет, затем булавка, так ненавязчиво намекающая, что убийца — женщина. Настоящий же убийца как ни в чем не бывало встречает девушку в доме уже мертвого к тому времени Сэссила, кормит ее ужином и ведет на поле для гольфа. Подойдя поближе к кустам, где лежит жертва, убийца выхватывает из кармана револьвер и чуть не до смерти запугивает девушку. Когда она, не помня себя от ужаса, вырывается и убегает, все, что ему остается, это вытащить тело на видное место и уйти. Револьвер он бросает в кусты. Потом преспокойно укладывает женскую юбку и шляпку в пакет и — вот это, честно говоря, только догадка — идет до Уэйкинга, благо это всего шесть или семь миль пешком, где и садится на поезд в Лондон.
— Погоди минуту, — остановила его Таппенс. — Есть кое-что, совершенно не вписывающееся в твою теорию. Я про Холлаби.
— Холлаби?
— Да. Я согласна, что двое, шедшие следом, никак не могли разглядеть, настоящий это Сэссил или нет. Но не пытайся меня убедить, что человек, с которым он играл, был настолько загипнотизирован голубым костюмом, что даже не посмотрел на лицо.
— Милая моя, — ласково сказал Томми, — в этом-то все и дело. Холлаби знал. Как видишь, я пользуюсь твоей же теорией о том, что Холлаби с сыном и были настоящими растратчиками. Убийцей должен был быть человек, хорошо знавший капитана Сэссила. Он, например, знал, что в среду в доме не будет ни слуг, ни жены. Также, чтобы играть Сэссила, убийца должен был хоть сколько-нибудь напоминать его. Сдается мне, Холлаби-младший подходит по всем статьям. Он одного возраста с Сэссилом, примерно одного роста, и оба они гладко бреются. Возможно, Дорис Эванс и видела в газетах фотографии настоящего капитана, но, как ты недавно заметила, все, что по ним можно понять, так это то, что изображен, по-видимому, мужчина.
— Неужели она ни разу не видела Холлаби в суде?
— А сын на процессе и не появлялся. Он же вообще не фигурировал в деле. В суде красовался папаша с его безупречным алиби. Никому и в голову не пришло поинтересоваться, чем в тот вечер занимался его сынок.
— Все сходится, — признала Таппенс и, помолчав, добавила:
— Ты ведь расскажешь все это полиции?
— Да, только вот не знаю, станут ли они слушать, — с сомнением протянул Томми.
— Еще как станут, — неожиданно раздался голос над самым его ухом.
Томми, словно ужаленный, развернулся и оказался лицом к лицу с инспектором Мэрриотом. Инспектор сидел за соседним столиком, ковыряя вилкой омлет.
— Частенько захожу сюда пообедать, — объяснил он. — Как я уже сказал, мы вас выслушаем, да еще как! Я, честно говоря, уже выслушал. Должен признаться, нам и самим не слишком-то нравились эти персонажи из «Дикобраза». Были у нас кое-какие подозрения насчет их семейки, но и только. Не по зубам они нам были, и все тут. А уж когда арестовали Дорис Эванс, то и от подозрений мало что осталось. Теперь, спасибо вам, устроим очную ставку Холлаби-младшего с Дорис Эванс и посмотрим, узнает ли она его. Сильно подозреваю, что все-таки узнает. Лихо вы разгадали этот фокус с голубым костюмом! Я уж прослежу, чтобы непревзойденным детективам Бланта зачлось это дело.
