Пишущая машинка стояла на прежнем месте. Картер тут же подошел к столу и прочитал то, что было напечатано на листке.
— «Тайна второго огурца»? — мрачно спросил он.
— Да, это мой новый рассказ, — небрежно отозвался Энтони.
— Еще одно доказательство в вашу пользу, сэр, — одобрительно сказал Веррол, кивая. В глазах его загорелся огонек:
— Кстати, сэр, о чем он? В чем тайна второго огурца?
— В том, что вы меня задерживаете, — сказал Энтони. — Этот второй огурец и есть причина сегодняшнего недоразумения.
Картер испытующе посмотрел на него, покачал головой и многозначительно постучал себя по лбу.
— Совсем спятил, несчастный, — пробормотал он как бы про себя, однако так, чтобы Энтони мог услышать.
— Ну, джентльмены, — бойко сказал мистер Иствуд, — к делу! Вот письма, вот моя чековая книжка, вот записки от редакторов. Чего вам еще нужно?
Веррол внимательно все просмотрел.
— Лично я, сэр, — почтительно сказал он, — вполне удовлетворен. Я вам верю. Но вот отпустить вас — выше моих полномочий. То, что вы проживаете здесь уже несколько лет как мистер Иствуд, еще ничего не доказывает. Теоретически вполне возможно, что мистер Энтони Иствуд и Конрад Флекман одно и то же лицо. Мне все-таки придется произвести тщательный обыск в квартире, снять у вас отпечатки пальцев и позвонить в управление.
— Программа, что и говорить, обширная, — сказал Энтони. — Ну что ж, ищите, уверяю вас, у меня от вас нет секретов.
Инспектор улыбнулся. Для детектива он был, пожалуй, даже уж слишком добродушен.
— Не пройдете ли вы с Картером вон в ту комнатку, пока я тут займусь делом?
— Хорошо, — неохотно согласился Энтони. — А наоборот нельзя?
— То есть?
— Чтобы мы с вами, прихватив с собой по стакану виски с содовой, расположились в той комнате, а ваш друг сержант занялся бы здесь поисками.
— Как вам угодно, сэр…
— Да, я бы предпочел именно этот вариант.
Они оставили Картера, принявшегося азартно копаться в письменном столе. Выходя, Энтони слышал, как тот позвонил и просил соединить со Скотленд-Ярдом.
— Не так уж все плохо, — сказал он, ставя на стол стаканы с виски и устраиваясь в кресле. — Хотите, выпью первым, чтобы показать вам, что виски не отравлено?
Инспектор улыбнулся.
— Ну зачем же так! — сказал он. — Дело, конечно, путаное. Хотя кое-что мы, профессионалы, можем определить с ходу. Я сразу понял, что вы — не тот человек. Но приходится соблюдать формальности. От бюрократов ведь никуда не денешься, согласны?
— Пожалуй, да, — с сожалением сказал Энтони. — Хотя сержант, похоже, настроен довольно воинственно, Или я ошибаюсь?
— Ну что вы, наш сержант-детектив Картер прекрасный человек. Но провести его не так-то просто.
— Я это заметил. Между прочим, инспектор, пора бы мне, кажется, услышать что-нибудь и о себе самом.
— В каком смысле, сэр?
— Неужели вы не понимаете, что я сгораю от любопытства? Кто эта Анна Розенберг и почему я ее убил?
— Об этом вы все прочтете завтра в газетах, сэр.
— «Завтра я буду самим собой с вчерашней тысячью лет»,[4] процитировал Энтони по памяти. — Я думаю, инспектор, вы и сейчас могли бы мне кое-что сообщить. Я понимаю, вам не положено откровенничать, но все-таки…
— История, сэр, совершенно из ряда вон.
— Тем более, дорогой инспектор, ведь мы с вами уже почти друзья, не так ли?
— Так вот, сэр, Анна Розенберг по происхождению немецкая еврейка и жила в Хэмпстеде. Без каких бы то ни было средств к существованию она год от года становилась все богаче.
— А я как раз наоборот, — признался Энтони. — У меня хоть и есть кое-какие средства к существованию, год от года становлюсь все беднее. Возможно, мне стоило бы поселиться в Хэмпстеде. Говорят, тамошний воздух очень бодрит и укрепляет нервную систему.
— Одно время, — продолжал Веррол, — она торговала подержанной одеждой…
— Тогда все понятно, — прервал его Энтони. — Я помню, как после войны продавал свою военную форму — не хаки, другую. По всей квартире были разложены красные рейтузы и золотые галуны, картина была впечатляющая.
И вот в «роллс-ройсе» в комплекте с фактотумом[5] и чемоданом прибывает какой-то толстяк в клетчатом костюме.
И предлагает мне за все про все один фунт и десять шиллингов. В конце концов мне пришлось предложить ему в придачу охотничью куртку и цейсовский[6] бинокль, чтобы получить хотя бы два фунта, и только тогда фактотум открыл чемодан и затолкал в него мои пожитки, а толстяк протянул мне десятифунтовую бумажку и попросил сдачи.
— Около десяти лет назад, — продолжал инспектор, — в Лондоне проживало несколько испанских политических беженцев и среди них — некий дон Фернандо Феррарес с молодой женой и ребенком. Они были очень бедны, к тому же жена все время болела. Анна Розенберг побывала у них в доме и спросила, нет ли чего на продажу. Дон Фернандо как раз отсутствовал, и его жена решилась расстаться с удивительно искусно расшитой испанской шалью — муж подарил ей ее незадолго до бегства из Испании. Узнав, что шаль продана, дон Фернандо просто рассвирепел и долго, но тщетно пытался вернуть ее. Ему наконец удалось разыскать Анну Розенберг, но та заявила, что перепродала шаль какой-то женщине, имени которой не знает. Дон Фериандо был в отчаянии. Два месяца на него напали на улице, и он умер от ножевых ран. И вот с того времени у Анны Розенберг завелось подозрительно много денег. В продолжение десяти лет на ее дом в Хэмпстеде было совершено восемь налетов. Четыре попытки не удались, и ничего не было взято, но в четырех остальных случаях среди унесенного добра была и какая-то расшитая шаль.
Инспектор замолк, но Энтони упросил его продолжить:
— Неделю назад Кармен Феррарес, юная дочь дона Фернандо, прибыла сюда из французского монастыря. Она сразу кинулась разыскивать Анну Розенберг. Говорят, она устроила старушке скандал, и кто-то из слуг слышал ее прощальные слова: «Вы ее прячете. Все эти годы вы богатели на ней. Но я клянусь, что она еще принесет вам несчастье. То, что вы ее купили, еще не значит, что она ваша — у вас нет на нее никаких прав. И настанет день, когда вы горько пожалеете, что увидели Шаль Тысячи Цветов». Три дня спустя Кармен Феррарес загадочным образом исчезла из гостиницы, в которой остановилась. В ее комнате нашли имя и адрес Конрада Флекмана, а также записку — вроде бы от антиквара: не желает ли, дескать, она расстаться с расшитой шалью, которая, как ему известно, принадлежит ей. Адрес, указанный в записке, оказался фальшивым. Ясно, что все эти тайны и загадки — из-за шали. Вчера утром Конрад Флекман был приглашен к Анне Розенберг. Они сидели, закрывшись, около часа, а то и больше. После его ухода она вынуждена была лечь в постель — так ослабела и так потряс ее этот разговор. Но своим слугам она дала указание пропускать Конрада Флекмана беспрепятственно, когда бы он ни пришел. Вчера около девяти вечера старушка вышла из дома и больше не вернулась. Сегодня утром ее нашли с ножом в сердце в доме, где жил Конрад Флекман. На полу рядом с нею лежала… что бы вы думали?
— Шаль? — прошептал Энтони. — Шаль Тысячи Цветов?
— Нет-нет, нечто куда менее привлекательное. Нечто такое, что сразу объяснило все загадочные обстоятельства, связанные с нею. Сразу стало понятно, в чем ее истинная ценность. Простите, мне кажется, шеф…
И в самом деле послышался звонок. Энтони, с трудом сдерживая нетерпение, ожидал возвращения инспектора.
За себя он теперь совсем не беспокоился. Как только они снимут его отпечатки пальцев, они окончательно убедятся в его непричастности. А потом, возможно, позвонит Кармен… Шаль Тысячи Цветов! Какая удивительная история — вполне достойная этой поразительной девушки, этой экзотической красавицы со жгучими очами!
Кармен Феррарес…
Он очнулся от грез. Как долго, однако, нет инспектора. Энтони встал и потянул на себя ручку двери. В квартире было как-то неестественно тихо. Неужели они ушли?
Конечно нет… Чтобы вот так, не сказав ни слова… Большими шагами он прошел в следующую комнату. Никого.
В гостиной — тоже. У нее был какой-то голый и растрепанный вид. Боже милостивый! Его эмаль, серебро!
Он пробежался по всем комнатам. Везде чего-либо недоставало. Квартиру обчистили. Все ценные безделушки — а у Энтони был недурной вкус и чутье истинного коллекционера — унесли.
Энтони едва доплелся до ближайшего стула и со стоном обхватил голову руками. Звонок в дверь вывел его из оцепенения. Он пошел открывать — на пороге стоял Роджерс:
— Прошу прощения, сэр. Но джентльменам показалось, что вам может понадобиться помощь.
— Джентльменам?
— Да, тем двум вашим друзьям, сэр. Я помог им все упаковать. У меня весьма кстати оказались в подвале два хороших ящика. — Он опустил глаза. Солому я подмел, сэр. Может, не очень хорошо?
