городам. Во время приливов почти все они уходили под воду. Люди устали от воды и боялись ее. Вода, основа человеческой жизни, стала нести смертельную опасность. Люди стали покидать приморские города и «уходить» вглубь континентов.
Петербург спасала вторая дамба. Это было колоссальное инженерное сооружение. Она была построена в нескольких километрах от первой. На Севере вторая дамба начиналась у заброшенного форта «Ино», на юге у форта «Красная Горка», потом шла по берегу на Запад и защищала Атомную станцию, которая стояла на берегу Финского залива, и небольшой город рядом со станцией. Новая дамба была гораздо выше первой. Она поднималась над водой почти на сто метров. По ней проходила вторая кольцевая автомагистраль. У второй дамбы, как и у первой, было два судопропускных сооружения: на Севере и на Юге, через них в Петербург проходили круизные лайнеры и другие суда. При угрозе прилива или наводнения гигантские затворы судопропускных сооружений закрывались, и Петербург был в полной безопасности.
Помимо автомагистрали с четырьмя полосами движения в каждом направлении, по новой дамбе ходил скоростной экспресс на магнитной подушке. Экспресс развивал скорость триста километров в час. Его трасса почти полностью повторяла географию второй кольцевой автомагистрали. Экспресс делал полный круг вокруг Петербурга за полтора часа. Было построено несколько крупных транспортных терминалов, к ним подходили и ветки метрополитена, чтобы доставлять пассажиров экспресса в центр мегаполиса. Экспресс соединял также два Питерских аэропорта: старый «Пулково» на юге и новый «Норд» на севере. Как и в Москве, в Санкт-Петербурге были построены подземные хайвэи. Они пронизывали город с Севера на Юг, с Востока на Запад, но в Петербурге их было меньше, чем в Москве. Но тому было свое объяснение: подземные хайвэи в Санкт-Петербурге были намного глубже. Если в Москве подземные автодороги опускалась на глубину не более двадцати метров, то в Петербурге на глубину восемьдесят метров и более, они несколько раз проходили под Невой и даже под Финским заливом. Во всем были виноваты неустойчивые Питерские грунты, поэтому подземные хайвэи в Петербурге, как и метро, строили очень глубоко. В Москве, чтобы попасть на подземный хайвэй, использовали даун-роуты, съезды. Они были и в Петербурге, но только на въезде в город. В самом городе были построены специальные хайвэй-лифты. Это имело свои преимущества: таких лифтов в Петербурге было больше, чем даун-роутов в Москве, они располагались почти через каждые пятьсот метров. Автомобиль подъезжал к хайвэй-лифту и парковался на специальной платформе. Водитель давал голосовую команду лифтовому процессору, платформа вместе с автомобилем плавно перемещалась в шахту лифта и через шесть-семь секунд автомобиль был на поверхности или, наоборот, опускался вниз.
– До Санкт-Петербурга осталось двести пятьдесят километров, – сказал Дэн.
– Включи музыку, – попросил Сэм, он наметил стратегию своего поведения на переговорах и решил немного расслабиться.
– Какую? Джаз? Поп? Рок?
– Третий концерт Рахманинова.
– Хорошо, – ответил Дэн, и через пару секунду в салоне автомобиля зазвучали первые аккорды третьего концерта Рахманинова.
– А мне больше нравится Моцарт, – неожиданно сказал Дэн.
– Моцарт? – удивленно переспросил Сэм.
– Да, Моцарт.
– И как давно? – продолжил Сэм с той же интонацией.
– Уже больше двух месяцев, – очень гордо произнес Дэн и добавил. – Стою в паркинге, решать логарифмические уравнения надоело, новости достали, включил радио, первая радиостанция не понравилась: сплошной электронный арт-поп. Переключаю, и вдруг: «Радио Классика – Радио для людей». И Моцарт. Гениально, просто гениально! Теперь всегда, когда один, слушаю Моцарта.
– Каждому своё, – задумчиво сказал Сэм и заметил про себя: «Ему, машине, нравится Моцарт. «Радио Классика – Радио для людей». Не удивлюсь, если в один прекрасный вечер он прочитает мне свои стихи или распечатает первые главы своего романа».
Сэм посмотрел на сенсорный экран, ему показалось, что машина стала терять скорость.
– Что случилось? – спросил Сэм.
– Пока не знаю, – виновато ответил Дэн. – Сейчас всё просканирую.
Через пару секунд прозвучало:
– Заднее левое колесо почему-то теряет давление и не работает автоматическая подкачка шин.
– Когда ты последний раз был в сервисе?
– Вчера. Все было исправно, результаты диагностики в электронном техпаспорте. Можешь посмотреть.
– Верю, останавливайся.
– Хорошо.
Через несколько секунд Дэн съехал на обочину, остановился и спроецировал за собой голографический красный куб с гранями по два метра. Это был знак аварийной остановки.
– Я никогда не ломался, это первый раз в моей жизни, – почти по-детски полепетал Дэн.
– Все когда-нибудь бывает в первый раз, – ответил Сэм.
До последнего чек-поинта оставалось примерно пятьдесят километров. Неожиданно прозвучал женский голос:
– Мы приветствуем вас на трасвее. Вы решили немного отдохнуть или у вас технологическая поломка?
– Технологическая поломка, – ответил Сэм.
– Я вас поняла, – продолжил женский голос. – Наш эвакуатор будет у вас через пятнадцать минут.
– Хорошо, – согласился Сэм.
– Вы готовы оплатить услуги нашего эвакуатора, диагностику и ремонт автомобиля?
– Да, я готов, – ответил ей Сэм.
– Я вас поняла, счёт за услуги эвакуатора, диагностику автомобиля и ремонтные работы вы получите после осмотра.
– Хорошо, спасибо, – уже несколько раздраженно проговорил Сэм.
– Я вас поняла, ждите наш эвакуатор.
«Женский голос» замолк, наступила тишина. Дэн молчал, вероятно, ему было «стыдно», что он вовремя не заметил неисправность и мог подвергнуть опасности своего хозяина. А может, он просто молчал, мы же не знаем, что творится в душе у робота, и есть ли у них душа… Сэм вышел из машины. Было тепло, легкий ветерок шевелил его светлые волосы. Небо было голубым, по нему медленно и величественно в сторону Москвы плыли облака. К Санкт-Петербургу с большой скоростью почти бесшумно промчались несколько автомобилей, стало тихо. И здесь Сэм услышал пение птиц, странный, незамысловатый щебет, он доносился слева от дороги, из маленькой березовой рощи. В этом было что-то фантастическое: скоростная супер-магистраль, его машина, которая думает и разговаривает, он сам с его размышлениями о Луне и первых Лунных переселенцах, а здесь эти птахи, маленькие и очень земные. Сэм поймал себя на мысли, что не слышал пения птиц уже лет десять. Он каждый день вынужден был «окунаться» в бесконечную какофонию огромного города, искусственную и неестественную симфонию человеческой цивилизации.
Между рощей и полимерными экранами безопасности росла трава. Зеленая, аккуратно подстриженная трава. Сэм наклонился и погладил ее, трава была живая. В Москве уже давно не было живой травы, везде была искусственная, из пластика. Это было удобно и практично, за ней не надо было ухаживать, не надо было косить, не надо было сажать, не надо было поливать, и лишь изредка промывать шампунем, она всегда была зеленая, даже зимой. Сэм гладил и гладил траву, гладил так, как гладят кошку или собаку. Он встал и посмотрел на небо, на огромное, бесконечное голубое небо, на причудливые облака, и неожиданно вспомнил князя Андрея из «Войны и мира», когда тот лежал раненым под Аустерлицем. Сэму вдруг показалось, что он так же беспомощен и беззащитен, как
