Она закричала:
— В каких это донесениях?
Пристально глядя на нее, Пуаро сказал:
— В донесениях, переданных мне покойным мистером Шайтаной.
Она отпрянула от него, как от удара хлыстом.
— Шайтаной?
— Мистер Шайтана, — сказал Пуаро, — был своего рода выдающимся человеком, он обладал широчайшими познаниями. Ему были известны многие секреты.
— Я так и думала, — тихо прошептала она, проведя языком по пересохшим губам.
Пуаро наклонился вперед. Он слегка притронулся к ее колену.
— Вот, например, он доподлинно знал, что ваш муж умер вовсе не от лихорадки.
Она в упор посмотрела на него. Выражение ее глаз было загнанным и несчастным.
Он же откинулся назад и наблюдал за эффектом, произведенным его словами.
Наконец, с большим трудом ей удалось взять себя в руки.
— Я не знаю… не знаю, что вы этим хотите сказать. Но произнесено это было весьма неубедительно.
— Мадам, — сказал Пуаро. — Давайте говорить откровенно. — Он улыбнулся. — Выкладываю вам все свои карты. Ваш муж умер не от лихорадки. Он умер от пули!
— О! — закричала она.
Она закрыла лицо руками и стала раскачиваться взад и вперед, не будучи в состоянии справиться с потрясением. Но все же, где-то в глубине души она наслаждалась своими собственными страданиями. Пуаро в этом был совершенно уверен.
— Вот поэтому, — сказал Пуаро тоном, в котором само собой подразумевалось, что все сказанное было правдой, — поэтому вы можете спокойно рассказать мне все, как это случилось.
Она отняла руки от лица и сказала:
— Все было совсем не так, как вы предполагаете.
И снова Пуаро наклонился вперед, снова дотронулся до ее колена.
— Вы меня не поняли, вы совершенно не поняли меня, — сказал он. — Я очень хорошо знаю, что его застрелили не вы. Это сделал майор Деспард. Но вы этому были причиной.
— Не знаю. Не знаю. Возможно, что это и так. Но все это было слишком ужасно. Меня преследует какой-то рок судьбы.
— Ах, как это все верно! — воскликнул Пуаро. — Как часто приходится наблюдать подобное! Есть на свете такие женщины. Куда бы они ни поехали, несчастья следуют за ними по пятам. Но это не их вина, все происходит независимо от них самих.
Миссис Лаксмор вздохнула с облегчением.
— Вы понимаете. Я вижу, вы все хорошо понимаете. Случилось это так неожиданно.
— Вы вместе отправились в глубь материка, так ведь?
— Да. Мой муж писал книгу о редкостных растениях. Майор Деспард был представлен нам, как человек, хорошо знавший местные условия и способный организовать необходимую экспедицию. Моему мужу он очень понравился. Мы тронулись в путь.
Наступило молчание. Пуаро не прерывал его минуты полторы, а потом сказал тихо, будто разговаривая сам с собой.
— Да, это можно себе представить Река, тропическая ночь, стрекот насекомых, сильный волевой мужчина, красивая женщина…
Миссис Лаксмор вздохнула.
— Мой муж, конечно, был намного старше меня. Я вышла за него замуж совсем еще ребенком, и лишь потом поняла, что я сделала…
Пуаро с печальным видом покачал головой.
— Знаю. Знаю. Это случается так часто!
— Никто из нас не осознавал, что именно происходит, продолжала миссис Лаксмор. — Джон Деспард никогда ничего мне не говорил. Он человек чести.
— Но женщины сами все чувствуют, — подсказал Пуаро.
— Вы совершенно правы… Да, женщины все понимают… Но я не показывала ему этого. До самого конца мы оставались друг для друга майором Деспардом и миссис Лаксмор. И оба были полны решимости доиграть эту игру.
Она замолчала, вспомнив с восхищением о благородном поведении майора.
— Правильно, — тихо сказал Пуаро. — Каждый должен сыграть свою партию в крикет. Как прекрасно сказал один из ваших поэтов: «Я не мог бы любить тебя, дорогая, так сильно, если бы не любил еще больше крикет».
— «Честь», — поправила его миссис Лаксмор, слегка нахмурившись.
— Ах да, конечно. Конечно, «честь», «если бы не любил еще больше честь».
— Эти слова, должно быть, были написаны специально для нас, — сказала миссис Лаксмор. — Дело не в том, как дорого нам это обошлось. Мы оба решились никогда не произносить фатальных слов. Но потом…
— Но потом… — повторил за ней Пуаро.
— Эта ужасная ночь, — миссис Лаксмор вздрогнула.
— И что же?
— Я предполагаю, что они поссорились, я хочу сказать, Джон и Тимоти. Я вышла из палатки… Я вышла из своей палатки.
— Да. И что же?
Глаза миссис Лаксмор расширились и потемнели. Она видела сейчас эту сцену, будто она снова повторялась перед ее взором.
— Я вышла из своей палатки, — повторила она — Джон и Тимоти были… О! — она задрожала — Я даже точно не помню всего Я встала между ними… Я сказала: «Нет, нет, это не правда!». Тимоти ничего не хотел слышать Он стал угрожать Джону. И Джон был вынужден выстрелить. Для самообороны. Ах! — она вскрикнула и закрыла лицо руками. — Он был мертв Убит наповал Пуля попала в самое сердце.
— Для вас это был ужасный момент, мадам.
— Я никогда этого не забуду. Джон вел себя благородно. Он хотел рассказать все открыто. Но я не хотела даже слышать об этом. Всю ночь мы проспорили. «Ради меня!» — повторяла я все время. Наконец, он понял. Потому что, конечно, он не мог бы видеть мои страдания. Ужасно было думать о гласности. Подумайте только об этих заголовках в газетах: «Двое мужчин и женщина в джунглях», «Первобытные страсти».
Я доказывала все это Джону, и он сдался. Проводники ничего не видели и не слышали. У Тимоти перед этим были приступы лихорадки. Мы сказали, что он от нее умер. И похоронили его там, у Амазонки.
Глубокое страдание исказило лицо миссис Лаксмор.
— Потом мы вернулись к цивилизации. И расстались навеки.
— Разве это была так необходимо, мадам?
— Да, да. Мертвый Тимоти стоял между нами как же, как живой. И даже больше. Мы простились друг с другом. Навеки… Временами я встречаю Джона Деспарда, когда бываю в свете. Мы улыбаемся, вежливо разговариваем. Никто не смог бы догадаться, что между нами что-то было. Но в его глазах я вижу, как и он в моих, что мы оба этого никогда не забудем… Наступило долгое молчание. Пуаро не нарушал его, отдавая дань прошлому.
Наконец, миссис Лаксмор вытащила сумочку и стала пудрить нос. Напряженность исчезла.
— Какая трагедия, — произнес Пуаро, но уже довольно обыденным тоном…
— Теперь вы видите сами, мосье Пуаро, — с живостью сказала миссис Лаксмор, — эту правду воспроизводить не нужно.
— Было бы обидно…
— Ее было бы невозможно сказать. Это ваш друг, этот писатель… я уверена, что он не захочет отравить жизнь абсолютно невинной женщине, не так ли?
— Или даже отправить на виселицу совершенно невинного мужчину? — тихо сказал Пуаро.
— Значит, и вы это так же воспринимаете? Я очень рада. Он невиновен. Преступление, совершенное в порыве страсти, не настоящее преступление. И, во всяком случае, он сделал это ради самообороны. Он вынужден был выстрелить. Теперь вы тоже понимаете, что все должны по-прежнему считать, будто Тимоти умер от лихорадки.
— Но писатели иногда бывают очень странными и бескомпромиссными.
— А ваш друг женоненавистник? Он хочет, чтобы мы страдали? Не разрешайте ему делать этого. Я этого не позволю. Если будет необходимо, я возьму всю вину на себя. Я заявлю, что это я застрелила Тимоти.
Она поднялась. Голова ее была откинута назад. Пуаро тоже встал.
— Мадам, — сказал он, беря ее руку в свои, — такое самопожертвование не нужно. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы никогда никто не узнал о том, что вы мне сейчас рассказали.
Лицо миссис Лаксмор озарилось нежной женственной улыбкой. Она немного подняла руку, так что Пуаро — хотел он этого или нет — был вынужден поцеловать ее.
— Несчастная женщина благодарит вас, мосье Пуаро, — сказал она.
Это было последним словом осужденной королевы, обращенным к избранному ею придворному. Ему ясно указывали на дверь. И Пуаро, правильно поняв это, ушел.
Очутившись снова на улице, он глубоко вдохнул в себя свежий воздух.
Глава двадцать первая
Майор Деспард
— Какая женщина! — тихо проговорил Эркюль Пуаро. — Бедняга Деспард! Вот как ему пришлось пострадать! Какое трагическое путешествие!
И вдруг он начал смеяться. Он шел теперь по Бромптон-роуд. Потом остановился, вынул из кармана часы и стал что-то подсчитывать.
— Так, так. У меня есть еще время. Если он и подождет немного, ничего с ним не случится. Сейчас я могу заняться еще одним небольшим делом. Как это напевал мой приятель из управления английской полиции? Сколько лет тому назад это было? Сорок? «Кусочек сахара для этой птички».
И, напевая этот давно всеми забытый мотив, Эркюль Пуаро вошел в фешенебельный магазин по продаже женского платья и всевозможных украшений, и прошел в отдел чулок.
Выбрав симпатичную и не очень высокомерную продавщицу, он изложил ей свою просьбу.
