Мандельбаум, один из помощников Боуэна, провел меня в свой кабинет, усадил и начал разговор так:
— Ну так вот, о предложении, которое вы сделали мисс Эстей вчера…
— Бог мой! Опять!
— Да, но теперь это выглядит иначе. Мой коллега Рой Бонино сейчас у Вулфа и беседует с ним по этому поводу. Давайте прекратим ломать комедию и потолкуем, исходя из предпосылки, что вас к ней с таким предложением действительно послал Вулф. Вы же сами заявили мне, что ничего плохого в этом предложении на самом деле не было, а раз так, почему бы нам не поговорить откровенно?
Я был голоден и зол.
— Ну, хорошо. Предположим, что это предпосылка. Что же дальше?
— Тогда естественно предположить, что Вулф знал о существовании банды шантажистов еще до того, как послал вас с этим предложением. В таком случае он, очевидно, считал, что мисс Эстей будет исключительно важно узнать, сообщила ли миссис Фромм об этом ему. Правда, я и не ожидаю, что вы подтвердите мне это, но мы подождем Бонино и узнаем, что Вулф рассказал ему. Однако я все же хочу знать, как мисс Эстей ответила на ваше предложение и что именно сказала.
Я покачал головой.
— Если мы и дальше будем беседовать, основываясь только на вашей предпосылке, у вас может сложиться ложное впечатление. Разрешите мне предложить другую рабочую гипотезу.
— Пожалуйста.
— Предположим, что мистер Вулф ничего не знал о банде шантажистов, а просто хотел поудить рыбку в мутной воде. Предположим, что он не подозревал ни в чем мисс Эстей, а она просто оказалась первой в списке возможных кандидатов. Предположим, что я сделал такое же предложение не только ей, но также миссис Горан, Анджеле Райт, Винсенту Липскомбу и продолжал бы делать и другим, если бы мистер Вулф не вызвал меня, так как к нему явился Поль Кюффнер и обвинил меня в вымогательстве. Разве такая предпосылка не более интересна?
— Конечно, да!.. Так, так… Понимаю. В таком случае я хочу знать, что вам ответил каждый из них. Начните с мисс Эстей.
— Мне придется придумывать их ответы.
— Вы же мастер на это. Давайте.
Мы потратили еще около часа, а когда мое воображение иссякло, Мандельбаум вышел, предложив подождать его. Я сказал, что хотел бы пойти поесть, но он не разрешил мне уходить: я мог понадобиться ему в любую минуту. Пришлось согласиться. Прошло еще минут двадцать. Наконец Мандельбаум вернулся, сказал, что меня снова хочет видеть Боуэн.
Боуэна на месте не оказалось, и мне пришлось снова ждать. На мое счастье, в кабинет вскоре вошел молодой человек с подносом. Я мысленно воскликнул «ура!», слава богу, в этом заведении не все бесчеловечны, однако молодой человек поставил поднос на стол Боуэна и удалился, даже не взглянув на меня. Как только дверь за ним закрылась, я подошел к столу, снял салфетку с подноса и увидел весьма аппетитный сандвич с горячим вареным мясом, кусок вишневого пирога и бутылку молока. Я едва успел вернуться с подносом к своему креслу и запустить зубы в сандвич, как в кабинет пошел Боуэн. Не желая ставить его в дурацкое положение, я тут же обратился к нему:
— Тысячу раз спасибо, мистер Боуэн, что вы прислали мне поесть! Вы чертовски любезны. Я, конечно, не голоден, но растущего ребенка нужно подкармливать. Да здравствует наш будущий заботливый мэр — мистер Боуэн! Гип-гип-ура!
Боуэн ожег меня злобным взглядом, повернулся и вылетел из комнаты, а через несколько минут вернулся с другим подносом и поставил его перед собой на письменный стол. Не знаю, у кого ему удалось конфисковать этот завтрак.
Вскоре выяснилось, что Боуэну нужно уточнить добрую сотню вопросов по докладу, который ему уже успел сделать Мандельбаум.
В итоге в главное управление полиции меня доставили с эскортом часа в три, а начальник полиции Скиннер принял меня только около четырех. Наша беседа в течение всего следующего часа была довольно-таки сумбурной. Вы, наверное, подумали, что перед тем, как приступить к беседе с таким солидным гражданином Соединенных Штатов, как я, Скиннер распорядился, что его можно беспокоить только в случае, если в Нью-Йорке вспыхнет мятеж? Ничуть не бывало — нам то и дело мешали. И тем не менее в редкие и крохотные промежутки между помехами Скиннер все же исхитрился задать мне несколько важных вопросов: шел ли дождь, когда я приехал к гаражу, или заметил ли я по выражению лиц Горана и Игена, что они знакомы? В те же минуты, когда он не отвечал на звонки четырех телефонов, стоявших на столе, не звонил куда-нибудь сам, не разговаривал с кем-то из чиновников, прорвавшихся к нему, не подписывал принесенные бумаги, Скиннер без конца шагал по огромному, шикарно обставленному кабинету с высоким потолком.
Около пяти в кабинет пошел Боуэн, сопровождаемый двумя помощниками с туго набитыми портфелями. Очевидно, предполагалось какое-то совещание на высоком уровне. Я подумал, что, если меня не выставят за дверь, мне будет полезно послушать, и поэтому, стараясь быть как можно более незаметным, быстро пересел с кресла у стола Скиннера на стул в сторонке. Будучи занят, Скиннер не заметил этого, и другие, наверное, решили, что я нужен ему. Они расселись вокруг стола и открыли дискуссию. У меня от природы прекрасная память, которую я еще хорошо натренировал за годы работы с Ниро Вулфом. Конечно, я мог бы подробно и полно изложить все услышанное мною в течение следующих тридцати минут, но не сделаю этого из-за присущей мне скромности. Да и, кроме всего прочего, кто я такой, чтобы подрывать доверие избирателей к избранным ими высокопоставленным слугам народа?
И тем не менее произошло нечто такое, о чем следует все же сказать. Во время бурного обсуждения того, что сообщить ФБР, а о чем нужно умолчать, совещание вдруг было нарушено. В кабинет заявился не кто иной, как инспектор Кремер собственной персоной. Направляясь к столу, он мельком взглянул на меня, но, видимо, думал в это время о чем-то несравненно более важном.
— Я только что разговаривал с этим Уитменом, который в свое время заявил, что может опознать водителя машины, убившей юного Дроссоса. Так вот, только что в группе предъявленных ему лиц он опознал Горана и готов подтвердить свои показания под присягой.
Все уставились на Кремера, и лишь Боуэн пробормотал:
— Ну и чертовщина!
— Что же дальше? — раздраженно спросил Скиннер, нарушив наступившее молчание.
— Сам не знаю, — угрюмо ответил Кремер. Я только что узнал об этом. Горан не мог быть с женщиной в машине во вторник. Если мы примем подобное утверждение, оно совершенно выбивает нас из колеи. Мы не могли опровергнуть его алиби для вторника, да и, кроме того, мы исходим из предположения, что там был Бирч. Да и зачем Горану убивать подростка? Сейчас, когда, как выяснилось, он оказался участником шайки шантажистов, мы, конечно, можем его взять в работу как следует, но вряд ли он сознается в убийстве. Конечно, мы обязаны учитывать показания Уитмена, но ситуация от них значительно осложняется. Честно говоря, мне кажется, что должен быть какой-то закон против так называемых очевидцев.
— Ну это вы уж слишком! — все так же раздраженно заявил Скиннер. — Очевидцы бывают исключительно полезны. Возможно, что и сейчас это тот самый поворот, которого мы все-таки ждали. Присаживайтесь и давайте все обсудим.
Кремер начал было пододвигать кресло к столу, но в это время опять раздался телефонный звонок. Скиннер взял трубку, назвался и тут же сказал Кремеру:
— Звонит Ниро Вулф. Он хочет поговорить с вами и утверждает, что это важно.
— Я поговорю с ним в приемной.
— Нет, говорите отсюда. Голос у него был самодовольный.
Кремер взял трубку.
— Вулф? Кремер у телефона.
Кремер только слушал, а все остальные, так же, как и я, лишь молча наблюдали за выражением его лица. Как только я заметил, что его лицо начало медленно багроветь, а глаза щуриться все больше и больше, мне захотелось соскочить со стула и немедленно помчаться на Тридцать пятую улицу, но я сдержался, чтобы не привлечь к себе внимание. Наконец Кремер положил трубку, некоторое время стоял, молча стиснув зубы и морща нос, а затем заявил:
— Этот толстый сукин сын действительно ужасно доволен собой. Утверждает, что ему все же удалось оправдать гонорар миссис Фромм. Сейчас он приглашает к себе меня, сержанта Стеббинса, всех шестерых подозреваемых, Гудвина, Пензера, Даркина и трех-четырех женщин-полицейских в штатском лет тридцати пяти — сорока каждая. Гудвина он требует немедленно. Ему также нужен Иген. Скромно, правда?
Кремер сердито обвел взглядом всех, а затем закончил:
— Вулф утверждает, что когда мы уедем от него, то увезем с собой убийцу. Убийцу, говорит этот пивной бочонок.
— Маньяк этот Вулф! — с ожесточением воскликнул Боуэн. — Это же возмутительно! Немедленно доставьте его сюда.
— Добровольно он не поедет.
— Доставьте его под конвоем!
— Вулф и рта тут не раскроет, и конце концов мы вынуждены будем отпустить его. Он вернется к себе домой, вызовет кого ему нужно, но только без нас.
