Поэтому, приняв душ, я повязал веревку вокруг талии, но чувствовал себя весьма неуютно с влажной бечевой, плотно прижатой к моей коже. Но положи я её ещё куда-нибудь, я чувствовал бы себя не менее неуютно.
Позже, после того как мои гости ушли, а я раздевался перед сном, голова моя была занята уже другой проблемой. Придётся ли мне ударить чем-нибудь свою жертву, прежде чем я воспользуюсь веревкой? Я считал, что гораздо предпочтительней использовать лишь одно оружие – веревку, если бы это только было возможно.
Сняв бечеву с талии, я стал накидывать её на различные предметы: ручки кресел, книги, подушки и крепко затягивать. Но это не дало мне ответа на целый ряд вопросов. Мне нужно было знать, какие условия необходимы для того, чтобы парализовать дыхание, заглушить крик и сделать свою жертву беспомощной. Поэтому я накинул веревку себе на шею, ухватился за неё и стал затягивать.
Взгляды все присутствовавших были теперь прикованы к Квесту. А он поднял руку, чтобы дотронуться до шрама под подбородком, и медленно опустил её.
– Никто не вошёл ко мне в этот момент, я рухнул на пол и пролежал там без сознания несколько минут, не знаю точно сколько. Я и теперь не уверен, была ли потеря сознания результатом психологического воздействия или причиной её послужило удушье. Впервые в жизни в моем мозгу промелькнула мысль о самоубийстве. Не тогда, когда я набрасывал веревку, но уже после, когда пришёл в себя.
Какие-то секунды я вообще ни о чем не думал. Я сидел на полу, глядя на веревку, и внезапно все свершившееся вдруг обрушилось на меня, как будто прорвало плотину. Я серьезно и тщательно готовился к убийству, и доказательством тому служила веревка! А может быть, это просто был кошмар?
Я поднялся, подошёл к зеркалу и увидел, что вокруг моей шеи образовалась синевато-багровая полоса. Если бы в этот момент у меня под рукой было какое-нибудь доступное оружие, ну, скажем, заряженный пистолет, я, наверное, убил бы себя.
На следующее утро я решил, что все это был дурной сон. Да, я в это поверил. Вот так закончилась эта история.
В течение десяти лет эта веревка, аккуратно сложенная, лежала на крышке моего туалетного столика. Днём и ночью она всегда была перед моими глазами.
Я часто спрашивал себя, почему она здесь? Но никогда не давал ответа на этот вопрос до сегодняшнего дня. Я…
– И она все ещё там? – спросил Вульф.
Квест вздрогнул:
– Конечно!
– И лежала там все эти годы?
Квеста ещё раз передернуло, но он ответил положительно:
– Конечно!
– И вы действительно не убирали её оттуда?
Голова Квеста опустилась, подбородок отвис, что сразу сделало его намного старше. Когда он заговорил, голос его уже был иным.
– Я не знаю, – выдавливал он из себя слова, – я не был дома с понедельника. Я оставался в городе с сыном… Я хочу позвонить. – Он встал. – Где здесь телефон?
– Вот он, – сказал я и пододвинул ему аппарат.
Квест подошёл, сел на стул и набрал номер. После долгого ожидания ему ответили.
– Делла?.. – сказал он. – Нет, это Квест. Простите, что заставил вас встать… Нет, нет, со мной все в порядке. Я просто хочу, чтобы вы для меня кое-что сделали. Вы помните тот кусок старой бельевой веревки, которая лежит на моем туалетном столике? Сходите и посмотрите, там ли она и лежит ли так же, как лежала.
Я подожду у телефона… Нет, не трогайте её, просто посмотрите, там ли она.
Он вытер пот со лба и стал ждать. Все смотрели на него и на Вульфа, который снял трубку своего аппарата и тоже слушал. Прошло две полных минуты, прежде чем Квест поднял голову и заговорил:
– Да, Делла… Там? Вы уверены? Нет, я просто хотел знать… Нет, нет, со мной все в порядке… Спокойной ночи. – Он аккуратно положил трубку на рычаг и повернулся к нам: – Я мог бы воспользоваться этой веревкой, мистер Вульф, это правда, но вернуть назад я уже её не смог бы, поскольку не возвращался домой.
Квест выпрямился, достал из кармана кошелек, вынул оттуда несколько монет и положил их на мой стол:
– Это плата за разговор по таксе. Благодарю вас. – Он вернулся к креслу и сел. – Думаю, будет лучше, если я теперь ограничусь ответами на вопросы.
Вульф хмыкнул:
– Вы их все предвосхитили, сэр. Все было сказано весьма убедительно и исполнено великолепно, независимо от того, вздор это или нет. Вам нечего добавить?
– Нет.
– Значит, вы всегда знаете, когда нужно остановиться. – Вульф переместил взгляд вправо. – А вы, мистер Питкин? Вам тоже дается слово.
Оливер Питкин высморкался в сотый раз. Очевидно, он слышал где-то о том, что если во время разговора вы опускаете голову так, что подбородок покоится на вашей груди, и смотрите на собеседника вверх из-под насупленных бровей, то это выглядит более впечатляюще. Может быть, так оно и было, но ему такое явно не удавалось.
– Я совсем не уверен, что твёрдо знаю, о чем говорить.
– Вернемся к вопросу, который я в своё время задал мисс Дьюди. Что вы можете сказать в своё оправдание? Доказать, что не вы убили Присциллу Идз?
– Но, простите, так дело не пойдёт, это же совсем не по-американски. Вначале найдите улики, на основании которых меня можно подозревать, а потом уже я отвечу. Вот это будет по правилам.
– У меня нет улик.
– Значит, нет и подозрений.
Вульф внимательно посмотрел на него:
– Вы или полный осел, или играете в дурачка. Если бы против вас были улики, то мы говорили бы уже не о подозрении, а об убеждении. Будь у меня улика, доказывающая виновность одного из вас, я бы не сидел здесь полночи, вызывая вас на разговор. Я просто позвонил бы в полицию, чтобы за вами приехали. У вас есть что сказать?
– В подобном тоне я не собираюсь высказываться. Если у вас есть вопросы, пожалуйста.
– Считаете ли вы себя способным совершить убийство в состоянии аффекта или защиты? Способны ли вы на преднамеренное убийство?
– Нет.
– Почему же нет? Многие люди могут пойти на убийство, а почему не можете вы?
– Из-за моих взглядов на жизнь.
– Как же это вы на неё смотрите?
– С позиции полезности и бесполезности. Я ведь бухгалтер, и, с моей точки зрения, самое важное в жизни – это бухгалтерия. Вот почему мистер Идз повысил меня до должности секретаря и казначея корпорации.
Он знал, как я смотрю на жизнь. У нас есть одно правило: если дело слишком рискованное, лучше за него вовсе не браться, независимо от того, какую выгоду оно могло бы принести в случае успеха. От этого никогда не следует отступать.
Если даже тебе придёт в голову нелепая мысль – совершить убийство, следует обратиться к этому правилу.
Ну, и какой вывод вы сделаете? Риск слишком велик, так что за подобное дело браться не следует. Отвратительна и сама идея. Все дело в дебете и кредите, а принимаясь за убийство, вы начинаете со слишком большого дебета. Любое предложение следует представлять себе с точки зрения выгоды и потерь, другого пути нет.
Когда я говорю «выгода», я имею в виду заработанную прибыль, а это совсем не то значение слова, как понимаете его вы, юристы. Я имею в виду выгоду, и только.
Возьмем годовой доход, который я буду получать оставшуюся часть жизни от акций корпорации. Его можно назвать незаработанным, но в действительности я заслужил его годами беспорочной службы.
Для контраста приведем другой случай: прибыль – годовой доход, который получает от владения акциями Сара Джеффи после смерти своего отца.
Он повернулся в своём кресле:
– Миссис Джеффи, я хочу спросить у вас, сделали ли вы хоть что-нибудь для корпорации? Ну, пусть хоть что-то самое незначительное. А ваш годовой доход составляет более пятидесяти тысяч долларов. Заработали ли вы хоть один цент из этих денег?
Сара Джеффи вытаращила на него глаза:
– Мой отец заработал.
– Ну, а вы, лично вы?
– Нет, конечно нет. Я никогда и ничего не зарабатывала.
– А взять вас, мистер Хаф. Что, собственно, означают ваши требования получить долю от софтдаунской прибыли?
С точки зрения законников, вы, может быть, и имеете право на что-нибудь, не знаю, но вы, конечно же, ничего не заработали, и никто из людей, связанных с вами теми или иными узами, тоже ничего не заработал.
Разве это правильно?
Хаф ответил достаточно сдержанно:
– Все, что вы говорите, правильно, но я не могу испытывать сожаления от того, что меня поставили в один ряд с очаровательной миссис Джеффи. – Он послал сидящей рядом с ним Саре самую неотразимую улыбку.
Питкин снова высморкался:
– Теперь вы понимаете, что я имел в виду, говоря, что жизнь – это всего лишь бухгалтерия?
Вульф кивнул:
– Это не слишком уж сложно для моего понимания. А как насчёт мисс Идз? Разве её позиция не была точно такой же, как и у миссис Джеффи? Разве она также не была паразитом? Или интерес, который она выказывала к делу в последнее время, перевёл её в класс зарабатывающих?
