Странно, что Шарлотта как будто и не боялась. Кэролайн вела себя глупо, но ни злобы, ни страха в ней не было, и убивать бы она не стала. У Аларика таких причин тоже не было.
Томас вскинул голову, и Шарлотта с опозданием поняла, что еще ни разу не назвала при муже это имя. Конечно, забыть его после событий на Парагон-уок Питт не мог. Одно время Аларика подозревали в убийстве… и даже того хуже!
— Аларик? — медленно произнес Питт, всматриваясь в ее лицо.
Шарлотта почувствовала, что краснеет, и ужасно разозлилась. Это же Кэролайн вела себя глупо, а она, Шарлотта, ничего предосудительного не совершила.
— Мсье Аларик — тот самый мужчина, портрет которого спрятан в мамином медальоне, — сказала она, глядя Питту в глаза и занимая оборонительную позицию. Но глаза у мужа были такие чистые, такие мудрые, что она отвернулась, еще раз размешала свой несладкий чай и небрежно спросила: — А я разве не сказала?
— Нет. — Шарлотта знала, он не спускает с нее глаз. — Не сказала.
— О… — Взгляд ее как будто зацепился за чашку. — Ну так вот, говорю.
Какое-то время оба молчали.
— Ну так вот, — сказал наконец Томас. — Медальон мы не нашли. Из украденного вообще-то ничего не нашли. И если Мина следила за людьми, если воровала ради удовлетворения болезненной потребности знать о других, обладать чем-то, что принадлежало другим, то… — Он поежился. Вздохнул. — Так ты это хочешь сказать? Что она ненормальная? Извращенка?
— Наверное.
Питт снова пригубил чаю.
— Есть и еще одна возможность. Может быть, она знала, кто вор.
— Трагично и нелепо! — с внезапной злостью воскликнула Шарлотта. — Умереть из-за какой-то мелочи вроде медальона или крючка!..
— Многие умирали и из-за меньшего. — Питт думал о трущобах с их нищетой и нуждой. — Кто-то из-за шиллинга, кто-то случайно, из-за того, чего у него не было; кто-то из-за чьей-то ошибки…
Шарлотта отпила чаю.
— Будешь продолжать расследование?
— Выбирать не приходится. Посмотрю, что можно узнать об Отилии Чаррингтон. Бедняжка! Терпеть не могу копаться в чужих трагедиях. Мало того что люди потеряли дочь, так тут еще полиция лезет — ворошит грязное белье, разглядывает под лупой любовь и ненависть… Кому понравится, что его так изучают!
Но на следующий день необходимость продолжать расследование стала для Томаса очевидной. Если Шарлотта права и Мина действительно подглядывала за людьми и собирала информацию, то вполне вероятно, что именно из-за этой информации ее и убили. Ему доводилось слышать о людях внешне вполне нормальных, даже респектабельных, которыми двигало неодолимое стремление следить за другими, подглядывать, копаться в чужих вещах, сдвигать шторы, открывать и читать чужие письма и подслушивать под дверью. Одних из-за этого боялись, других недолюбливали, некоторые попадали за решетку. Рано или поздно это неизбежно вело к убийству.
Питт не мог просто так, ни с чего взять и заявиться к Чаррингтонам. И расспрашивать их об умершей давно дочери он тоже не мог, не имея на то веских оснований. Говорить же о каких-то подозрениях было явно преждевременно, потому что они могли обернуться клеветой, а то и кое-чем похуже. В любом случае с тем, что у него было, они имели право и не отвечать на его вопросы.
Вместо Чаррингтонов Томас отправился к Малгру. Доктор обслуживал едва ли не все семьи на Рутленд-плейс, и если он даже не знал лично Отилию, то наверняка мог назвать того, к кому стоило обратиться.
— Мерзкий день! — бодро приветствовал его Малгру. — За мной должок — пара носовых платков. Премного благодарен. Поступок истинного джентльмена. Вы как? Проходите, обсушитесь. — Он повел Питта по коридору. — Улица — это как река. Или, лучше сказать, сточная канава. Что сегодня? Не заболели? От простуды, знаете ли, лекарства нет. Как и от радикулита. От этого никто не лечит. А если кто и лечит, то я таких не встречал.
Они вошли в большую комнату с многочисленными фотографиями и сувенирами, книжными полками на каждой стене, стопками бумаг и сползающими со столов и стульев папками. Перед камином спал большой лабрадор.
— Нет, я не заболел. — Питт следовал за доктором с чувством облегчения и даже радости. То, что казалось безобразным и отвратительным еще утром, стало вполне сносным; во тьме, исследовать которую ему предстояло, поубавилось неясных, бесформенных страхов, но прибавилось вещей знакомых и терпимых.
— Садитесь. — Малгру широко махнул рукой. — Да сгоните эту кошку. Стоит отвернуться, и она уже тут как тут. Одно плохо — слишком много белой шерсти, и все эти чертовы волоски хватаются за мои брюки… Вы как, не против?
Пит снял со стула кошку и, улыбаясь, сел.
— Нет, нет. Спасибо.
Малгру сел напротив.
— Итак, если не заболели, что тогда? Не насчет же Мины Спенсер-Браун? Мы вроде как доказали, что она умерла от отравления белладонной.
Мягко урча, котенок походил у ног Питта, потом легко запрыгнул ему на колени, свернулся, спрятав мордочку, в комочек и мгновенно уснул.
Питт с удовольствием его погладил. Шарлотта хотела котенка. Надо бы принести. Такого, как этот.
— Вы ведь обслуживаете Чаррингтонов, не так ли?
Малгру удивленно уставился на него.
— Скиньте, если хотите, — сказал он, указывая кивком на котенка. — Да, обслуживаю. А что? У них ведь ничего не случилось?
— Насколько я знаю, нет. Если не считать, что дочь умерла. Вы ее знали?
— Отилию? Да, милая девчушка. — Лицо его вдруг потемнело и прорезалось глубокими морщинами. — Прискорбное дело. Тяжелое. Часто вспоминаю. Милая девчушка.
Питт видел подлинное горе, а не профессиональное сожаление потерявшего пациента врача. Видел боль личной утраты, потерю чего-то светлого и радостного. Смущенный, он не знал, как продолжать. Инспектор не ожидал встретить здесь эмоции и готовился к обычному, академичному расследованию. Тайна убийства эфемерна и малозначима; реальны же — чувства, обжигающая боль и долгая безжизненная пустыня.
Рука Томаса нашла теплое тельце на коленях, и он погладил его бережно, заботливо, успокаиваясь сам и делая приятное котенку.
— Что было причиной смерти?
Малгру поднял голову.
— Не знаю. Она не здесь умерла. Где-то в деревне… в Хертфордшире.
— Но вы же семейный доктор. Разве вам не сказали, что с ней?
— Нет. Они мало что сказали. Вроде как не хотели об этом говорить. Ничего необычного, на мой взгляд. Такое горе… Оно на каждого действует по-своему.
— Я так понимаю, все случилось неожиданно?
Малгру отвел глаза и смотрел теперь в камин, словно видел там то, чем не хотел делиться.
— Да. Ничто не предвещало.
— И они не сказали вам, что это было?
— Нет.
— А вы спрашивали?
— Должно быть, да. Помню не очень хорошо. Все потрясены, никто ничего не говорит… Как будто если не говорить, то все пройдет. Как сон. Я особенно и не нажимал. Да и как я мог?
— Но перед отъездом с Рутленд-плейс она была совершенно здорова?
Малгру посмотрел наконец на инспектора.
— Здоровее некуда. А что? Похоже, вас что-то зацепило, иначе бы не расспрашивали… Думаете, есть связь с миссис Спенсер-Браун?
— Не знаю. Это одна из версий.
— Каких версий? — Малгру поморщился от боли. — Отилия была эксцентричная девушка; некоторые даже считали, что чересчур, но зла она никому не причиняла. Очень щедрая. Я имею в виду, щедрая со временем — всегда была готова выслушать, если думала, что человеку надо выговориться. И щедрая на похвалу — никогда не скупилась дать высокую оценку и не завидовала чужим успехам.
Значит, Малгру любил ее так или иначе. Больше Питту и не требовалось: теплый голос доктора говорил и о потере, все еще отдающейся болью, и о коробящей душу пустоте внутри.
И от этого самому Питту было еще больнее. И было очень трудно говорить неправду. Вот если можно было бы обдумать, с чего и как начать… Но мысли, еще больше растревоженные Шарлоттой, подгоняли его.
— По нашим сведениям, — начал он неторопливо, не глядя на Малгру, — Мина Спенсер-Браун проявляла нездоровое любопытство к частной жизни других людей, подслушивала и подглядывала. По-вашему, такое возможно?
Глаза у Малгру округлились, какое-то время он просто смотрел на инспектора и ничего не говорил. В камине потрескивал огонь. Котенок на коленях у Питта проснулся и начал тихонько скрести коготками. Инспектор рассеянно переложил его повыше, на пальто.
— Да, — сказал наконец Малгру. — Мне как-то и в голову не приходило, но она и впрямь была такая. Ничего не пропускала. Иногда с людьми такое бывает. Наверное, знание дает им иллюзию власти. Потом это становится чем-то вроде мании. Мина могла быть одной из них. Умная женщина, но ведущая пустую жизнь — приемы, вечера, балы… И как же глупо умереть из-за никому не нужной и совершенно никчемной информации, добытой благодаря идиотскому любопытству! — Он отвернулся от камина. — Думаете, это как-то связано с Отилией Чаррингтон?
