— Совсем близко от Оксфорда случилась авария, это место называют «слепым треугольником». Автобус снес ограждение на мосту и рухнул вниз. «Скорые» вот-вот доставят в больницу раненых, я должна срочно ехать в больницу.
Я принялся переключать каналы, пока не наткнулся на местную информационную передачу. Журналистка вела репортаж с места события, она о чем-то рассказывала, приближаясь к проломленному ограждению на мосту, за ней следовала камера. Я нажал на несколько кнопок, но звук так и не появился.
— Не пытайся, он не работает, — пояснила Лорна. Она уже полностью оделась и доставала из ящика форменный халат.
— А ведь Селдом вместе с другими математиками должен был приблизительно в это время возвращаться на автобусе из Кембриджа, — проговорил я, не скрывая тревоги.
Лорна резко обернулась, словно ее укололо дурное предчувствие, потом приблизилась ко мне.
— Боже мой! Значит, и они тоже ехали по этому мосту.
Мы в отчаянии уставились на экран. Камера показывала осколки стекла на мосту и опять то место, где было снесено ограждение. Журналистка наклонилась вниз и стала что-то показывать. Мы увидели автобус, превратившийся в груду искореженного металла. Камера неотступно следовала за журналисткой, которая решила спуститься по откосу к месту падения. Там, где автобус перевернулся, наверное, в первый раз, валялось изуродованное колесо. Затем камера показала автобус совсем близко, рядом уже стояло несколько «скорых». Крупным планом показывали трагические кадры: разбитые окна автобуса, кусок обшивки оранжевого цвета с незнакомой эмблемой. Я почувствовал, как Лорна сжимает мне локоть.
— Это школьный автобус, — выдохнула она. — Господи! Дети! Кажется… — прошептала она, не решаясь закончить фразу, потом глянула на меня с ужасом, словно игра, в которую мы беспечно играли, вдруг превратилась в настоящий кошмар. — Мне надо мчаться в больницу, — сказала Лорна и быстро чмокнула меня в щеку. — Захочешь уйти — дверь надо просто захлопнуть.
Я не мог оторваться от гипнотизирующей череды картинок, мелькающих на экране. Камера обогнула автобус и нацелилась на одно из окон, рядом с которым возились спасатели. Кому-то из них удалось проникнуть внутрь, и теперь он передавал через окно детское тело. Сначала появились худые голые ноги — они безжизненно болтались, пока снизу их не подхватили крепкие руки. Потом я увидел короткие спортивные штаны, сбоку запачканные кровью, и новенькие белые тапочки. Потом — верхнюю часть тела в спортивной безрукавке с большим номером на груди. Камера снова метнулась к окну. Две руки с бесконечной осторожностью поддерживали сзади голову мальчика. И с рук этих без остановки падали на землю крупные капли крови, стекавшие с затылка жертвы. Камера показала лицо ребенка, и я с изумлением увидел длинную растрепанную челку и совершенно особые черты — это был мальчик-даун. Вдруг за окошком автобуса впервые мелькнуло человеческое лицо. Рот беззвучно открывался и закрывался, человек что-то коротко объяснял, потом с нескрываемым отчаянием произнес еще пару слов и поднял вверх свои окровавленные ладони, жестом повторяя, что внутри больше никого не осталось. Камера последовала за теми, кто нес последние носилки к «скорой», стоявшей за автобусом. Кто-то преградил путь оператору, но камера тем не менее успела запечатлеть длинный ряд носилок. Тела лежащих там детей были с головой накрыты простынями. Передача снова шла из студии. Показывали фотографию группы мальчиков, снятых перед матчем. Это и вправду была баскетбольная команда специальной школы для детей-даунов. Они возвращались с межшкольного турнира, проходившего в Кембридже. В нижней части экрана заскользили имена детей: пять игроков и пять запасных. После последнего имени лаконично сообщалось, что все десять погибли. Затем появилась вторая фотография: лицо еще довольно молодого мужчины, которое показалось мне смутно знакомым, хотя, когда под фотографией возникло имя — Ральф Джонсон, — я понял, что никогда его не слышал, наверняка не слышал. Это был водитель автобуса, он, видимо, в последний момент успел выпрыгнуть из кабины, но спастись ему все равно не удалось — он скончался по дороге в больницу. Его лицо исчезло с экрана, и там поплыл новый текст — хронология несчастных случаев, произошедших на том же самом месте.
Я выключил телевизор и рухнул на кровать, накрыв глаза подушкой. Я пытался вспомнить, где видел лицо шофера раньше. Хотя, вполне возможно, фотография была сделана несколькими годами раньше. Очень короткие вьющиеся волосы, острые скулы, глубоко посаженные глаза… да, я видел его, но не за рулем автобуса, нет, совсем в другом месте… Где? Я в бешенстве вскочил с постели и долго стоял под душем, надеясь, что струи воды помогут мне вспомнить все лица, увиденные в городе. Одеваясь, а потом и по дороге в комнату за ботинками, я старался восстановить перед глазами лицо с экрана. Мелкие завитки, фанатичное выражение лица… Вот оно! От неожиданности я сел на кровать. От неожиданности и от самых противоречивых чувств. Ошибиться было невозможно, да и не так много людей я знал в Оксфорде. Я позвонил в больницу и попросил позвать к телефону Лорну. Едва услышав ее голос, я задал свой вопрос, непроизвольно понизив голос:
— Водитель автобуса… это отец Кэтлин, правда?
— Да, — ответила она после секундной паузы и почему-то тоже сразу перешла на шепот.
— Ты понимаешь, что я имею в виду? — спросил я.
— Не знаю, не знаю, что тут сказать… Уже известно, что одно легкое вполне подходит для пересадки, в смысле совместимости, Кэтлин только что отвезли в операционную. Есть надежда, что ее успеют спасти.
— В первые часы я думал, что это ошибка, — сказал Питерсен. — Я думал, что настоящей целью преступления был ваш автобус, который шел едва ли не следом за школьным. Наверное, кто-нибудь из математиков даже успел увидеть падение первого автобуса, правда? — обратился инспектор к Селдому.
Мы сидели в маленьком кафе. Питерсен назначил нам встречу именно здесь, а не в своем кабинете, словно чувствовал себя в чем-то виноватым и хотел принести свои извинения либо хотел нас за что-то поблагодарить. На нем был очень строгий черный костюм, и я вспомнил, что нынче должны состояться похороны погибших детей. Я встретился с Селдомом впервые после поездки в Кембридж. На его лице застыло суровое выражение. Он хранил молчание, поэтому инспектору пришлось повторить свой вопрос.
— Да, мы видели аварию, видели, как автобус ударился об ограждение, как перевернулся, падая под откос. Наш водитель тотчас остановился, кто-то позвонил в больницу Радклиффа. Многие потом вспоминали, что некоторое время из упавшего автобуса еще слышались крики. Самое поразительное, — добавил Селдом таким тоном, будто восстанавливал в голове детали кошмарной сцены, которой недостает логики, — заключается в том, что, когда мы подошли к краю дороги и глянули вниз, там уже стояли две кареты «скорой помощи».
— Да, совершенно верно, «скорые» находились там потому, что на сей раз послание от него пришло до, а не после преступлеия. Этот факт, конечно, не мог не обратить на себя внимания. И послание, кстати, не было адресовано вам, как все предыдущие, сигнал поступил непосредственно в местную службу «Скорой помощи». Оттуда мне и позвонили, пока машины готовились к выезду.
— И что конкретно он сказал?
— «Четвертый в серии — тетрактис. Десять точек в треугольнике». И не письмо, а телефонный звонок, который, к счастью, остался записанным на магнитофонной ленте. И хотя звонивший пытался изменить голос, тут сомнений нет. Мы даже знаем, откуда он звонил: из телефона-автомата на бензоколонке, расположенной на выезде из Кембриджа, где он остановился якобы для того, чтобы заправиться. И тут обнаруживается первая любопытнейшая деталь — на нее обратил внимание Сакс, проверяя расчетный чек: водитель залил в бак совсем немного бензина, гораздо меньше, чем при отправлении из Оксфорда. Когда эксперты осматривали автобус, они подтвердили, что бак и на самом деле был почти пуст.
— Он хотел избежать пожара — чтобы в результате падения автобус не загорелся, — произнес Селдом таким тоном, словно против собственной воли вынужден был согласиться с неоспоримым фактом.
— Да, — сказал Питерсен, — но я-то сперва на все смотрел в свете предыдущей версии и поэтому объяснил его поступок следующим образом; он заранее предупредил об аварии, потому что либо хотел — возможно, бессознательно, — чтобы мы его арестовали, либо это было частью игры — он ставил нам handicap.[44] Но, оказывается, ему было нужно только одно: чтобы тела не сгорели, а кареты «скорой помощи» подоспели вовремя и как можно раньше доставили погибших в больницу. Он рассчитал, что десять тел дадут хороший шанс получить подходящий для пересадки орган. И думаю, по-своему он одержал-таки победу. А мы опоздали. Да, операцию провели сразу, в тот же день, едва было получено согласие родителей одного из погибших… И как мне сообщили, девочка будет жить. На самом деле мы заподозрили его еще вчера, когда во время рутинной проверки нашли это имя в списке присутствовавших на концерте в Бленхеймском дворце. Он сопровождал туда совсем другую группу детей из той же школы и должен был ждать их на стоянке. Ему ничего не стоило незаметно приблизиться к сцене сзади, задушить ударника и, воспользовавшись суматохой, быстро вернуться на место. В больнице Радклиффа нам подтвердили, что он был знаком с миссис Иглтон: медсестры пару раз видели, как они беседовали. Нам также стало известно, что миссис Иглтон брала с собой в больницу вашу книгу о логических сериях и читала ее, сидя в очереди на прием к врачу. Возможно, она рассказала ему о том, что лично знакома с вами, не подозревая, какие это возымеет последствия. И наконец: среди его книг мы нашли одну про спартанцев, одну про пифагорейцев и пересадку органов в древние времена, и еще одну — про физическое развитие детей, страдающих болезнью Дауна… Он, видимо, хотел удостовериться, что их легкие годятся для трансплантации.
