А завтра пройдем пьесу со светом и спецэффектами, но без актеров.
Он изложил все это труппе.
— Если сейчас мы худо-бедно пройдем всю пьесу, то завтра можете поспать подольше. Сейчас мы просто проговорим ее реплика за репликой, без всяких промежуточных действий. Хорошо? Возражений нет? Банко?
— У меня? — переспросил Банко, который как раз собирался возразить. — Возражения? О нет, нет.
Они закончили без пяти два. Администрация театра заказала пиво, виски и херес. Некоторые ушли, не притронувшись к спиртному. Уильяма отправили домой на такси вместе с Ангусом и Ментитом, которые жили приблизительно в той же стороне. Мэгги ускользнула сразу после того, как отыграла свою сцену с хождением во сне и повидалась с Перегрином. Флинс ушел после убийства, Банко — после сцены с котлом, а Дункан — после прибытия в замок. Задержек почти не было, лишь некоторые изменения в коллективных битвах в конце. Макбет и Макдуф отработали свой эпизод как по нотам.
Перегрин дождался, пока все разойдутся и театр начнет обходить ночной сторож. Всюду было темно, горели только тусклые дежурные лампы. Воцарилась холодная, душная темнота и ожидание.
Он немного постоял перед занавесом и увидел, как по ярусам зала движется фонарик сторожа. Он ощущал внутри пустоту и смертельную усталость. Никаких несчастий не произошло.
— Доброй ночи, — крикнул он сторожу.
— Доброй ночи, шеф.
Он прошел за занавесом на сцену, прошел мимо грозных декораций, очертания которых едва виднелись в далеком свете дежурной лампочки. Где его фонарь? Бог с ним; все бумаги с заметками были у него под мышкой, прикрепленные к нумератору с «хлопушкой», так что можно идти домой. Мимо маскировочных частей декораций, осторожно, по левому краю сцены.
Его нога за что-то зацепилась. Он упал вперед, удар резко отозвался в месте старого ушиба, и это заставило его вскрикнуть.
— С вами все в порядке? — спросил едва слышный голос в зале.
С ним все было в порядке. Он все еще держал в руках «хлопушку». Его нога зацепилась за один из световых кабелей. Он осторожно поднялся.
— Все хорошо, — крикнул он.
— Вы уверены? — спросил встревоженный голос уже совсем близко.
— Господи! Кто там, черт побери?
— Это я, шеф.
— Бутафор? Какого черта ты тут делаешь? Где ты вообще?
— Здесь. Решил остаться и проследить за тем, чтобы никто ничего не затеял. Наверное, я задремал. Погодите минутку.
Послышалась возня, и нечеткая фигура показалась из-за угла какого-то темного предмета. От фигуры шел сильный запах виски.
— Кресло убитой леди, — сказал он. — Должно быть, я в нем заснул, представляете?
— Представляю.
Бутафор подошел ближе, и из-под его ноги выкатился стеклянный предмет.
— Бутылка, — стыдливо сказал он. — Пустая.
— Я так и думал.
Глаза Перегрина привыкли к темноте.
— Насколько сильно ты пьян? — спросил он.
— Не слишком. Всего несколько шагов по тропе наслаждений. В бутылке оставалось не больше трех порций. Честно. И никто не замыслил никаких шуток. Все растворились в воздухе.
— Тебе лучше последовать их примеру. Пойдем.
Он взял бутафора под руку, подвел его к служебной двери, открыл ее и вытолкнул его наружу.
— Спасибо, — сказал бутафор, пожелал ему спокойной ночи и ушел, аккуратно шаркая ногами. Перегрин захлопнул служебную дверь на автоматически защелкивающийся замок. Он успел увидеть, как бутафора тошнит на углу Уорфингерс Лейн.
— Помогло! — крикнул тот и быстро пошел прочь.
Перегрин дошел до парковки и сел в машину. Дома его ждала Эмили в пушистом халате.
— Привет, любимая, — сказал он. — Зря ты не легла.
— Привет.
— Мне только суп, — сказал он и рухнул в кресло.
Она принесла ему крепкий бульон, в который плеснула немного бренди.
— Ох, до чего же хорошо, — сказал он. — Репетиция прошла ужасно, но не было никаких розыгрышей.
— Плохо на генеральной репетиции — хорошо на представлении.
— Надеюсь.
И с этой надеждой он допил бульон и отправился спать.
III
Все были в гримерных за закрытыми дверьми. Телеграммы, открытки, подарки, цветы, резкий запах грима, белил, лосьона для рук — душная, заряженная электричеством атмосфера работающего театра.
Мэгги аккуратно нанесла на лицо грим. Посмотрела на себя под разными углами, сдвинула брови, подчеркнула решительные складки в углах рта. Зачесала назад приглаженную гриву рыжеватых волос и закрепила ее шпильками и лентой.
Нэнни, ее костюмерша и экономка, молча стояла рядом, держа ее платье. Когда Мэгги обернулась, наряд уже ждал ее. Она повязала на голову шифоновый шарф, и Нэнни умелым движением набросила на нее платье, не коснувшись одеждой головы.
Ожил громкоговоритель.
— Пятнадцать минут. Пятнадцать минут, пожалуйста, — произнес он.
— Спасибо, Нэнни, — сказала Мэгги. — Отлично.
Она поцеловала потрепанный комок меха с кошачьей головой.
— Будь здорова, Томасина, — сказала она и поставила игрушку к зеркалу.
Стук в дверь.
— Можно войти?
— Дугал! Да.
Он вошел и положил на туалетный столик бархатную коробочку.
— Это принадлежало моей бабушке, — сказал он. — Она была горной шотландкой. Благослови тебя бог.
Он поцеловал ей руку и перекрестил ее.
— Спасибо тебе, дорогой. Спасибо.
Но он уже ушел.
Она открыла коробочку. В ней лежала брошь — переплетенные золотые листья с цветком чертополоха из полудрагоценных камней.
— Это к добру, я уверена, — сказала она. — Я прикреплю ее к меху на накидке. Нэнни, помоги, пожалуйста.
Через минуту она была полностью одета и готова.
Три ведьмы стояли вместе перед зеркалом, Рэнги в середине. У него было лицо черепа, но на темном лице блестели веки. На шее висел льняной шнурок с нефритовым тики [122]. Блонди была загримирована под ярко накрашенную уродину с красными пятнами на щеках и огромным алым ртом. У Венди была борода. Руки у всех были похожи на клешни.
— Если я продолжу на себя смотреть, то сам испугаюсь, — сказал Рэнги.
— Пятнадцать минут. Пятнадцать минут, пожалуйста.
Гастон Сирс одевался в одиночестве. Его общество доставило бы другим актерам большое неудобство: он все время пел, бормотал что-то, произносил отрывки древних поэм и постоянно выходил в туалет. Поэтому он занял крошечную гримерную, которая больше никому не понравилась, но ему, кажется, приглянулась.
Когда Перегрин заглянул к нему, он нашел его в веселом расположении духа.
— Поздравляю вас, мой дорогой, — воскликнул он. — Вы, несомненно, додумались до правильной интерпретации таинственного Сейтона.
Перегрин пожал ему руку.
— Мне нельзя желать вам удачи, — сказал он.
— А почему нет, мой чувствительный мальчик? Мы желаем друг другу удачи. A la bonne heure [123].
Перегрин поспешил в гримерную Нины Гэйторн.
Ее туалетный столик был завален совершенно несовместимыми друг с другом предметами, каждый из которых она, должно быть ласково целовала. На почетном месте стоял гипсовый Генезий, святой покровитель актеров. Рядом лежали
