— Мистер Мейсон, раз вы признаете, что пули появились на месте преступления в результате ваших выстрелов…
— Я пока ничего не признаю, — улыбнулся Мейсон.
— Но прокурор уверен в вашей виновности, да и судья, по-моему, тоже.
— Нили, я неплохо разбираюсь в законе. Я разбираюсь и в человеческой природе. Вы можете быть совершенно уверены: я не отступлю и не дам посадить беззащитную девушку за решетку только потому, что кому-то было выгодно свалить на нее вину за убийство. Я был совершенно уверен, что, когда бы сержант ни нашел пулю, он все равно заявит, что заметил ее сражу же, в первый же свой приезд. Чем больше я буду настаивать на том, что это невозможно, тем тверже он будет стоять на своем. Он лжет, но я никак не смог бы этого доказать. Впрочем, я и не собираюсь сейчас этого делать. Он поклялся, что видел пулевое отверстие в столбе в первый же свой приезд на место происшествия — следовательно, никто не имеет права обвинять меня в фабрикации улик.
— Возможно, формально вы и правы, — покачал головой Нили, — но это только рассуждения, а что касается фактов… Я восхищаюсь вашей отвагой, но что до меня, я предпочел бы действовать осторожнее.
— Когда вы катитесь по тонкому льду, осторожность вам не поможет; чтобы не провалиться, надо мчаться изо всех сил.
— Я просто боюсь, мистер Мейсон, — честно признался Нили, — и к тому же я совершенно не понимаю, чего вы все-таки добиваетесь.
— Я перемешиваю факты.
— Что это значит?
— Вам приходилось когда-нибудь делать яичницу на костре?
— Да, но какое это имеет отношение…
— Обычно в походных условиях желток всегда норовит растечься по сковородке. Чтобы спасти свою кулинарную репутацию, я обычно перемешиваю желток с белком и заявляю, что с самого начала собирался сделать болтунью.
— Я тоже, — улыбнулся Нили.
— Это прекрасный способ, он очень помогает, если имеешь дело с подлогом. Когда делаешь болтунью, никто не может обвинить тебя в том, что желток растекся, а когда перемешиваешь факты, те, кто думает, что их обман останется незамеченным, сами оказываются в западне.
Судья Киппен неодобрительно оглядел зал. — Я собираюсь сделать несколько замечаний в адрес юристов и зрителей. Суд не одобряет попытки некоторых журналистов поднять шумиху вокруг этого дела. Согласно Конституции судебное разбирательство должно быть открыто для публики. Общественное мнение призвано контролировать решения юристов. Однако это не значит, что открытое заседание суда должно быть превращено в спектакль для жаждущих сенсаций зрителей. Я надеюсь, что все присутствующие понимают: им предстоит принять участие в строго регламентированной законом процедуре, а не в театральном представлении. Зрителям придется воздержаться от любых комментариев. В противном случае зал будет немедленно очищен. Суд не одобряет характер освещения этого дела в прессе. Утренние газеты полны сенсационных репортажей, громких сплетен и наполовину вымышленных интервью с представителями обеих сторон. Суд не имеет возможности контролировать прессу, но суд повторяет, обращаясь к защите и обвинению, что сегодняшнее слушание ставит перед собой понятную и очень простую цель: выяснить, имеются ли какие-либо основания привлекать подсудимую к уголовной ответственности. В связи с этим суд будет пресекать любые попытки превратить разбирательство в драматическое зрелище. Суд предлагает всем выступающим строго придерживаться фактов и постараться говорить о событиях, а не о своих ощущениях или предположениях. А теперь, — продолжал судья, — я хотел бы пригласить на свидетельское место мистера Александра Рэдфилда. Он как эксперт выскажет нам свое мнение о произведенном баллистическом анализе.
Когда Рэдфилд подошел к креслу, предназначенному для свидетелей, Гамильтон Бюргер проговорил, обращаясь к судье:
— Допрос буду вести я, ваша честь?
— Я сам допрошу его, — ответил судья Киппен. — Мистер Рэдфилд, появились ли у вас какие-либо дополнительные сведения после проведения повторной экспертизы?
— Да, сэр.
— Что вы можете сказать об оружии, из которого были произведены выстрелы?
— Пуля номер один, то есть та, которая была найдена в теле жертвы, и пуля номер четыре, обнаруженная не чердаке, были выпущены из револьвера, обозначенного как вещественное доказательство номер пять. Пули номер два и номер три были в револьвере, записанном как вещественное доказательство номер один.
С каждым словом Рэдфилда лицо судьи становилось все мрачнее и мрачнее.
— Что вам удалось выяснить относительно пустых гильз — тех, которые были извлечены из револьвера номер один?
— Оба выстрела были произведены из револьвера номер пять, а не из того револьвера, в котором они находились, то есть не из револьвера, представленного суду сержантом Голкомбом.
— Вы хотите сказать, мистер Рэдфилд, что гильзы были вынуты из оружия, в котором они находились первоначально, и помещены в барабан другого револьвера?
— Это совершенно очевидно, ваша честь.
— Можете ли вы определить, когда это произошло?
— Нам известно только, что это случилось после выстрела.
— Что вы знаете об остальных пулях? Они тоже были подменены?
— Не знаю, ваша честь.
С минуту судья помолчал, а затем властно произнес:
— Я попросил бы обе стороны воздержаться от любых замечаний до тех пор, пока суд не выяснит до конца все интересующие его вопросы. Мисс Чейни, займите, пожалуйста, свидетельское место.
С одного из кресел в первом ряду поднялся полный лысеющий господин и, растягивая слова, медленно произнес:
— Разрешите представиться, ваша честь — Гармон Б. Пассинг, адвокат мисс Чейни.
— Что ж, — проговорил судья, — она имеет право пригласить своего адвоката… Но я повторяю: суд хочет задать несколько вопросов мисс Чейни.
— Мисс Чейни нет в зале, — все так же неторопливо сообщил Пассинг.
— Что вы сказали? — нахмурился судья Киппен.
— Простите, ваша честь, но ее здесь нет.
— Почему?
Пассинг развел руками.
— Потому что ее никто не вызывал.
— Она была на вчерашнем заседании.
— Да, ваша честь. Она присутствовала на заседании и давала показания.
— Она должна была знать, что суд захочет выслушать ее и сегодня.
— При всем моем уважении к суду я вынужден заметить, что мисс Чейни не получила никакого официального уведомления о желательности ее присутствия на сегодняшнем разбирательстве.
— Разве?
— Я сожалею, ваша честь, но дело обстоит так. Я со всей тщательностью изучил стенограммы заседания и официальный отчет.
Судья Киппен провел платком по лбу, стирая выступивший пот. Лицо его побагровело.
— И вы посоветовали ей сбежать? Объяснили, что формально к ней нельзя будет придраться?
— Я адвокат, ваша честь, — вежливо проговорил Пассинг. — Моя обязанность — в любой ситуации помогать своим клиентам. Я просмотрел материалы следствия и сообщил мисс Чейни, какой выход из создавшегося положения кажется мне наилучшим.
— Мисс Чейни должна была быть вызвана повесткой, — рассерженно бросил судья Киппен, обращаясь к прокурору. Обернувшись к Пассингу, он продолжал: — Я думаю, излишне спрашивать, покинула ли мисс Чейни территорию, находящуюся под юрисдикцией суда?
— Насколько я знаю, она уехала в Лас-Вегас, штат Невада, — спокойно ответил Пассинг, — она получила срочный вызов со студии.
— Замечательно, — буркнул судья.
— Давайте тогда выслушаем мистера Мэрвилла Алдриха. Мистер Алдрих, займите свидетельское место.
Пассинг снова поднялся с кресла:
— Я должен сообщить, что являюсь также адвокатом мистера Алдриха. Что касается этого моего клиента, то он тоже отсутствует. В связи с неотложными делами ему срочно потребовалось выехать в Лас-Вегас. Внимательно изучив материалы дела, я как адвокат разъяснил мистеру Алдриху, что, поскольку он не получил никакого формального предложения явиться в суд, он может располагать своим временем по собственному усмотрению. Я сообщил ему, однако, что, по-видимому, суду было бы желательно его присутствие на сегодняшнем заседании и что ваша честь скорее всего считает его возможные дальнейшие показания существенными для вынесения окончательного решения. В то же время суд не сделал на этот счет никаких официальных заявлений, и повестка на имя Алдриха выписана не была.
— Почему эти люди не получили официального вызова? — Судья Киппен вопросительно взглянул на прокурора.
— Ваша честь, — покачал головой Бюргер, — это такая же новость для меня, как и для вас. Я предполагал, что мисс Чейни и мистер Алдрих будут сегодня в зале.
— Меня не интересуют ваши предположения. Я спрашиваю, почему они не получили повесток?!
— Ваша честь, я думаю, вы должны понять меня. В этом деле все так запутано, что невозможно разобраться в том, в чьи же, собственно, обязанности входило исполнение того или иного поручения. У меня лично немало обязанностей, и я не могу взваливать на себя еще одну. Надеюсь, суд простит меня и не вменит в вину прокуратуре это досадное недоразумение.
