Льюис застрял на «dementia», когда в кабинет вошёл Морс, и стало совершенно ясно, что в кои-то веки он не выпил ни капли. С большим вниманием он выслушал всё, что рассказал ему Льюис, но ничем не выказал ни удивления, ни волнения.
Было уже без четверти одиннадцать, когда он выдал свою новость:
— Ну, Льюис, старина, у меня есть для тебя сюрприз. В понедельник с утра мы произведём арест.
— На понедельник назначено судебное дознание.
— Да, и тут-то мы его и накроем.
— А можно это делать во время дознания? Это законно?
— Законно? Понятия не имею ни о каком законе. Впрочем, возможно, ты прав. Значит, мы арестуем его сразу после Дознания, он как раз…
— А что, если мы его не застанем?
— Да никуда он не денется, — спокойно промолвил Морс.
— Вы мне так и не скажете, кто он?
— Что? Испортить мой маленький сюрприз? А сейчас давай-ка пропустим по кружечке пива. Вроде как отпразднуем.
— Пабы скоро закроются, сэр.
— Неужели? — Морс изобразил удивление, подошёл к стенному шкафу и извлёк оттуда полдюжины бутылок пива, пару кружек и открывалку. — В нашей работе надо уметь предусматривать все неожиданности, так-то, Льюис.
Маргарет Ральстон ворочалась с боку на бок с одиннадцати часов, когда отправилась в постель. В половине второго она не выдержала и встала. На цыпочках прошла мимо спальни родителей в кухню и поставила чайник. Теперь бессонница уже была не от страха, как в начале недели, когда она возблагодарила судьбу за то, что живёт не одна, как некоторые девочки из синдиката. Теперь ей не спалось, потому что она была озадачена. Озадачена тем, о чём её расспрашивал Морс. Девочкам инспектор показался довольно-таки сексуальным, но не ей. Слишком стар и слишком тщеславен. То и дело зачёсывает волосы назад, чтобы прикрыть плешь на затылке! Глупо. А вот мистер Квин ей действительно нравился — нравился больше, чем это было позволительно… Она налила себе чаю и села на уголок стола. Почему Морс задал ей этот вопрос? Словно она скрывала нечто важное. Это очень важно, так он сказал. Но почему он хочет это знать? Она лежала без сна, всё думала, думала и спрашивала себя, почему он спросил у неё об этом? Почему для него было так важно знать, ставил ли мистер Квин на своих коротких записках к ней её инициалы? Конечно, ставил! Ведь ей, как никому другому, было необходимо знать всё, разве нет? В конце концов, она — его личная секретарша. Вернее, была его секретаршей… Маргарет Ральстон налила себе ещё чашку, взяла чай с собой в комнату и включила лампу на прикроватной тумбочке. Зловещие тени мелькали на дальней стене, когда она устроилась в постели. Она старалась сидеть очень тихо и вдруг опять испытала страх.
В понедельник с утра Льюис стоял и ждал в коридоре, когда распахнулась дверь кабинета шефа полиции Стрейнджа. Льюис услышал обрывок разговора: — … крепколобый…
— Я вас когда-нибудь подводил, сэр?
— Частенько.
Морс похлопал глазами, увидев Льюиса, и, выйдя, прикрыл за собой дверь. Было половина одиннадцатого. Дознание должно начаться через полчаса. Диксон ждал на улице у машины. Втроём они направились в Оксфорд.
Дознание должно было состояться в зале судебных заседаний за главным зданием Оксфордской городской полиции на Сент-Олдейт. Снаружи собралась горстка людей, ожидавших, когда завершится предыдущее слушание. Льюис обвёл их взглядом. Он (согласно подробной инструкции Морса) разослал приглашения всем, кто хоть как-то был связан с убийством Квина. Для некоторых явка была обязательна в любом случае, для остальных («Но ваше присутствие было бы желательно») — нет. Среди собравшихся были: декан синдиката, который держал руки в карманах дорогого тёмного пальто и был по-академически нетерпелив; секретарь синдиката, к месту и ко времени мрачный; Моника Хайт, бледная и оттого ещё более привлекательная; Мартин, вышагивающий по тротуару, как нервная гиена; Руп, покуривающий сигарету и глубокомысленно изучающий землю под ногами; мистер Квин-старший, одинокий, рассеянный, заглянувший в бездну отчаяния; миссис Фарт и миссис Джардайн, разделённые пропастью в социальной иерархии, однако умудрившиеся оживлённо судачить о трагических событиях, которые свели их вместе.
Десять минут двенадцатого их пустили в зал, где дежурный сержант, выступавший в роли капельдинера, спокойно, но твёрдо рассадил всех по своему усмотрению, прежде чем исчезнуть через заднюю дверь в недрах суда. Вскоре он вновь появился уже с самим коронёром[17]. Все встали, когда сержант провозгласил стандартную судебную формулу. Слушание началось.
Первым делом мистер Квин-старший засвидетельствовал личность покойного, затем пригласили миссис Джардайн, потом Мартина, потом Бартлета, за ним сержанта Льюиса, затем констебля Диксона. К показаниям, лежавшим на столе перед коронёром, не было прибавлено ничего нового. Затем тощий, сутулый судебный врач с головокружительной скоростью зачитал заключение о вскрытии, которое настолько изобиловало патологоанатомическими деталями, что с тем же успехом он мог бы цитировать по-гречески «Верую» в классе для умственно отсталых. Добравшись до последней точки, он с презрительным видом протянул документ коронёру, е достоинством отступил, а затем развернулся и резво вышел как из зала суда, так и из этого дела. Льюис лениво поинтересовался, какое у него жалованье…
— Старший инспектор Морс, прошу вас.
Морс подошёл к свидетельской кафедре и тихо пробормотал слова присяги.
— Вы ведёте дело о смерти Николаса Квина?
Морс кивнул:
— Да, сэр.
Прежде чем коронёр смог продолжить, у дверей в зал возникла небольшая потасовка, в результате которой в зал впустили бородатого молодого человека. Сопровождаемый перешептываниями, он прошёл к низкой скамье и уселся рядом с констеблем Диксоном. Льюис был рад его видеть: он уже начал волноваться, что его повестка мистеру Ричарду Бартлету не достигла адресата.
Коронёр спросил:
— Вы готовы показать перед судом настоящее состояние расследования по этому делу?
— Пока нет, сэр. И с позволения вашей чести я хотел бы официально попросить о переносе дознания на две недели.
— Надо понимать, господин старший инспектор, что ваше расследование будет завершено в указанный срок?
— Да, сэр. Надеюсь, даже раньше.
— Понятно. Значит, пока вы ещё никого не арестовали по этому делу?
— Ордер уже подписан.
— Вот как?
Морс извлёк из внутреннего кармана ордер на арест и продемонстрировал его суду.
— Наверно, не принято вносить столь мелодраматическую ноту в судебное заседание, ваша честь, однако немедленно после решения о переносе заседания — если, конечно, ваша честь на это пойдёт — моим долгом будет арестовать подозреваемого.
Морс сделал полуоборот в зал и пробежал глазами по сидящим на первой скамье: Диксон, Ричард Бартлет, миссис Фарт, миссис Джардайн, Мартин, доктор Бартлет, Моника Хайт, Руп и Льюис. Все в сборе, включая убийцу! События развивались в соответствии с планом.
Коронёр объявил об официальном переносе дознания на две недели. Все встали, когда августейшая особа неторопливо удалилась. В зале водворилась тишина. Казалось, все перестали дышать и боялись моргнуть, пока Морс медленно сходил с кафедры. Он на мгновение остановился перед Ричардом Бартлетом, после чего проследовал далее: мимо миссис Фарт, мимо миссис Джардайн, мимо Мартина, мимо Моники Хайт. Наконец он стал против Рупа. И уже не двигался с места.
— Кристофер Алджернон Руп, вот ордер на ваш арест в связи с убийством Николаса Квина. — Эти слова эхом прокатились по притихшему залу. Казалось, что все по-прежнему не смеют вздохнуть. — Мой долг сообщить вам…
Руп недоверчиво уставился на Морса:
— Что такое вы, чёрт возьми, несёте?
Он стрельнул глазами сначала налево, потом направо, словно оценивая свои шансы пуститься наутёк. Но по правую руку от него стоял могучий констебль Диксон, а по левую — Льюис, который положил тяжёлую ладонь ему на плечо.
— Надеюсь, вы будете благоразумны и не станете оказывать сопротивления, сэр.
Руп заговорил хриплым шёпотом:
— Надеюсь, вы понимаете, что совершаете страшную ошибку. Я просто не знаю…
— Оставим разговоры на потом, — пресёк его Морс.
Все взгляды были прикованы к Рупу, когда его уводили из зала суда: Диксон справа, а Льюис слева. И опять никто не произнёс ни слова. Словно все онемели от потрясения, словно наблюдали чудо, словно заглянули в лицо Горгоны.
Первым сдвинулся с места Бартлет. С ошеломлённым видом он, точно робот, направился к сыну. Моника покосилась на пустое место, образовавшееся после ухода Бартлета, и заметила, что Мартин смотрит ей прямо в глаза. Может, это было почти неуловимо. Возможно, но всё-таки это было. Легчайшее подрагивание её головы, глубокая, смертельная неподвижность её глаз. Они словно кричали: «Молчи! Молчи, дурак!»
