Херринг все записывал.
Теперь допрос повел Маркс.
— Доктор Корралес, у вас черный седан. Шевроле 1959 года?
— Да.
— Можете дать нам ключи?
— Зачем, можно спросить?
— Чтобы осмотреть.
— Я вас понимаю. Но, возможно, уже пришло время объяснить мне цель вашего визита? Мне кажется, я должен вызвать своего адвоката, если вы собираетесь продолжать.
— Решайте это сами, доктор. Был убит известный человек, недалеко от вашей клиники.
— Да, конечно, — промолвил Корралес, медленно откидываясь на стуле. У него был вид человека, который только сейчас понял, что все гораздо серьезней, чем он думал. — И совсем близко к тому месту, где я договорился оставлять свою машину. — Он вынул ключи из кармана и отдал их.
Перерро, взяв ключи, ушел.
— Немного необычная договоренность, вам не кажется? — продолжал Маркс.
— Совсем нет. Мне не повезло. Мою машину взломали.
— Пропало что-нибудь ценное, доктор?
Корралес заколебался.
— Да, лейтенант, хирургические инструменты.
Маркс услышал, как Редмонд хмыкнул: он предсказывал, что доктор обязательно придумает для них какую-нибудь историю. Маркс не сводил с доктора глаз и, склонившись над столом, придвинулся поближе.
— А носовой платок, доктор.
— Их было несколько — два или три в чемоданчике с инструментами.
— Вы сообщили полиции о краже?
— Я не сделал этого, и это меня тревожит. Физик был убит ножом, не так ли?
— Все было сделано со знанием дела.
Доктор посмотрел на свои руки.
— Я очень… встревожен, — повторил он.
Маркс бросил взгляд на Херринга: их самые дикие предположения, навеянные одной из фотографий Джанет Бредли, оправдались. Круг замкнулся.
— Почему вы не сообщили в полицию о такой серьезной пропаже, доктор?
Корралес провел языком по пересохшим губам.
— У меня нет лицензии на врачебную практику хирурга в США, лейтенант. Я боялся расследования в связи с этим.
— Когда у вас украли хирургические инструменты, доктор? — спросил Редмонд.
— Это было две или три недели назад.
— Вы заменили их новыми?
— Нет еще.
— Зачем же такие предосторожности с парковкой машины?
— Потому что в моей другой, патриотической деятельности… Вы не знаете, сэр, что такое быть патриотом-профессионалом. Я часто вынужден что-то хранить, чего нельзя носить с собой. Я буду откровенен, потому что ваши люди все равно узнают. Если бы вандалы, разбившие окно в машине в тот вечер, влезли в багажник, они обнаружили бы там целый арсенал.
Детективы какое-то время осмысливали эту неожиданную информацию. Тонкий ход, вспомнил Маркс. О том же подумал, видимо, и Редмонд, сказав:
— Не боитесь, что у вас в связи с подобным багажом будут неприятности, доктор?
Но не в связи с убийством, подумал Маркс. Кажется, построенная ими теория может рассыпаться. Придется вернуться к началу — на улицу, где Фицджеральд потребовал от них прежде всего найти банду, напавшую на Бредли, когда тот начал приходить в себя после удара по голове. Два разных преступления. Но как быть с показаниями мамы Фернандес: кто-то звал доктора. Однако Питера Бредли многие тоже называли доктором?
Впервые в допрос включился Херринг:
— Доктор Корралес, после понедельника вы покидали город?
Маркс увидел замешательство на лице доктора, в его взгляде что-то изменилось, но Корралес быстро взял себя в руки.
— А, понимаю, — воскликнул он. — Старый сторож Болардо. Я читаю газеты, офицер. На моей совести кое-что было, не имеющее однако никакого отношения к вашему расследованию, и я не хотел рисковать и оказаться в том неприятном положении, в каком оказался сейчас. С тех пор я решил не появляться в том квартале, однако понимал, что мое отсутствие привлечет внимание. Этим и объясняется мой телефонный звонок к Болардо и моя маленькая ложь.
— Однако пропажа ваших хирургических инструментов имеет отношение к нашему расследованию, доктор, — холодно сказал Редмонд, и будучи человеком, который в конце концов отказывается от всякой дипломатии, прямо спросил: — Вы случайно не проинструктировали вора, как пользоваться ими?
Корралес слабо улыбнулся.
— Я вас не понял.
— Подумайте. Может, вспомните, — Редмонд направился к двери, Херринг и Маркс последовали за ним.
На стене у двери была фотография Корралеса, на ней он был помоложе, но с той же широкой улыбкой. Он был в военной форме. Маркс снял ее с гвоздя.
— Могу я позаимствовать ее, доктор? — спросил он.
— Я не хотел бы, чтобы она появилась в газетах. Мои неприятности не должны повредить работе нашего комитета.
— Я не собираюсь давать ее в газеты, — ответил Маркс, унося фотографию с собой.
На улице довольно большую толпу теснило ограждение, установленное полицией. Фургон технической помощи уже стоял рядом с черным седаном доктора.
Шанс ничтожный, подумал Маркс, но все же его не стоит упускать.
Редмонд уже инструктировал Херринга и Перерро:
— Я хочу, чтобы вы следили за каждым его шагом по всем маршрутам, все записывая поминутно.
Оставив двум детективам машину, Маркс и Редмонд взяли такси. По дороге они долго молчали.
— Что вы будете делать с этим? — наконец спросил Редмонд, указывая на фотографию в руках Маркса.
— Покажу кое-кому. Например, Джанет Бредли.
Спустя несколько минут Редмонд снова спросил:
— Вы верите ему?
— Уверен, что он слово в слово повторил бы снова то, что сказал нам. Отличный английский язык. Вы это предсказывали, помните?
— И Андерсон тоже, — проворчал Редмонд.
— Может, Бредли отрепетировал все это с ним? — промолвил Маркс.
Редмонд понимающе взглянул на Маркса. Видимо, и ему нечто подобное пришло в голову. Помолчав, он однако добавил:
— Я так не думаю, Дэйв. Один из наших ведущих физиков это незаменимая потеря. Мы с вами должны в это верить. Иначе… — Он так и не закончил фразу.
Когда хорошо знаешь свою судьбу, то как-то странно успокаиваешься, размышляя о чужих судьбах. Самолет может и упасть, думал Мазер. Интересно, что будут делать с его блокнотом следователи, когда извлекут его из обломков. Они везде ищут саботаж, бомбу, акт самоубийства, влекущий за собой гибель самолета и всех, кто в нем есть. В газете, которую он все еще держал в руках, он прочел краткое сообщение о захоронении в Монктон-Гров праха Питера Бредли и о том, что полиция все еще ведет расследование обстоятельств его убийства.
Поскольку он летел первым утренним рейсом, то пассажирами в самолете были в большинстве своем бизнесмены, начинающие свой день после того, как их нью-йоркские партнеры уже заняли свои кресла в офисах. Их семьи в Чикаго будут ждать их к ужину, и детишкам будет дозволено позднее лечь спать… Мазер подумал, что всегда любил детей, с ними он был самим собой, их притворство, выдумки и фантазии были для него родной стихией. Он подумал о ребенке Джанет, какой он был и почему у них больше не было детей?
Проходя по залу аэропорта к лимузину, который он заказал, Мазер купил «Таймс» и на второй странице увидел фоторобот Джерри, сделанный художником по его описанию. Он нашел его очень удачным. Вспомнив о Джерри, он вдруг пожалел, что помог художнику. До сегодняшнего дня Джерри был в относительной безопасности и надеялся, что Мазер будет хранить тайну после убийства Бредли. Теперь же, не зная, как много Мазер рассказал полиции и насколько он оказался способным это сделать, Джерри может пуститься в бега.
Лимузин, застревая в утренних пробках, продвигался медленно, как баржа, груженная лесом. Люди, сидящие в машинах, были беспомощны, как дровяные черви. Человек на самом деле ничтожен, подумал Мазер.
Он заставил себя прочесть текст под фотороботом. Инспектор Джозеф Фицджеральд, словоохотливый ирландец, был мастер много говорить и не сказать ничего дельного. Такова его задача — создавать впечатление, что полиция не говорит всего, что ей известно. Хорошо, если бы так оно и было, подумал Мазер. Он перевернул страницу, чтобы прочесть продолжение, и в конце колонки прочел: «Вот уже сутки как исчез профессор Мазер…» На этом так раздражающе беспардонно заканчивалась эта история, прерванная наборщиком, потому что кончалась колонка, и продолжения не следовало.
Вариантов конца было совсем немного. Один из них он уже держал в уме: «…нужен для допроса как свидетель». Интересно, так ли думает об этом Джерри?
Если полиция его действительно ищет, подумал Мазер, то лучше не возвращаться домой. Его могут взять под стражу и тогда придется рассказать все, что он знает. Он и сам бы рад этому. Все до последней капли он описал в блокноте, который лежит в его саквояже вместе с туалетными принадлежностями. Но этого мало, чтобы оценить меру совершенной им подлости.
