Мы с Клаудсмитом дошли до вершины одного из двух холмов, высившихся над «Аббатством». Отсюда строения поместья казались островками в зеленом море виноградников. Наслаждаясь отдыхом после подъема, я рассказала старому редактору о Лурине — насколько я могла составить представление о ее роли по известным мне деталям.
Она вступила в связь с Брайантом, едва закончив школу. Сначала это было только способом держать его при себе как раба, источником ее власти над ним. Но позднее она сообразила, что, если выйти за него замуж, она станет обладательницей половины «Аббатства» вдобавок к тому, что получила бы от Хестер.
— Но все это она спланировала, пока не спуталась с Груннигеном? — спросил Клаудсмит.
— Совершенно верно. Когда Грунниген по глупости проболтался ей, что приходится племянником Джаконелло, она поняла, что с Груннигена можно получить куда больше.
Я рассказала Клаудсмиту, что без памяти влюбленный в Лурину Брайант прощал ей многочисленные измены. Он даже пытался извлечь пользу из ее связи с Груннигеном — подсунул ей фальшивые отчеты о налогах, я видела их в спальне Лурины. Он знал, что через Груннигена эти фальшивки попадут к Джаконелло и побудят старика предложить за «Аббатство» значительно большую сумму.
— Но разве Брайант не понимал, что может потерять Лурину, если она уйдет к Груннигену?
— О, конечно, этот кошмар его преследовал постоянно. Соблазн самому разбогатеть на продаже «Аббатства» был так же велик, как и его одержимость Луриной.
Клаудсмит покачал головой.
— Я ведь много лет знаю Брайанта Сэлдриджа, — сказал он. — Трудно вообразить его убийцей, да еще таким жестоким.
— Жестокость исходила не столько от него, сколько от Лурины. Она участвовала во всех трех убийствах, помогала их спланировать. Поймать Гарсиа-Санчеса на пустынной дороге — это была ее идея. И заманить Хестер и Алису на винзавод ночью тоже она придумала. Психопатическая враждебность ко всему миру, — продолжала я, — стала формироваться у нее с ранних лет, когда ее бросила Хестер. Эта склонность усиливалась по мере ее взросления, а когда Джон женился на Лиз, она почувствовала себя окончательно отвергнутой теми, кого считала родителями. Все это в конце концов выплеснулось, когда из-за Гарсиа-Санчеса, случайно опознавшего злоумышленника, мог рухнуть весь план, связанный с Джаконелло. Затем появилась угроза покупки «Аббатства» пивоваром, направляемым рукой Хестер. И, наконец, еще раз, когда она учуяла опасность со стороны Марселя Турбо.
— А как она узнала о нем?
Я улыбнулась, вспомнив щелчок в телефонной трубке, когда вызывала полицию на помощь.
— Подслушала, — сказала я. — Но она не могла рассказать Брайанту о Марселе. Брайант приветствовал бы такую продажу. Поэтому Лурина сказала Брайанту, что Алиса, работая допоздна, видела Брайанта сразу после того, как он убил Хестер. И она, Лурина, заманила Алису в контору ночью, когда мы там столкнулись, к нашему взаимному изумлению, чтобы Брайант смог навсегда ей заткнуть рот.
Мы пошли обратно вниз к «Аббатству». Все рассказанное мною Клаудсмит застенографировал в своем репортерском блокноте. Пряча блокнот, он высоко отозвался о моих действиях, в ответ на что я воздала должное его выдающимся качествам репортера.
До отъезда из «Аббатства» я приняла еще двух визитеров. Первый — ужасно подавленный Гарри Чарвуд. Он приехал поблагодарить меня за то, что я спасла ему жизнь. Бедный Гарри, я и представить себе не могла, что он может себя чувствовать кому-то обязанным, тем более женщине.
Хозе привел его на террасу. Он был необыкновенно тих и неуклюже потирал свои лапищи. Я держалась с ним запросто, и, когда он вскоре «оттаял» и почувствовал себя легко, я спросила:
— Ну что, Гарри, вы по-прежнему хотите взять у Джона в аренду пустоши на холмах?
Я не сомневалась, что мой вопрос попадет в цель, ибо после разоблачения Груннигена Чарвуд уже не мог добывать деньги, шантажируя Джаконелло, — старый магнат его быстренько «снял с довольствия».
Чарвуд замычал, не зная, что ответить. Чтобы человек не мучился, я сразу сказала ему, что давно знала, чем он занимался.
— У вас был великолепный план, Гарри, — набивать карманы деньгами Джаконелло и в то же время выдавать себя за спасителя Джона Сэлдриджа.
Я брала его «на пушку» — на самом деле у меня не было твердых доказательств, что он занимался шантажом. Однако по реакции Чарвуда сразу стало ясно, что я угадала правильно. Он был здорово ошарашен. Я сняла его с крючка.
— Не смущайтесь, Гарри. Это останется строго между нами — мною, вами и Джаконелло. Уж он-то, я уверена, никогда никому не скажет ни слова. Вряд ли он захочет, чтобы кто-то узнал, как вы его надували.
Затем я предложила обсудить его затею с арендой.
— Но я не в состоянии, — пробормотал он. — Вы ведь знаете, у меня и на аренду-то денег нет.
— Деньги у вас есть. Я уже подсчитала. У вас в гостиной висят на стене два фламандских гобелена XVI века. Если их продать, то у вас на руках окажется сумма, достаточная для трехлетней аренды. А доходов от винограда хватит на остальные выплаты.
Окрыленный такими радужными перспективами, Гарри тут же стал паясничать:
— Эти старые тряпки, оставшиеся от моей мамаши? — взревел он. — Бог ты мой! Вот уж никогда не подумал бы, что эти скопища пыли представляют какую-то ценность!
Хозе принес шампанского, и мы выпили за сделку.
Позднее я узнала, что Гарри действительно взял у Джона в аренду пустоши на холмах и распорядился ими лучше, чем кто-либо мог себе представить. То, что начиналось как заурядная деловая операция, обернулось выгоднейшим партнерством, в конце концов переросшим в дружбу.
Вторым визитером был, конечно, Марсель Турбо. Он, как я и ожидала, приземлился на лужайке перед домом на своем вертолете. Мы взмыли с ним в небо и вскоре уже завтракали на палубе его шикарной яхты, бороздившей воды Сан-Францисского залива. Марсель предложил продлить плавание на весь уикэнд и пройти к югу вдоль побережья до Санта-Барбары.
— Там изумительный ресторан, а потом рванем на Таити!
Идея была шикарной и почти неотразимой. Почти. Какая женщина устояла бы перед таким соблазном! Марсель был очарователен, весел, богат, как Крез, баснословно хорош собою, и, самое главное, он действительно был славный малый. А я — одинокая женщина, подотчетная только самой себе. Назовите это гордостью или завышенной самооценкой, но, как бы то ни было, мне не захотелось пополнить внушительный список моих предшественниц, уже насладившихся путешествием на этой яхте. И я отказалась, хотя и с неохотой.
И с такой же неохотой сказала через несколько дней «до свидания» Джону, Лиз и всему «Аббатству Святой Денизы».
Уезжала я после обеда. Длинные тени возвестили, что еще один мягкий, чудесный вечер опустился на виноградный край. Джон обещал снабжать меня наилучшим вином до конца дней моих, а Лиз заверила, что будущим летом приедет ко мне в гости на остров Марты.
Хозе прощался со мной, излучая самую сердечную симпатию. Они стояли в дверях, махая мне руками.
Проезжая через монастырские ворота, я старалась не думать о всех свершившихся здесь кошмарах. Старинные монастырские постройки, потрескавшаяся, обожженная солнцем каменная и кирпичная кладка их стен, увитых глицинией, выглядели очаровательно.
Приближаясь к главным воротам, я автоматически потянулась к сумке за манипулятором, но он мне не потребовался — ворота были раскрыты.
Гринго — в Латинской Америке презрительное прозвище американца или англичанина. (Здесь и далее примечания переводчика.).
Времен одного из четырех королей Георгов, правивших в Великобритании с 1714 по 1830 гг.
