Ему никогда не приходило в голову, что он делит дом с сильным мужчиной, привыкшим подавлять свои эмоции, который так сильно влюбился в Риту Уэйнрайт, что, обезумев, убил саму Риту и ее любовника, узнав, что они собираются бежать. Наблюдая, можно было заметить, что дело идет к неизбежной трагедии.
Г. М. постучал по рукописи.
— Впрочем, это легко понять. Я уверен, что если бы мы писали отчет, где фигурирует член нашей семьи, то написали бы о нем так же, как и старый доктор.
Хотя в камине потрескивали дрова, Молли поежилась.
— А что вообще заставило вас подумать о Томе? — спросила она.
— Неужели вы, девочка моя, не поняли уже во второй половине вторника, что виновным мог быть только Том Кроксли? — Г. М. подмигнул мне: — А вы-то осознали это, сынок?
— Пусть меня повесят, если осознал!
— Но я имею в виду, — настаивала Молли, — что заставило вас подумать о нем впервые?
Г. М. посмотрел на нее поверх очков:
— Думаю, что вы, девочка моя.
— Я?
— Угу. В понедельник, после того как Крафт, доктор Люк и я приходили повидать вашего старика, мы ехали по шоссе, и Крафт спросил меня, что я о вас думаю. Я ответил, что вы мне очень нравитесь…
— Благодарю вас, сэр.
— …но что я, как правило, не доверяю девушкам, которые утверждают, что не интересуются противоположным полом. Обычно это значит, что они подавляют свой интерес.
— Черт бы вас побрал!
Молли стала пунцовой, как некоторые секции индейского ковра. Несмотря на все еще раздражающую меня репутацию насмешника, которую создала мне рукопись доктора Люка, я позволил себе скромно усмехнуться. Тем не менее Молли села ко мне на колени и я поцеловал ее при госте, что для миссис Феррарс является практически признаком распутства.
— Перестаньте тискаться! — рявкнул Г. М. — Именно тисканье довело беднягу до всех его бед.
— Прошу прощения, — извинилась Молли. — Продолжайте.
— Ну, я подумал о молодом парне, который лечил мой палец, — Томе Кроксли. Он тоже постоянно твердил, что не видит в женщинах никакой пользы, выставляя себя эдаким монахом-траппистом.[40] Женщины — хищницы, женщины — такие, женщины — сякие… Том выглядел прирожденным холостяком, и меня заинтересовало, не слишком ли он старается им выглядеть.
В конце концов, он был лечащим врачом Риты Уэйнрайт. Кто-то должен был написать ей рекомендацию для паспорта, если доктор Люк этого не сделал. Почему Рита была так расстроена 22 мая, когда пришла повидать доктора Люка, заявляя, что ей нужно снотворное, но в действительности чтобы вытянуть из него рекомендацию? Он спросил ее, почему она не обратилась к Тому, и Рита не дала адекватного ответа. Не потому ли, что, так как она не рискнула обратиться к Люку с этой просьбой, ей пришлось обратиться к Тому? А если так…
Понемногу картина начинала проясняться. Понимаете, мне не понравилась одна часть разговора доктора Люка с Алеком Уэйнрайтом в субботу вечером.
В приемной доктора Люка Рита клялась ему, что никогда не изменяла мужу до встречи с Салливаном. Доктор Люк, в свою очередь, сообщил это Алеку Уэйнрайту. «Понимаю, почему она вам не рассказала», — засмеялся Алек. Для ошеломленного доктора это не означало ничего, но для моего подозрительного ума значило очень многое. Что, если Том и Рита были любовниками?
Во вторник утром мы споткнулись о пункт, который беспокоил меня с самого начала.
Г. М. внезапно сделал паузу.
Его лицо стало рассеянным, как будто он что-то вспоминал. Пробормотав извинения, Г. М. достал из внутреннего кармана конверт и начал что-то писать на нем огрызком карандаша.
Его голос звучал глухо. Словно он пробовал слова на вкус.
— Ротбери, Роуфант. — Г. М. склонил голову набок, изучая написанное. — Хм… Роксборо? Ройстон, Раджли? Отравитель Палмер жил в Раджли. Угу…
Мы уставились на него.
Молли была слишком вежлива, а я — слишком удивлен, чтобы комментировать. Г. М. вернул конверт в карман и фыркнул.
— Меня беспокоило следующее, — продолжал он, нахмурившись. — Убийца — кто бы он ни был и как бы он это ни проделал — совершил практически идеальное преступление. Во-первых, пять шансов против одного были за то, что тела унесет в море и их никогда не найдут. Во-вторых, даже если бы их нашли, это мало что изменило бы, пока кто-нибудь не наткнулся бы на орудие преступления.
Тогда почему же он совершил такую глупость, выбросив пистолет 32-го калибра на шоссе? Я едва не прожег себе мозги, но, с какой бы стороны на это ни смотреть, все выглядело нелепо. Единственно разумным объяснением казалось то, что убийца не собирался выбрасывать оружие и сделал это нечаянно — иными словами, потерял его.
Во вторник утром Крафт и я пришли повидать Белл Салливан в дом доктора Люка, где бедняжка провела первую ночь. Мы хотели расспросить ее о фотографиях Барри Салливана, но мимоходом узнали кое-что, отчего у меня встали дыбом отсутствующие волосы. У Тома Кроксли была дыра в подкладке кармана пиджака, и девушка хотела ее зашить.
Молли так резко выпрямилась у меня на коленях, что едва не обожгла щеку о чашечку моей трубки.
— Случай упоминается в рукописи, — продолжал Г. М. — Старик честно и простодушно отметил эпизод, рассказывая, как Том и Белл разговаривали накануне вечером. Что и стало очередным доказательством в пользу того, что именно этот несчастный, обезумевший от любви парень совершил оба убийства и плакал, как ребенок, возле машины жертвы. Немного позже появилась деталь, которая забила последний гвоздь.
Вся моя версия основывалась на предположении, что Рита и Барри собирались бежать в Америку, прихватив с собой бриллианты, подаренные Алеком Уэйнрайтом. Но когда мы поднялись в спальню и открыли шкатулку из слоновой кости, бриллианты оказались на месте. Признаюсь, в тот момент я решил, что старика положили на обе лопатки.
— Я все еще не понимаю насчет этих бриллиантов, — сказал ваш корреспондент. — Именно они все решили на дознании. Здешние жители до сих пор уверены, что произошло самоубийство по сговору. Если бриллианты были на месте…
— Сынок! — прервал Г. М. — Неужели вы не понимаете, что бриллианты оказались в шкатулке, потому что кто-то вернул их туда? Интересно, говорил ли что-нибудь об этом сам Алек Уэйнрайт?
Молли уставилась в пол.
— Профессор Уэйнрайт уехал отсюда. Он вообще ни о чем не говорил. Доктор Люк был его единственным другом. Думаю, он пережил трагедию, но не может пережить войну.
— В тот трижды проклятый субботний вечер, сразу после того, как доктор Люк обнаружил следы, Алек поспешил наверх проверить, на месте ли одежда и бриллианты Риты. — Г. М. наморщил лоб. — Он нашел одежду, но не нашел бриллианты, когда открыл шкатулку, поэтому спустился с ключом от нее. Далее последовали любопытные и весьма многозначительные перемещения этого ключа.
Когда Уэйнрайт потерял сознание, доктор Люк рассеянно спрятал ключ к себе в карман и ушел с ним. Вы помните, что он сделал с ключом, вернувшись на следующее утро. Он отдал его…
— Тому, — прервала Молли. — Доктор Люк говорил мне об этом.
— Совершенно верно. И попросил Тома вернуть ключ Алеку. Что Том и сделал, поскольку мы нашли ключ у Алека в руке. Но это еще не самое странное.
Какова была ситуация в «Мон Репо»? Две сиделки, дневная и ночная, постоянно находились рядом с Алеком Уэйнрайтом, начиная с ночи с субботы на воскресенье. Том Кроксли не забирал ключ назад до воскресного утра, когда сиделки были на дежурстве.
Если убийца вернул бриллианты в шкатулку, это произошло между утром воскресенья и второй половиной дня вторника. Кто мог это сделать? Здесь мы снова сталкиваемся со сперва озадачивавшим, а впоследствии проясняющим фактом в показаниях сиделок. Они утверждают, что абсолютно никто не входил в комнату больного ни днем ни ночью. Кому, как не нам с Крафтом, этого не знать? Они не впускали даже полицию.
Но когда сиделки говорят «никто», они не имеют в виду лечащего врача. Ибо, насколько мы знаем от доктора Люка, Том Кроксли навещал Алека дважды в день. Если там не было никого, кроме доктора, значит, доктор вернул бриллианты.
Сделать это не составляло груда. При каких условиях сиделка может оставить пациента в подобном состоянии? Только когда врач пошлет ее за чем-нибудь, оставшись дежурить у постели.
Том Кроксли знал, что Алек Уэйнрайт почти разорен. Почему? Потому что доктор Люк рассказал ему об этом после своей беседы с Алеком в субботу утром, когда они договорились о вечернем визите.
Тому нравился Алек. К тому же его мучила совесть. Он был не бессердечным чудовищем, а всего лишь молодым человеком тридцати пяти лет с горячим нравом, который спятил на почве любви к Рите Уэйнрайт. Ему, как и его отцу, было наплевать на деньги — суперинтендент Крафт может это подтвердить. Он не видел никакой пользы в бриллиантах стоимостью пять или шесть тысяч фунтов, которые он прихватил в багаже Риты и Салливана, когда убил их в Пиратском Логове.
