Они ушли, а я отправился к себе. Телефон молчал, но я начал искать диктофон. И, как и следовало ожидать, обнаружить его не удалось. Выглянул в окно – посмотреть, не наблюдает ли кто за квартирой снаружи. Не заметил никого и ничего. И уже начал склоняться к мысли, что у Шолто чересчур развито воображение.
Около двух почувствовал, что проголодался, и вышел. Репортеры, все еще торчавшие внизу, бросились навстречу, но мне удалось вырваться и прыгнуть в такси. Доехав до Четвертой авеню, я попросил водителя свернуть на Вторую и ехать по ней, затем вышел у ресторана, на углу, невдалеке от Двадцать Третьей улицы. Заказал еду и записал номер платного телефона-автомата, установленного в вестибюле. Затем вернулся домой и, проходя мимо мальчика, дежурившего на коммутаторе внизу, попросил соединить меня с мистером Куглером, если тот позвонит. Затем поднялся к себе и набрал номер ресторана.
– Мистер Куглер у вас?
– Не вешайте трубку. Сейчас взгляну.
Я не вешал и через минуту вновь услышал тот же голос:
– Нет, мистера Куглера сейчас нет.
– Когда придет, попросите позвонить мистеру Шарпу. Шарпу.
– Слушаюсь, сэр. Передам.
Я повесил трубку, и минут через двадцать раздался звонок.
– Мистер Шарп? Это Куглер.
– О, добрый день, мистер Куглер. Я насчет этого пропуска в оперу, который обещал. Боюсь, придется вас разочаровать. В ближайшие дни ничего не получится. Возможно, вы уже знаете из газет, у меня неприятности. Может, отложим до следующей недели?
– Да, разумеется, мистер Шарп. В любое время, когда вам будет удобно.
– Вы уж извините, мистер Куглер.
Я повесил трубку. Я знал, что Шолто понял и принял мою информацию. Никакого Куглера я, разумеется, не знал.
* * *
Гарри приносил мне свежие выпуски газет по мере их поступления в продажу, так что я был в курсе. Ее до сих пор не поймали, хотя разыскали таксиста, увозившего ее с Двадцать Третьей улицы. Он рассказал, что довез ее до Бэттери-парк и что она расплатилась пятидолларовой бумажкой, которую ему пришлось бежать разменивать в кассы сабвея, а когда он вернулся, увидел, что она уходит с чемоданом. Он также рассказал, что машину его остановил Тони, и Тони пришлось совершить еще одно путешествие в участок. Там он узнал, что полиция склоняется к версии о ее самоубийстве и что вроде бы они даже собрались вылавливать тело из реки. Мне продолжали поступать телеграммы, письма и карточки, бог знает откуда и от кого, в том числе от поклонников, любителей оперы, знакомых и малознакомых людей и никому не ведомых адвокатов по разным темным делишкам. Пришло известие от «Панамьер» – они сообщали, что программу временно будет вести кто-то другой. Пришло письмо и от Лютера, где он выражал уверенность, что мне стоит воздержаться от выходов на оперную сцену, пока все не прояснится. В дневном выпуске в разделе новостей была напечатана статейка о Пудински. Увидев заголовок, я похолодел. Он ведь был единственным человеком, который мог что-то знать обо мне и Уинстоне. Но, даже если и знал, он не сказал ничего. Просто расписал, каким прекрасным человеком был Хоувз, какого надежного и преданного друга он потерял в его лице. Он даже нашел оправдание доносу в службу иммиграции, подчеркнув, что Уинстон в глубине души руководствовался самыми честными и благородными намерениями.
Около семи я вышел пообедать, снова отбивался от репортеров, затем съел бифштекс в ресторане на Бродвее. Моими портретами пестрели, кажется, все городские газеты, однако, как ни странно, никто меня не замечал. Наверное, потому, что большинство фотографий было сделано в Голливуде, а я с тех пор изрядно прибавил в весе. Ведь по возвращении из Мексики толстым меня назвать было никак нельзя. К тому же начались нелады со зрением, и я носил очки. Я поел, немного прошелся по улице и часам к девяти вернулся. Гуляя, я непроизвольно, сам того не желая, все время оборачивался – посмотреть, нет ли за мной хвоста. И в такси непрестанно вертел головой, проверяя, не едет ли сзади какая-нибудь подозрительная машина.
* * *
Дома ждала новая кипа писем и телеграмм, но распечатывать их я не стал. Посидел, перелистал газеты. Похоже, ничего не оставалось, как лечь спать. Я лежал в постели, сперва пытался думать, потом заснуть. Ни то ни другое не получалось. Потом, наверное, все же задремал. Проснулся в холодном поту от собственного стона. Весь прошедший день вылился в бессмысленную лихорадочную суету с поездками на такси, попытками отбиться от репортеров, попытками сбить полицию со следа, если они вообще следили за мной, и чтением дурацких газет. Только теперь до меня, похоже, дошло, в какую историю мы влипли. Ее разыскивают за убийство и, если поймают, сожгут живьем на электрическом стуле…
* * *
Разбудил меня наутро телефонный звонок. Звонил Гарри.
– Я знаю, мистер Шарп, вы велели ни с кем не соединять, но тут один человек, он звонил вчера весь день и вот теперь опять звонит. Говорит, что он ваш друг и хочет поговорить по очень важному делу, так что я на всякий случай решил спросить…
– Как он назвался?
– Никак. Но просил передать одно слово – «Акапулько» и сказал, что вы все поймете.
– Соедините.
Я надеялся, что это Коннерс, и понял, что не ошибся, услышав в трубке:
– Это ты, парень? – Он был, как всегда, лаконичен. – Никак не получалось связаться с тобой. Я и звонил, и телеграмму послал, и опять звонил…
– Я попросил отключить телефон, а последние телеграммы просто не распечатывал. Если б вы сразу назвались, нас тут же соединили бы. Нам надо встретиться. Я обязательно должен…
– Да, увидеться надо. Есть новости.
– Стоп! Ни слова больше. Мой телефон прослушивается.
– Я так и понял. Поэтому не назвался. Где и как нам встретиться?
– Так, погодите, погодите минутку… Вы не могли бы перезвонить минут через пять? Мне надо подумать.
– Через пять так через пять.
Он повесил трубку, и я судорожно пытался сообразить, как нам договориться, чтоб не навести фараонов на след. Но никак не удавалось сосредоточиться. Ведь он сказал, у него новости, и голова просто кругом шла. Телефон зазвонил снова.
– Ну что, парень? Где?
– Не знаю. За мной следят, вот в чем загвоздка. Погодите минутку, сейчас…
– Тогда слушай меня. Есть идея.
– Да?
– Помнишь ключ к серенаде, которую ты пел мне тогда, ну в первый раз?..
– Да, конечно.
– Запиши эти цифры, их будет две, рядом. Потом еще раз запиши те же цифры. Получится четырехзначное число…
Я вскочил, схватил ручку и записал цифры в настольный блокнот. Это была серенада из «Дон Жуана», и ключ давал цифры 6/8. Я записал: 6868.
– Есть. Записал.
– Теперь вычти из этого следующее число. – И он продиктовал мне число, которое следовало вычесть, что я и сделал. – Так, у тебя получился номер телефона. Только прибавь еще в конце шестерку. Пойди куда-нибудь к автомату и позвони мне.
– Через двадцать минут. Только оденусь.
Я поспешно натянул брюки и куртку, выбежал в аптеку напротив и набрал номер. Если они и толклись где-нибудь рядом с будкой, меня это не волновало. Все равно не услышат, что он говорит на том конце.
– Это ты, парень?
– Я. Какие новости?
– Она у меня. Подошла со мной к автомату. Мы в самом начале Семнадцатой улицы. Сегодня в полночь снимаюсь с якоря. Если хочешь попрощаться с ней, подходи после одиннадцати. Но смотри, чтоб не было хвоста.
– Как вы ее нашли?
– Она меня сама нашла. Она здесь со вчера. Мы звонили, но никак не могли дозвониться.
– Я буду. И спасибо огромное.
* * *
Я вернулся домой. Так, хватит валять дурака, надо сосредоточиться и обдумать все хорошенько. Я мысленно выстроил программу действий – что надо сделать в первую очередь, что потом. План составлялся с учетом того, что за мной непременно будет хвост. Прежде всего я отправился на вокзал и узнал там расписание поездов до Рая. Выяснилось, что есть местный поезд, отходящий в десять вечера. Выйдя с вокзала, я зашел в магазин и купил иголки и нитки. Затем отправился в банк. У меня еще оставалось шесть тысяч стодолларовыми купюрами, но этого было недостаточно. Я снял со счета десять тысяч – половину тысячедолларовыми банкнотами, две с половиной сотнями и остальное мелкими купюрами по пять-десять долларов. Распихал деньги по карманам и пошел домой. Мне вспомнилось, как в гостинице в Мексике я натягивал на себя две рубашки, и я решил действовать тем же методом. Взял две пары кальсон, вложил одну в другую, зашил каждую штанину внизу, затем рассовал туда деньги, все банкноты, за исключением мелких, которые разложил по карманам. Потом натянул эти двойные кальсоны. Тяжеловаты, но ничего. Натянул сверху брюки. Вроде бы ничего не заметно. Заглянул Тони. Они раскололи его, заставили рассказать, как он ловил такси, и парень пребывал в отчаянии и едва не плакал, так как чувствовал себя предателем. Я утешил его, заметив, что теперь это уже значения не имеет.
