Неожиданно где-то на средних этажах сверкнул солнечный зайчик. Я насторожился. И принялся разглядывать окна. Да, вот опять. Окно открыто, кто-то там наблюдает за улицей. К лицу что-то прижато, так что не рассмотреть. Снова блеснуло. Я опустил руку в карман. В моих карманах полно всякой всячины, и всегда можно найти что-нибудь полезное. Вы не поверите, как при случае может пригодиться какая-нибудь ерунда. Обрывок лейкопластыря. Несколько довольно невинных с виду инструментов, которыми можно открыть самый сложный замок, серый порошок в жестянке из-под чего-то, небольшой распылитель для этого порошка и еще две-три железки, про которые мало кто догадается, для чего они предназначены. Кроме всего этого, я носил в кармане полевой бинокль. С небольшим, но приличным увеличением. Его-то я и достал и поднес к глазам.
Из окна выглядывала девочка. Я разглядел длинную косичку, свесившуюся через плечо. Она держала в руках театральный бинокль и изучала мою скромную персону с лестным для меня вниманием. И хотя больше ей изучать было некого, мне это могло лишь показаться. В этот момент на Полумесяце показался еще один нарушитель полуденной тишины.
На улице показался очень старый «роллс-ройс», за рулем которого восседал очень старый шофер. На лице его было написано чувство и собственного достоинства, и некоторого отвращения к жизни. Никакая процессия не сумела бы проехать с большей торжественностью. Я заметил, как моя маленькая наблюдательница перевела свой бинокль на него. Я стоял и думал.
Я всегда считал, что, если подождать, обязательно должно повезти. Подвернется что-нибудь этакое, что и в голову не приходило, на что и рассчитывать не мог, но так всегда бывает. Может быть, мне уже повезло? Я опять поднял глаза на большое квадратное здание, заметив место, где находится нужное мне окно, просчитав весь ряд, от угла до угла и сверху донизу. Четвертый этаж. Потом я пошел по улице и дошел до входных дверей. Дом огибала широкая подъездная дорога, по углам красовались газоны с опрятными цветочными клумбами.
По-моему, никогда не вредно подготовиться, как полагается, поэтому я сошел с дороги, подошел к стене, задрал голову вверх, будто что-то меня там удивило, наклонился к траве, словно что-то искал, потом выпрямился, переложив «это» из руки в карман. Потом я обошел здание и открыл входную дверь.
Положено считать, что привратник находится на своем посту почти целый день, но в священный обеденный час в вестибюле никого не было. Я увидел кнопку звонка, над которой висела табличка «привратник», но не позвонил. Я вошел в автоматический лифт и нажал кнопку четвертого этажа. Теперь нужно только не ошибиться.
Со стороны кажется очень просто найти нужную дверь, но на самом деле это не так-то легко. Правда, в свое время я достаточно практиковался в подобных вещах и почти наверняка знал, что не ошибся. Номер квартиры, к счастью или несчастью, был семьдесят семь. Я подумал: «Семерки — к добру. Вперед», — нажал кнопку звонка и стал ждать, что будет дальше.
Глава 25
Рассказывает Колин Овн
Ждать мне пришлось недолго, потом дверь открылась.
На меня молча смотрела светловолосая крупная девица, одетая в яркое пестрое платье, похоже, шведка. На ее наспех вытертых руках и на кончике носа остались следы муки, так что я без труда сообразил, чем она занималась.
— Простите, — сказал я, — тут у вас живет девочка. Она кое-что уронила из окна.
Девица ободряюще мне улыбнулась. В английском она была не слишком сильна.
— Простите… как вы сказали?
— Здесь живет девочка, маленькая девочка.
— Да-да, — она кивнула.
— Уронила… из окна.
Я показал ей жестом.
— Я поднял и принес.
Я протянул руку. На ладони лежал складной серебряный ножик для фруктов. Ножик она не признала.
— Не думаю… я не видела…
— Вы готовите, — сказал я с участием.
— Да-да, готовлю. Да-да. — Она отчаянно закивала головой.
— Не хочу вас отрывать, — сказал я. — Вы не позволите мне отдать его девочке?
— Простите?
До нее наконец дошло, чего я хочу. Она пересекла прихожую и открыла дверь. За ней оказалась довольно милая гостиная. У окна стояла кушетка, а на ней, с ногой в гипсе, сидела девочка лет девяти-десяти.
— Этот джентльмен говорял, что ты… ты уроняла… К счастью, в этот момент с кухни сильно потянуло горелым. Моя провожатая отчаянно воскликнула:
— Прошу прощения, прошу прощения!
— Вы идите, — сказал я участливо. — Мы и сами договоримся.
Она с готовностью выскочила из комнаты. Я вошел, закрыл за собой дверь и подошел к кушетке.
— Здравствуй, — сказал я.
Девочка ответила «здравствуйте» и впилась в меня таким долгим и проницательным взглядом, что я почти смутился. Она была обычным ребенком с прямыми серенькими волосами, заплетенными в две косички. У нее был выпуклый лоб, остренький подбородок и очень умные серые глаза.
— Меня зовут Колин Овн, — сказал я. — А тебя как?
— Джеральдина Мария Александра Браун.
— Боже мой, — сказал я, — какая ты важная. А дома тебя как зовут?
— Джеральдина. Иногда Джерри, но Джерри мне не нравится. А папе не нравятся сокращения.
У детей своя логика, и это доставляет большое удовольствие в общении с ними. Взрослый человек немедленно спросил бы меня, что мне нужно. Джеральдина же начала разговор безо всяких дурацких вопросов. Она сидела одна, скучала и потому обрадовалась моему приходу. Теперь, если она не сочтет меня человеком унылым и скучным, она разговорится.
— Кажется, твоего папы нет дома, — сказал я.
Она ответила с той же готовностью и так же подробно, как начала.
— Он в «Инженерных работах Картингхейвена, Бивер-бридж», — сказала она. — Отсюда это четырнадцать миль и еще три четверти.
— А мама?
— Мама умерла, — ответила Джеральдина так же бодро. — Она умерла, когда мне было два месяца. Она летела домой из Франции. Самолет разбился. Все погибли.
Говорила она с некоторой гордостью, и я подумал, что если мать ребенка погибает в такой страшной, ужасающей катастрофе, то потом этот ребенок купается в лучах всеобщего внимания.
— Понятно, — сказал я. — Поэтому у тебя… — Я повернулся к двери.
— Это Ингрид. Она из Норвегии. Здесь она всего две недели. Она еще даже не знает английского. Я сама ее учу.
— А она тебя учит норвежскому?
— Не очень, — сказала Джеральдина.
— Она тебе нравится?
— Да. Нравится. Но готовит она иногда странно. Знаете, она любит есть сырую рыбу.
— В Норвегии мне случалось есть сырую рыбу, — сказал я. — Очень вкусно.
Джеральдина посмотрела на меня с большим сомнением.
— Сегодня она решила испечь пирог с патокой, — сказала она.
— Звучит заманчиво.
— Н-да-а, пироги с патокой я люблю, — добавила она вежливо. — Вы пришли к нам на обед?
— Не совсем. Дело в том, что я просто проходил мимо, увидел, как что-то упало из окна, и решил, что из вашего.
— Из нашего?
— Да. — Я пододвинул к ней серебряный ножик. Джеральдина смотрела на него сначала с сомнением, потом — с одобрением.
— Что это?
— Ножик для фруктов. Я раскрыл его.
— А-а, понятно. Вы хотите сказать, таким ножиком чистят яблоки и все такое?
— Да.
Джеральдина вздохнула.
— Не мой. Я его не роняла. А почему вы подумали, будто это я?
— Ну, ты как раз выглянула из окна, и я…
— Я выглядываю из окна почти все время, — сказала Джеральдина. — Видите, я упала и сломала ногу.
— Не повезло.
— Да уж. Но сломала я ее очень забавно. Я выходила из автобуса, а он вдруг поехал. Сначала было больно, а сейчас уже нет.
— Но, должно быть, очень скучно, — сказал я.
— Что да, то да. Зато папа мне все время что-нибудь дарит. Знаете, там, пластилин, или книжки, или мелки, или мозаичные головоломки, или еще что-нибудь, но от этого ведь тоже устаешь, потому-то я и торчу у окна с этим.
С огромной гордостью она показала мне маленький театральный бинокль.
— Можно посмотреть? — спросил я.
Я взял его, приложил к глазам и выглянул за окно.
— Что ж, неплохо, — одобрительно сказал я. Бинокль и впрямь был великолепный. Отец Джеральдины — если это его подарок — не скупился на расходы. Поразительно, насколько ясно отсюда видно и дом номер девятнадцать, и все соседние. Я вернул бинокль Джеральдине.
— Великолепно, — сказал я. — Первый класс!
— Настоящий, — с гордостью ответила Джеральдина. — Не такой, как для малышей, — те годятся только, чтобы похвастать.
— Да, конечно.
— У меня есть блокнот, — сказала Джеральдина. И показала мне блокнот.
— Я в нем записываю, что и когда случилось. Здесь у меня словно наблюдательный пункт, — добавила она. — У меня есть двоюродный брат Дик, мы с ним вместе играем. Мы даже номера машин записываем. Знаете, стоит только начать, а потом уже не остановиться.
— Что ж, неплохая забава, — сказал я.
— Да. К сожалению, по этой улице машины ходят редко, так что скоро, возможно, я брошу это занятие.
