— Понятия не имею, как эта гадость могла попасть ко мне в карман.
— Главное, что она там была, — отрезал инспектор.
— Наверное, мне подсунули; уверяю, я настоящий художник, и творческой фантазии мне и так хватает. Наркотики я презираю…
— Кто вам поверит? — На Михельсдорфа это впечатления не произвело. — У вас нашли гашиш, и немало. Достаточно, чтобы вас не только арестовать, но, может быть, и отправить на лечение в закрытую спецбольницу.
— Вы говорите «может быть»? — Неннер поймал на лету намек инспектора. Теперь он походил на перепуганного мопса. — Может быть — это значит, что может и не быть?
— Дорогой мой, у нас есть один принцип: важнейшее важнее важного, — стараясь говорить мягко, пояснил Михельсдорф. — Понимаете, что я имею в виду?
Неннер понял.
— И что же важнейшее для вас в этом случае?
— Подробности вам ни к чему. Речь идет об известной вам Хелен Фоглер. Я хочу знать, когда и сколько требовала и получала она за известного рода услуги, которые оказывала мужчинам. Вам что-нибудь известно об этом?
— Вообще-то вряд ли, — осторожно произнес Неннер. — Но если это мне поможет избавиться от этой чертовой аферы с гашишем, то знаю совершенно точно.
— Тогда давайте, и поживее: имена, даты и все прочее!
Диалоги на балу в Фолькс-театре, во время финального тура чемпионата по бальным танцам
1. Вольрих и Лотар в дальнем ряду столов:
Вольрих: Похоже, вам тут не слишком нравится.
Лотар: Я выполняю свои служебные обязанности. Какая разница, нравится мне это или нет?
Вольрих: Ну что вы, для такого человека, как вы! Ведь вы у нас писатель! Мне говорили, «Человек в бурю» — одна из лучших книг о Второй мировой войне. И вдруг вы начинаете коллекционировать музыкальные шкатулки и редактировать дорожные репортажи… А вот теперь — репортерская поденщина. Не жаль своих сил?
Лотар: Знаете, чего мне жаль? Что вам никто как следует не даст под зад!
Вольрих: Не стройте из себя героя! Ведь завтра вы явитесь ко мне на ковер, и посмотрим, кто кому надает под зад!
2. Ассистент фон Гота и Карл Гольднер в «Серебряном баре»:
Фон Гота: Вы кажетесь весьма довольным собой, герр Гольднер. Жить самому и давать жить другим — типичный девиз нынешнего Мюнхена. Полагаете, так рассуждал и Вардайнер, когда последний раз одалживал у вас квартиру?
Гольднер: Ага, вы уже в курсе. Ну, впрочем, об этом многие знали. Ну и что? Квартира моя, могу с ней делать что хочу. Вы что-нибудь имеете против? Претензии с моральной точки зрения?
Фон Гота: Такую роскошь не могу себе позволить, особенно насчет вас. Но вот боюсь, что ваше великодушие не так неуязвимо, как вам кажется. И некоторые ловкачи уже нашли зацепку. Примите это как дружеское предупреждение.
* * *— Я уже ждал тебя, — сказал отставной комиссар Келлер своему другу Циммерману.
Тот устало опустился в одно из кожаных кресел и пожаловался:
— Теперь я словно волк из сказки, который наглотался камней и не смог их переварить.
— Не философствуй, а рассказывай, что, собственно, случилось и почему ты уже несколько ночей не можешь как следует выспаться!
Циммерман начал подробно рассказывать о случае на Нойемюлештрассе, поглаживая при этом пса, который дружески терся о ноги. Не умолкал он и тогда, когда Келлер вышел на кухню и вернулся с двумя бутылками пива.
Когда через полчаса и рассказ, и пиво подошли к концу, Келлер задумчиво произнес:
— Я верю, Мартин, ты справишься сам. И даже не собираюсь обращать твое внимание, что в этом случае меня беспокоит больше всего: уж слишком много тут запутано людей из высшего общества. Ты сам это знаешь. Зачем ты, собственно, пришел?
— Одно мне не дает покоя, — признался Циммерман, доставая из кармана сложенный лист бумаги. — Вот список людей, задержанных в облаве, его мне передал Кребс.
Келлер долго изучал список, потом сказал:
— Если в двух внешне не связанных случаях появляются те же фамилии, значит, могут существовать какие-то зависимости. Всегда стоит этим заняться, и повнимательнее.
— Спасибо, — сказал Циммерман. — Я рад, что ты того же мнения.
— А что еще тебя беспокоит? — спросил Келлер.
— Одно из донесений — о слежке за Вардайнером и Файнер в квартире Гольднера. — Он протянул листок Келлеру.
Тот с видимым удовольствием его просмотрел.
— Ну, милый мой, — со смехом заметил Келлер, — ведь это самая банальная история, как будто из романа о галантном авантюристе.
— Но кто-то придает ей важное значение. А генеральный прокурор Гляйхер ее счел вообще важнейшим во всем деле. Можешь объяснить, почему?
Келлер сосредоточенно кивнул.
— У нас все еще действуют законы, по которым это можно толковать как наказуемый поступок. И при желании можно раздуть целое дело. Мне кажется, такого рода материалы не следовало бы держать вместе с другими. Лучше всего было бы спрятать их на самое дно сейфа.
— Но это не пройдет с людьми типа Гляйхера. Для них такие вещи — главное. Ты можешь это понять?
— К сожалению, да, — ответил Келлер. — Еще в мое время в Мюнхене был такой случай. У одного известного журналиста был роман с юной красоткой на стороне, а его нужно было обезвредить — слишком опасно был правдив и неподкупен. И знаешь, это удалось, хотя только на время.
— Ну, таких случаев полно каждый день. Что необычного и особенного в том, что мужчина в летах, видный собой и понимающий в этом деле, встречается с прелестной девушкой в квартире приятеля?
— Ты абсолютно прав, Циммерман. Банальнейший случай. Но это не должно, как материал расследования, попасть в полицейское дело. И тем более — попасть в руки генерального прокурора.
— Но что же здесь такого?
— Милый мой, такая мелочь дает юристу как минимум два повода раздуть дело. И человек масштаба Гляйхера сумеет этим воспользоваться. На этом при желании можно раскрутить весьма неприятный судебный процесс и даже повод для ареста. Точнее, для двух.
* * *Бургхаузен и Тириш встретились в укромном уголке Фолькс-театра. Забот хватало обоим, поэтому они попытались найти взаимовыгодное решение.
— Давайте говорить напрямую, — категорически заявил Тириш. — Если в игру вступил Борнекамп, шутки окончены. Или мы быстро договоримся, или оба вылетим вон.
— Если говорить по делу, то Вардайнер перегнул палку, — согласился Бургхаузен. — Но и вы прибегли к методам, недопустимым в нашем деле. Ну ладно, как-нибудь шаг за шагом, точнее, статья за статьей, мы приведем все в порядок. Выставим доводы и контрдоводы, осторожные упреки и неброские признания — и все покроет мгла забвения.
— Согласен, в принципе это довольно несложно. Только нужно умерить прыть вашего Вардайнера.
— А вы посоветуйте как. По условиям нашего договора я не могу ни в чем его ограничивать, и, главное, сам он воображает себя газетным мессией.
— Тогда нужно просто послать его к черту!
— И вы знаете способ?
— А вдруг окажется, что он совершил что-нибудь уголовно наказуемое? Например, незаконно использовал закрытые документы?
— Но кто достанет доказательства и документы? — заинтересовался Бургхаузен.
— Этим займусь я сам, потому что Вардайнера нужно угомонить немедленно, иначе нас Борнекамп просто раздавит.
* * *
Инспектор Михельсдорф на розыски Манфреда и Амадея отправил самый надежный экипаж патрульной машины. Эти ребята прекрасно разбирались в характере и стиле всех мюнхенских ночных заведений.
Они поочередно навестили «Сент Джеймс клуб» с полночной толпой плейбоев, окруженных роем ярких девиц, готовых за приличное вознаграждение принадлежать душой и телом кому угодно. Потом «Тэйк севен», где в невзрачном дымном зале исполнялся танец живота. И, наконец, «Карнеби-стрит, 71», где преобладал мечтательный покой, которым наслаждались с закрытыми глазами. Там они и нашли Манфреда и Амадея.
Довольно быстро их уговорили перебраться в дискотеку «Зеро». Там Михельсдорф, державший себя как дома, атаковал сразу:
— Рад видеть вас, надеюсь, на этот раз вы будете вести себя серьезнее. Чтобы облегчить ваше положение, готов предположить, что при первой нашей встрече вы несколько ошиблись или неточно выразились.
— О чем это вы? — ухмыльнулся Манфред.
— Все мы люди, все можем ошибаться, инспектор, — подхватил Амадей. — Ведь вы в беседе с нами тоже могли ошибаться и неверно ставить вопросы. — Взглянул на Манфреда. — Теперь вы собираетесь извиниться?
— Нет, я хочу сообщить, что нашел свидетеля, готового подтвердить, что он состоял с Хелен Фоглер в интимных отношениях, — надменно заявил Михельсдорф.
