— Интересно все-таки, знал Бринкман о содержании письма или нет? — задумчиво проговорил Лейланд. — Если знал, то, выходит, он был прямым пособником Моттрама и в таком случае определенно боялся за себя… но это совсем уж нелепо…
— Нельзя ли взглянуть на само послание? — попросил Бридон. — Только, Бога ради, не сочтите меня неотесанным грубияном, просто любопытно, каково оно с виду… Благодарю вас, ваше преосвященство… Гм… забавно… писали-то с черновика!
— С черновика? — переспросил епископ. — Господи помилуй, откуда вы это взяли?
— Я мысленно сравнил его с тем, недоконченным письмом, которое мы нашли в комнате Моттрама. Бедняга был не мастер сочинять письма, перо у него бойкостью не отличалось. И подтверждение тому — письмо в «Пулфорд игзэминер»; присмотревшись, вы увидите, что лишь последнюю фразу внизу страницы промокнули, как только она была написана. А все остальное высохло естественным способом, пока Моттрам обдумывал, что писать дальше. Другое дело — письмо вашего преосвященства, оно написано сразу, в один присест, и следы промакивания к концу страницы становятся все заметнее. Вот я и говорю, что у Моттрама был заготовлен черновой текст, который он просто перебелил.
— По-твоему, письмо диктовал Бринкман? Так, что ли? — спросил Лейланд. — Эта версия, безусловно, открывает новые возможности.
— Нет, я имел в виду другое: не верится мне, чтоб самоубийца так хладнокровно писал свое прощальное письмо. Впрочем, это мелочь.
— А сейчас, — сказал Лейланд, — ты наверняка ждешь, чтобы я выложил эти несчастные сорок фунтов?
— Ба! — вскричал епископ. — Оказывается, у вас тут личный интерес, мистер Бридон?! Ну что ж, Компании вы сберегли куда более значительную сумму. Ведь так или иначе вам придется уведомить Бесподобную, что здесь было самоубийство и претензии на выплату страховки недействительны.
— Вовсе нет, ваше преосвященство. — Бридон не спеша выколотил трубку в камин. — Я хочу написать, что Компания должна выплатить страховку, так как Моттрам скончался в результате несчастного случая.
— Силы небесные! — воскликнул епископ. — Вы что же, собираетесь утаить правду? В таком случае ваши нравственные принципы не менее порочны, чем Моттрамовы.
— Нравственные принципы здесь роли не играют, — ответил Бридон. — Речь о фактах. Я напишу Компании, что Моттрам жертва несчастного случая, ибо это чистая правда.
Анджела тихо ахнула.
— Неужели? — Мистер Эймс даже руками всплеснул.
— Опять новый поворот! — простонал мистер Поултни.
— Совершенно верно. Я не профессиональный детектив и не умею, как они, сесть, проанализировать все от начала до конца и сделать выводы. Я самый обыкновенный человек и, как все люди, ошибаюсь и недоумеваю. Но проходит немного времени, и вот, когда я думаю совсем о другом, например о пасьянсе, события неожиданно предстают передо мной в новом свете. Ну, вроде как узор из кубиков: поначалу он кажется вогнутым, а стоит отвести глаза, и — щелк! В мозгу словно что-то переключается: посмотришь снова, а узор-то выпуклый! Отчего так происходит? Оттого, что достаточно увидеть по-другому один кубик, и меняется весь узор. Так и здесь: взгляни по-новому на какой-то один факт — и вся история предстанет в новом свете.
— Весьма признателен за блестящую лекцию, — сказал мистер Поултни, — но события минувшей недели для меня по-прежнему не вполне ясны.
— Майлс, не томи душу, — взмолилась Анджела. — Начни-ка с самого начала и не мудри.
— Пожалуйста. Вообще-то второй вариант гораздо интереснее, ну да ладно. Прежде всего, несколько слов к портрету Моттрама. Какой он был? Я, конечно, могу только догадываться, однако попробую кое-что сказать. Он был очень богат, а вот наследника, близкого человека не имел. Практичный и прижимистый по натуре, он считал, что все только и знай охотятся за его деньгами. У богачей это не редкость — вспомните диккенсовского старика Чезлвита. Надеюсь, пока вы со мной согласны?
— Вполне, — кивнул епископ.
— С другой стороны, он обожал всякие секреты, тайны, сюрпризы, розыгрыши. А еще по-своему тщеславен, старался произвести впечатление на окружающих и разузнать, что именно о нем думают люди. Кроме того, он глубоко уважал католическую церковь, по крайней мере ее пулфордских представителей.
— Что правда, то правда, — сказал Эймс.
— Я полагаю, он в самом деле намеревался оставить некоторую сумму пулфордской епархии. Нет-нет, не перебивайте, тут все не так просто, как вам кается. Он в самом деле намеревался обеспечить епархию и сказал об этом Бринкману. Бринкман же, как мы знаем, ярый антиклерикал, а потому резко воспротивился. Католики, мол, все одним миром мазаны, доброта и искренность — даже у таких, как ваше преосвященство, — только для отвода глаз. А на самом деле все католики и особенно, мол, католические священники вечно охотятся за деньгами и ради денег на что угодно пойдут, да-да, на что угодно! В итоге Моттрам решил сам разобраться, что и как. Для начала он явился к вам в гости и затеял спор о том, позволительно ли творить зло во имя благой цели. Хотел посмотреть, как в соборном доме отнесутся к этому тезису, но его теория поддержки не получила. Тогда он надумал сообща с Бринкманом устроить практическое испытание. Проверить по всем статьям искренность вашего преосвященства.
Он съездил в Лондон к стряпчим и составил дополнение к завещанию, отказав свою страховку епископу Пулфордскому. Боюсь, однако, Моттрам тогда даже и не подумал придать этому документу законную силу. Для него это была просто часть секретного плана, и только. Затем он наведался в Бесподобную и наплел нашим про визит к врачу, который якобы сказал, что жить ему, Моттраму, осталось не больше двух лет. На самом-то деле он был здоров как бык, а насчет болезни все выдумал, чтобы в решающий момент для его смерти нашлось разумное (хотя и не единственное) объяснение — самоубийство. Вернувшись домой, он стал готовиться к отъезду: дескать, пора отдохнуть, сменить обстановку. Собирался он в Чилторп, но это, заметьте, только для начала. И настойчиво приглашал ваше преосвященство приехать сюда и составить ему компанию, что было очень важно для его замысла.
— Потому он так и уговаривал меня, да? — спросил епископ.
— Разумеется. Он сделал все возможное, чтобы вы приехали в Чилторп следом за ним, на другое утро. Приедете, а вам скажут, что он был на рыбалке и ждет вас у Долгой заводи. Таким образом он хотел заручиться гарантией, что именно вы первый обнаружите его исчезновение.
— Как вы сказали?
— Его исчезновение. Он собирался исчезнуть. И не только ради проверки, по-моему, а еще и для забавы — посмотреть хотел, что будет. Мечтал увидеть свое имя в газетах, стать героем дня. Прочесть о своей жизни. Вот почему он написал, точнее, продиктовал Бринкману письмо в «Пулфрорд игзэминер», обвиняющее его, Моттрама, чуть не во всех смертных грехах, а подписался, разумеется, псевдонимом. Лейланд подтвердит. Верно, Лейланд?
— Да, черт бы его побрал! Я только сегодня утром выяснил, что «Брут» на самом деле Бринкман. Но не догадался, чего ради они это затеяли.
— Потом он настрочил незаконченный ответ на брутовские обвинения, рассчитывая, что эту бумагу найдут после его исчезновения и тиснут жирным шрифтом в «Пулфорд игзэминер». Тут уж о нем заговорят, будут взахлеб читать его некрологи. Да и он сам не прочь был заглянуть в них. Но прежде надо было исчезнуть.
Место он выбрал — лучше не придумаешь: Чилторпский каньон. Брось шляпу на кромке обрыва, спрячься где-нибудь — и наутро тебя объявят жертвой трагической случайности. Моттрам все тщательно подготовил. Отдыхать он собирался инкогнито, в другом месте — наверно, в Ирландии, хотя, может, и на континенте. Думал скрыться вместе с Бринкманом, на своей машине. Ведь еще перед отъездом из Пулфорда запасся провизией. В Чилторпе он первым делом закрасил номерной знак и спрятал некоторую сумму в подушках сидений — по-моему, без всякой необходимости, просто из любви к секретам.
План у Моттрама был вот какой. Рано утром во вторник он отравится в каньон. Бринкман же выедет на автомобиле из гаража, будто бы в Пулфорд, а сам подхватит на дороге Моттрама — тот спрячется под сиденьем, изменит внешность или еще что-нибудь придумает — и на всех парах рванет к побережью. Между тем вы, ваше преосвященство, приедете в «Бремя зол» и услышите, что Моттрам ждет вас у Долгой заводи. На тропинке в каньоне вы (по-моему, он планировал именно так) найдете какие-нибудь следы: его шляпу, к примеру, или удочки — и наверняка решите, что бедняга сорвался с обрыва. Оглядевшись по сторонам, вы заметите на уступе вот это письмо, прочитаете его и поймете, что Моттрам покончил самоубийством.
А тогда… тогда вы либо предадите письмо гласности, либо умолчите о нем. Если прав Бринкман, вы утаите письмо. Тем временем все уверятся, что Моттрама нет в живых, и Бесподобная вот-вот раскошелится на полмиллиона, но тут-то Моттрам и возникает из небытия, и ваше преосвященство окажетесь в весьма щекотливом положении. Если же Моттрам правильно оценил ваш характер, вы предадите письмо огласке, гибель Моттрама сочтут самоубийством, и Бесподобная ни гроша по страховке не выплатит. Затем «покойник» воскреснет и позаботится о том, чтобы пулфордская епархия была так или иначе вознаграждена за честность ее главы.
