Люченс ответил вопросом на вопрос:
— А как вы сами, дорогой друг, вели бы себя в этих обстоятельствах на месте императора? Вы трижды пытались передать послания, и вам ясно, что, если вы хотите предпринять еще одну попытку, вам надо прибегнуть к необычному способу. Обратившись к кому-то из ваших сторонников, вы заранее обрекаете попытку на провал. Остается один выход — послать кого-то, кто вам предан, но окружающие об этом не догадываются, так что никто никогда не свяжет его имя с вами. И такие люди есть в вашем ближайшем окружении. Среди ваших слуг есть те, кого не заподозрит никто, потому что это не французы, не итальянцы и даже не европейцы. В Лонгвуде есть небольшой штат китайских слуг!
Хозяйка звонко рассмеялась.
— Браво! Браво! Браво! Какой чудесный сказочник оказался под моим кровом! Дальше, дальше! Ведь ваша сказка, конечно, еще не окончена?
Доцент скромно улыбнулся.
— Вы слишком добры, мадам! Вы меня смутили. Но поскольку вы так любезно оценили мой — гм — маленький мысленный эксперимент, я охотно признаюсь, что я продолжил его чуть дальше. Я представил себе, как император вручает лонгвудскому слуге, о котором я говорил, послание и инструкции. Слуга идет к английскому начальству и говорит, что он скопил на острове деньги и теперь хочет вернуться домой на Восток, откуда приехал и по которому стосковался. Ему разрешают уехать, и он направляется сначала в Капстад. Но вместо того чтобы оттуда двинуться на Восток, он едет в Европу. Денег у него достаточно, а иммиграционные законы в ту пору были куда мягче нынешних. Он едет в Европу и передает послание.
— И таким образом все улажено! — воскликнул директор банка. — Блистательно! Великолепно! Я верю каждому слову, как Евангелию! У меня только одно, нет, два маленьких замечания! Во-первых, если послание было передано, почему о нем никто ничего не слышал более ста лет? Во-вторых, есть ли у вас какой-нибудь след этого таинственного гонца? Дайте мне самый маленький, самый крохотный след, и я буду вам верить еще больше, чем прежде!
— Первый вопрос, дорогой Трепка, — с невозмутимой учтивостью отвечал доцент, — содержит ответ в себе самом, и, подумав, вы в этом убедитесь. Послание, о котором я размышлял, было необычным. Если не ошибаюсь, в нем содержалось дополнение к последней воле императора. Речь в нем шла о деньгах, предназначенных сыну Наполеона, вероятно, о больших деньгах. Вам как банкиру наверняка известно, что, когда речь идет о деньгах, на людей не всегда можно положиться, вернее сказать, если сумма достаточно велика, люди неохотно ею поступаются. И согласитесь, в случае, о котором я веду речь, если я прав, это вполне могло случиться.
— Да, — торжественно признал Трепка, — в этом пункте мне не придется насиловать мою совесть. Если вы правы, хотя пока вы еще не представили нам даже и намека на доказательство, ваш предполагаемый посланец, конечно, мог впасть в величайшее искушение. Получить в руки ключ от пещеры Аладдина, полной миллионов, и иметь возможность черпать оттуда сокровища без счета — это, бесспорно, искушение, перед которым мог не устоять даже представитель желтой расы! И все же не слишком ли смелое это предположение, что миллионы лежали там и ждали, пока их возьмут голыми руками? Что они так и хранились в подвалах Тюильри или в каком-нибудь другом месте, ожидая, пока их возьмут? Как, по-вашему?
Произошла маленькая заминка. На пороге столовой внезапно появился юный Джон, слегка смущенный, но с упрямым и дерзким выражением лица, какое появляется у юнцов, когда у них совесть нечиста. Он пробормотал слова приветствия и сел на свое место за столом. Дворецкий налил ему буйабеса и подлил суп в тарелки других гостей. На лице старой дамы появилось такое выражение, словно она хотела сделать выговор прогульщику, но потом передумала и шепотом отдала распоряжение дворецкому — доцент разобрал только, что речь шла о десерте, — миссис Ванлоо заказала совершенно определенный сорт пирожного. Люченс продолжил прерванный разговор:
— Я вовсе не воображаю, что предполагаемые миллионы были свалены в кучу в подвалах Тюильри или какого-нибудь пустынного замка, где император спрятал их для сына. Он был человеком куда более практичным, чем вы хотите признать. Он прекрасно знал пользу банков, которые начисляют проценты на проценты и заботятся, чтобы деньги надежно хранились в их сейфах. Он положил большую часть состояния, о котором нам известно, в банкирскую фирму Лаффита, меньшая часть оказалась в другом банке. Я уверен, что та часть наследства, о которой говорю я, тоже была в банке. Логика подсказывает мне, что эта фирма, скорее всего, находилась в такой стране, где англичанам было бы трудно конфисковать деньги, если бы они их обнаружили. Но от одной опасности никто не застрахован — тот, кому дано тайное поручение, может предать своего доверителя! Как справедливо сказано в Писании: кто будет стражем самих стражей? Четвертое послание дошло, но мир никогда не узнал о нем. И я могу доказать свои слова!
Все сидевшие за столом слушали как завороженные. Престарелая дама, совсем недавно от души смеявшаяся над теориями доцента, уже не веселилась и ловила каждое слово Люченса; голубые глаза Эбба азартно сверкали. Мартин перестал топить в вине свои горести, и даже Трепка утратил частицу своей самоуверенности. Только юный Джон продолжал поглощать буйабес.
— У вас есть доказательство? — переспросил Трепка так медленно, точно каждое слово застревало у него в горле. — Могу я спросить, что это за доказательство?
— Я вам отвечу, — с готовностью отозвался Люченс. — У меня есть китайская могила!
Напряжение спало. Директор банка захихикал, словно от щекотки, Мартин последовал его примеру, лицо Эбба откровенно говорило, что он сомневается, в своем ли уме доцент. Но Люченс повторил как ни в чем не бывало:
— Да, китайская могила, которая расположена с севера на юг, а не с востока на запад, как наши могилы, могила из затвердевшего известняка, окруженная низкой оградой и канавой с водой для защиты от злых духов, самая настоящая китайская могила, которую я обнаружил в самом невероятном месте — здесь, в Ментоне!
Смех разом смолк, все заговорили хором:
— Здесь, в Ментоне?
— Где именно?
— И что доказывает эта могила, если вы ее обнаружили?
— Плод досужего вымысла, как я и говорил все время!
Доцент выждал, пока шум уляжется. И то, что он сказал, вероятно, удивило слушателей больше, чем все изложенное им до этого. Обернувшись к хозяйке дома, он светским тоном проговорил:
— Мадам, прошу прощения за свою невоспитанность. Я вижу, что молодой мистер Джон только что попросил дворецкого подлить ему еще буйабеса. Ваш буйабес великолепен, и я вполне понимаю мистера Джона. Но прежде чем ему нальют вторую порцию, быть может, мне следует вам кое-что сказать. По пути сюда я видел мистера Джона в кондитерской как раз напротив входа на виллу. Он сидел там вместе с молодой дамой, и они ели пирожные.
— Пирожные? — запинаясь, выговорила хозяйка. — Что вы хотите сказать? Уж не…
— Нет, мадам, я не сошел с ума, хотя, возможно, дурно воспитан. Когда я говорю, что юный мистер Джон ел пирожные, я имею в виду миндальные пирожные — коронное блюдо кондитерской. Я пробовал их и должен признать, что они великолепны. Минуту назад я слышал, что вы заказали их нам на десерт. Я понимаю, ничего не стоило сделать так, чтобы мистер Джон лишился этого десерта, достаточно было оставить его без сладкого за дурное поведение. Но, как я уже сказал, со свойственным молодости здоровым аппетитом к жизни он еще до того, как приняться за суп, авансом полакомился десертом. Завидный аппетит, не так ли, мадам?
Ответа доцент не услышал. Движения веера, прикрывавшего лицо старой дамы, становились все медленнее. И вдруг она осела в кресле, как поникший цветок. А доцент совершил неожиданный поступок: он без церемоний вылил стакан воды в тарелку юного Джона.
— Вызовите полицию! — крикнул он дворецкому. — И доктора, но только не доктора Дюрока, а полицейского врача. И быстрее, черт возьми, понятно?
Мартин поднялся с места, снова сел, встал опять и единым духом осушил бокал вина. Доцент пристально посмотрел на него, потом с помощью Эбба перенес старую даму в ее спальню.
А юный Джон с негодованием уставился на свой разбавленный водой буйабес.
Несколько ближайших часов для Кристиана Эбба прошли как во сне. Это был сон, а может, сбивчивый фильм режиссера-сюрреалиста. Вилла кишела чужими людьми, охранявшими все входы и выходы, тут были врач, медицинские сестры, комиссар французской полиции с помощниками. Эбб предпочел бы уйти домой, но Мартин Ванлоо просил и умолял его задержаться с упорством ребенка, который боится остаться один в темноте. Эббу казалось, что прошли бесконечные часы, пока они с Мартином слонялись по гостиной, где странным образом единственной твердой опорой их существования оставался передвижной бар. Мартин то надолго замолкал, то принимался взахлеб говорить, неотрывно глядя на опустевшие бабушкины витрины и между делом, как когда-то прежде, жонглируя бутылками. И вот тут-то — было уже за полночь — Эббу вдруг пришла в голову мысль, первая отчетливая мысль за последнюю неделю. Ну конечно же! Как он не подумал об этом раньше!
