Внезапно он утратил самообладание. Лицо его побагровело, и он заговорил с нажимом:
— Ей-богу, они меня не столько сердят, сколько смущают. Я не могу понять. Я был бы рад понять…
— Простите, что понять?
— Все. Что бы я ни читал, все, что я вижу вокруг, находится в вопиющем противоречии с привычными нормами. Я перестал ориентироваться в этом мире. Никто ни во что не верит, никто ничего не уважает. Я даже не говорю об интимных сферах… Поверьте, я слишком давно и долго работал в суде и узнал самые черные стороны этой области, когда юные умники-романисты еще не появились на свет божий. — Судья нервно разводил кисти рук и снова их сцеплял. Затем он поднялся на ноги. — Раньше были какие-то прочные ценности. Моя семья… Я не понимаю свою семью.
О чем бы ни хотел он сегодня со мной поговорить, эта тема не давала ему покоя. Это был глас вопиющего. Старик взывал из уединения библиотеки, где он коротал остаток своих дней, не понимая, что творится вокруг. Судья застыл, опершись на каминную полку. Мне было нечего сказать в ответ. Он явно хотел выговориться, ухватиться за что-то осязаемое. Наконец он повернулся ко мне и криво улыбнулся:
— Я совсем забыл о своих хозяйских обязанностях. От всего этого есть хорошее лекарство.
По другую сторону камина стояло старинное резное бюро. Отомкнув его, судья Куэйл извлек приземистую бутылку и два бокала.
— Это, — сказал он, — настоящий бренди. Такого в наши дни уже не бывает. Видите печать на крышке? Это печать моего деда. По крайней мере с этой бутылкой они уже ничего не смогут поделать.
Последние слова прозвучали весьма зловеще. Судья внимательно оглядел пыльную бутылку. Он даже поднес ее к люстре. Затем он разлил бренди по бокалам и взял сифон. Когда я отказался от содовой, он доверху наполнил свой бокал и подошел ко мне со словами:
— Я еще хотел спросить вас об одной вещи.
— О книге?
— Нет, забудьте о книге. Это так… утешение… Насколько я понимаю, — он опустил голову, пристально глядя на меня, — с тех пор как мы виделись в последний раз, вы занимались достаточно необычными вещами. Так, вы имели некоторое отношение к работе полиции.
— Исключительно как зритель, — рассмеялся я.
— Да, к работе полиции, — повторил судья. — Вы, оказывается, знакомы с этим человеком… Как же его зовут?
— Бенколен? — подсказал я.
— Шеф парижской полиции, — медленно проговорил судья. Он на мгновение задержал взгляд на бокале, затем его воспаленные глаза стали исследовать комнату. Но когда они натолкнулись на статую, в них вдруг появился тусклый блеск, как у рыбы.
— Итак, сэр?
— Я бы хотел с ним встретиться. Я… — Он вдруг понял, что в руке у него бокал, и сделал затяжной глоток. — Я… Они хотят напугать меня до смерти. Но у них ничего не выйдет. Я им не позволю. Послушайте!
Он сделал еще глоток. Все в нем ходило ходуном. Даже нижняя губа дрожала. Худая фигура в черном словно прыгала в неровном свете. Он явно терял контроль над собой, и у меня возникло ощущение, что все это из-за меня. Я почувствовал себя в машине, которую вдруг занесло на обледеневшем шоссе. Судья распадался на части на моих глазах. На его морщинистом лбу проступили бусинки пота, челюсть отвисла, словно у мертвеца.
— Судья Куэйл! — воскликнул я. — Бога ради…
— Я боюсь. Вам этого не понять. Они все против меня. Все до одного. Я не подозревал, что мои дети могут быть такими… — В его голосе послышались сварливые старческие интонации. — Они ополчились против меня. Я не знаю ни минуты покоя. Я представил себе, как состарюсь и буду жить окруженный детьми… — Он перешел на шепот.
Мне показалось, что в библиотеке страшно холодно.
— …большой стол, накрытый для гостей. Веселый смех. Как бывало при моем отце. Мальчики приходят со мной посоветоваться… Они… Увы, они явно невысокого мнения о своем старом папочке.
Шепот стих, было слышно, как стекла в рамах слегка подрагивают под порывами ветра. Слова судьи сделали его кабинет мрачным и холодным, несмотря на горевший камин. Он снова поднес было к губам бокал, но в дверь постучали.
В комнату быстро вошел человек и, не заметив меня, обратился к судье. Невысокий, вид встревоженный. Одет в серый мешковатый костюм. Рубашка без крахмального воротничка, у ворота поблескивает нелепая медная запонка. Кроткие голубые глаза за большими, не по лицу, очками с двойными стеклами. Но лоб приятный, светлые волосы коротко острижены.
— С ней будет все в порядке, папа, — сказал он. — Я не понимаю…
Сделав над собой усилие, судья снова обрел хладнокровие. Он встал, поставил бокал на каминную полку и перебил вошедшего:
— Уолтер, поздоровайся с мистером Марлом. Мистер Марл… Доктор Твиллс.
Твиллс вздрогнул и повернулся ко мне. Затем в его отрешенном взгляде что-то мелькнуло, и он еще больше занервничал. У него была манера шевелить скальпом — кожа на лбу ходила взад и вперед. Так делают школьники, когда пытаются — и тщетно — шевелить ушами.
— Ой! — воскликнул он. — Здрасьте. Я не знал, что вы тут.
— Ну так что, Уолтер?
— Простите, — сказал доктор извиняющимся тоном, — но не могли бы мы на одну минуту уединиться? Речь идет о здоровье миссис Куэйл. Прошу меня простить, мистер Марл.
Судья окинул его тяжелым взглядом, взялся за подлокотники.
— Ей не хуже?
— Не в этом дело. Она… Гм…
Судья Куэйл вышел с ним в холл. И это муж очаровательной Клариссы? Этот кроличьего вида и не первой молодости нервный человек? Я задал себе вопрос: неужели такие вот фокусы и означают обычный вечер в семействе Куэйлов? Я поднес бокал к губам, но в этот момент услышал, как за дверью судья прорычал:
— Ты лжешь! Лжешь! Я не верю. Она не могла сказать ничего подобного.
Твиллс что-то забормотал, но судья его перебил.
— Я не верю, — повторил он. — Ты лжешь. Это заговор, и ты принимаешь в нем участие. Я не верю ни единому слову.
В его голосе появились опасные раскатистые интонации, и он вошел в библиотеку, распахнув дверь так, что зазвенели украшения на люстре. Твиллс вошел следом, говоря в спину судье:
— Вы должны меня выслушать, сэр, уверяю вас…
Оказавшись у камина, судья резко повернулся и, подняв руку над головой, крикнул:
— Убирайся отсюда! — Затем он сделал шаг по направлению к Твиллсу, но остановился и сказал уже ровным голосом: — О Боже! — Зрачки его глаз странно расширились, какое-то мгновение судья застыл на месте. Рука его метнулась к горлу. Он отчаянно пытался что-то сказать, но слова никак не шли. Ухватившись за край каминной полки, судья завертел шеей, глаза его остекленели. Он простонал сквозь зубы, на губах появилась пена.
— Судья! — воскликнул Твиллс.
Пальцы левой руки судьи отпустили край полки. Куэйл упал на колени, задыхаясь, ловя воздух широко открытым ртом. Потом он повернулся, упал и, ударившись головой о каминную решетку, затих. Одна рука его была почти в камине.
Мы словно окаменели. Мы стояли, слушали его прерывистое дыхание, смотрели на его длинные волосы, разметавшиеся по каминной решетке, но все это казалось столь чудовищно невероятным, что никто из нас не смог пошевелиться. Рука, державшая бокал, так дрожала, что я пролил бренди себе на кисть. Твиллс пытался расстегнуть воротник, губы его бесшумно шевелились.
Затем Твиллс быстро прошел мимо меня и склонился над своим тестем. Когда он снова выпрямился, то был бледен, деловит и спокоен.
— Он пил из этого бокала? — спросил он, показывая на бокал.
— Да.
— Вы пили из той же бутылки?
— Нет. Я не успел. Я…
— Хорошо, — решительно произнес Твиллс. — Он еще в сознании. Помогите мне перенести его в мой кабинет. Мне сразу следовало бы догадаться, когда он вдруг слетел с катушек. Конечно, его отравили. Осторожнее. Берите его подмышки, а я возьму за ноги.
Глава 3
БЕЖАЛ, СЛОВНО ПАУК
Мы перенесли Куэйла в небольшую комнату в задней части дома, оборудованную как врачебный кабинет. На столе в самом центре горела лампа, и там лежало несколько открытых книг. Одна была заложена карандашом. На стенной полке тускло поблескивали бутылки и банки. Пахло лекарствами. Мы положили Куэйла на смотровой стол, и Твиллс обратился ко мне с такими словами:
— Вы, возможно, разбираетесь в этом лучше, чем я, но все же, — тут он вяло улыбнулся, — я справлюсь один. Кажется, я понимаю, в чем тут дело! — Внезапно он прижал к глазам кулаки. — А ведь во всем виноват я! Но не обращайте внимания. Лучше принесите оба бокала, проследите, чтобы их никто не убрал.
Он снял пиджак и стал закатывать рукава рубашки.
Я сказал:
— Хорошо. Но вы уверены, что вам не потребуется помощь?
— Нет-нет. Впрочем, вы можете позвонить в больницу. Пусть пришлют опытную медсестру.
— Дело плохо?
— Ее дело плохо. Я имею в виду супругу судьи Куэйла. Я вообще боюсь, что…
