Джон Карр - Отравление в шутку

Я засмеялся:

— Только в качестве наблюдателя, сэр.

— Полицейскую работу, — повторил он, — совместно с этим человеком… как его имя?

— Банколен.

— Глава парижской полиции. — Несколько секунд судья Куэйл молча смотрел на свой бокал, потом его глаза с красными ободками забегали по комнате и словно остекленели, задержавшись на статуе.

— Ну, сэр?

— Я бы хотел с ним познакомиться. — Он сделал большой глоток. Его рука дрожала. — Меня пытаются напугать до смерти, но я им не позволю. Слушайте!..

Даже его нижняя губа вздрагивала. Худощавая фигура в черном как будто вибрировала в колеблющемся свете. Я видел, что он теряет самообладание, и сам начал испытывать скверное ощущение человека, сидящего в автомобиле, который заносит и с которым нет возможности справиться. На лбу судьи выступили капельки пота, а челюсть отвисла, как у мертвеца.

— Ради бога, судья Куэйл… — начал я.

Это привело его в чувство. Он вернулся к креслу и плюхнулся в него.

— Я боюсь… боюсь, что вы не поймете. Они все против меня. Никогда не думал, что мои дети могут стать такими. — Судья говорил высоким пронзительным голосом сварливого старика. — В доме нет мира… А я-то воображал, как состарюсь со своими детьми… — Голос перешел в шепот. — Большой стол, накрытый для гостей… Все смеются… Так бывало при моем отце… Внуки… Рождественская елка… Мальчики приходят ко мне за советом… Но боюсь, они ни во что не ставят их старого отца.

Шепот смолк. Пальцы скользили, не находя за что ухватиться. Оконные рамы со стуком сопротивлялись порывам ветра; слова старика как будто понижали температуру в комнате с портретами в золотых рамах. Он сделал очередной глоток, когда в дверь постучали.

Вновь пришедший обратился к судье, прежде чем заметил мое присутствие. Это был маленький человечек в мешковатом сером костюме и рубашке без воротничка — медная запонка нелепо поблескивала у основания тощей шеи. Он выглядел озабоченным. Мягкие голубые глаза, увеличенные двойными линзами очков непропорционально большого размера… Коротко остриженные светлые волосы над высоким лбом ученого…

— Думаю, отец, с ней все будет в порядке, — сказал он. — Не понимаю…

Судья с усилием взял себя в руки. Поднявшись, он поставил свой стакан на каминную полку.

— Уолтер, познакомься с мистером Марлом. Мистер Марл — доктор Туиллс.

Врач слегка вздрогнул, повернувшись ко мне. Потом его рассеянный взгляд оживился, и он еще сильнее занервничал. Кожа на его черепе надвигалась на выпуклый лоб и отодвигалась назад, как у мальчишки, тщетно пытающегося шевелить ушами.

— Э-э… очень приятно, — пробормотал он. — Не знал, что у вас гость…

— Ну, Уолтер?

— Простите, сэр, но не мог бы я поговорить с вами минуту наедине? — виновато произнес врач. — Речь идет о состоянии миссис Куэйл. Прошу нас извинить, мистер Марл…

Судья устремил на него тяжелый взгляд, держась за край каминной полки:

— Ей стало хуже?

— Нет! Дело не в том…

Кивнув, судья Куэйл последовал за ним в холл. Неужели этот похожий на кролика пожилой мужчина с нервными руками — муж красотки Клариссы? Неужели так проходят все вечера в доме Куэйлов? Я поднял свой стакан, когда услышал сердитый голос судьи за дверью:

— Ты лжешь! Я этому не верю! Она никогда не говорила ничего подобного…

Туиллс что-то пробормотал, но судья оборвал его.

— Ты лжешь! — повторил он. — Это заговор, и ты в нем участвуешь! Я больше не желаю этого слушать!

Его голос угрожающе повысился, прежде чем он шагнул назад в библиотеку. Плафоны люстры звякнули, когда судья распахнул дверь, а свет начал мигать. Туиллс последовал за ним.

— Вы должны выслушать меня, сэр! — настаивал он. — Говорю вам…

Судья круто повернулся на коврике у камина и поднял руку.

— Убирайся отсюда! — Сделав шаг вперед, он остановился и произнес странным тоном: — Боже мой!.. — Зрачки его глаз расширились, правая рука метнулась к воротнику. Судья пытался что-то сказать, но из пересохшего горла не вылетало ни слова. Он ухватился за край каминной полки, его шея дергалась из стороны в сторону, глаза стали стеклянными. Изо рта вырывалось бульканье, а на губах появилась пена.

— Судья! — крикнул Туиллс, шагнув к нему.

Пальцы судьи Куэйла отпустили край полки. Он соскользнул на пол, ударился головой о решетку камина и распростерся, вытянув руку едва ли не в огонь.

Мы не двигались. Хотя мы явственно слышали булькающее дыхание судьи, вся сцена казалась настолько нереальной, что на какой-то момент мы утратили способность действовать. Я чувствовал, как бренди расплескивается из стакана в моей дрожащей руке. Туиллс, вцепившись в медную запонку, беззвучно шевелил губами.

Наконец врач подбежал к тестю и склонился над ним. Когда он повернулся ко мне, то был смертельно бледным, но хладнокровным и деловитым.

— Судья пил из этого стакана? — осведомился доктор, указывая на стакан.

— Да.

— Вы пили из одной и той же бутылки?

— Нет. Я не успел выпить…

— Отлично. — Туиллс решительно кивнул. — Он еще в сознании. Помогите мне отнести его в мой кабинет. Я должен был сразу понять, когда он так рассвирепел. Его отравили. Берите его за плечи, а я возьму за ноги.

Мы отнесли судью в маленькую комнату на задней стороне дома, оборудованную как приемная врача. Газовая лампа под абажуром горела на столе посредине, где лежали раскрытые книги, в одной из которых виднелась пометка карандашом. На полках у стены тускло поблескивали пузырьки, а в воздухе пахло дезинфекцией. Когда мы положили судью Куэйла на один из смотровых столов, Туиллс быстро повернулся ко мне.

— Думаю, вы знаете о таких вещах больше меня, — сказал он, кисло улыбнувшись. — Но с ним я могу справиться и сам. По-моему, я понимаю, в чем дело. Да простит меня Бог! — Внезапно он прижал кулаки к глазам. — Кажется, это моя вина. Ну, не важно… Проследите за этими двумя стаканами, чтобы никто их не подобрал.

Туиллс снял пиджак и закатал рукава рубашки.

— Ладно, — кивнул я. — Вы уверены, что вам не нужна помощь?

— Уверен. Можете позвонить в больницу и попросить прислать опытную сиделку.

— Дело настолько плохо?

— Для его жены — да. Она в скверном состоянии. Я до сих пор удивляюсь…

— Это тоже яд?

— Боюсь, что да. Постарайтесь найти поднос с ее ужином — может быть, тарелки еще не вымыли.

— А где остальные члены семьи?

— Думаю, Мэри на кухне. Мэтт наверху с матерью. Джинни и моей жены нет дома… Но вы ни на кого не обращайте внимания, понятно? — Мягкие глаза под толстыми стеклами очков свирепо уставились на меня, как будто у нас с ним была общая тайна.

— Слушайте, доктор, что за чертовщина происходит в этом доме?

— Какое-то безумие. Увидите сами. Вы прибыли в кульминационный момент. Поторапливайтесь!

Я оставил его включающим яркую лампу за ширмой, которой он закрыл от меня тело судьи Куэйла. Телефон, как я помнил, находился в нише под лестницей. Позвонив в больницу, я медленно направился в библиотеку.

Мой первый импульс поместить бутылку бренди и стаканы в безопасное место был чисто автоматическим. У меня не было никаких подозрений — только недоумение. Все это выглядело, как сказал Туиллс, чистым безумием. Но даже сейчас меня бы удивило слово «убийство». Такие вещи не происходят дома, где смерть приходит респектабельно, с рыданиями и черными одеждами. Когда дело касается других стран, мы воспринимаем убийство без особых сомнений, как прискорбный компонент цивилизации вроде кофе во Франции или сигарет в Германии, неотделимый от причудливого чужеземного менталитета. Но такое не случается в домах, которые мы знаем с детства, среди наших старых друзей, у которых мы вовсе не подозреваем наличие каких-либо из ряда вон выходящих эмоций.

Безумие… Род жуткого любительского спектакля, который, как мне невольно пришло в голову, с удовольствием поставил бы Том Куэйл. Том постоянно натягивал на проволоку простыню и ставил разные шоу — к тому же он был одним из лучших рассказчиков историй о привидениях, какие я когда-либо слышал. Я живо представлял себе Тома с отблесками пламени в камине на смуглом заостренном лице, со смаком произносящего зловещие фразы, и Джинни Куэйл, повизгивающую в углу. Все загадочные события этого вечера вновь пронеслись перед моим мысленным взором в тускло освещенном коридоре. Волнение судьи после моего стука, его вспышки, чередующиеся с молчанием, статуя с отсутствующей рукой… Каким образом она могла отломаться? Действительно, чистое безумие.

Я вошел в библиотеку. Комната была ярко освещена; один из газовых рожков слегка шипел. Ветер сотрясал оконные рамы и шевелил бархатные и кружевные занавеси; отсветы дрожали на темных стеклах. Лепнина на потолке выглядела очень грязной, а потускневший цветастый ковер протерся в нескольких местах. Сиденья кресел бугрились от выпирающих пружин. Сами кресла рассохлись и кренились в разные стороны; несколько кисточек на тесьме обивки были оторваны. При этом все оставалось солидным — книжные шкафы выглядели респектабельно, как матроны; скверные портреты в позолоченных рамах казались незыблемыми, как жареная говядина на обеденном столе…