— Вы видели утренние газеты?
— У меня на это не было времени.
Мегрэ вытащил из кармана газету, которую только что купил. Фотография незнакомки была напечатана на первой полосе. Хорошо были видны следы побоев под глазом и на губе, но лицо было узнаваемо
— Уверен, что сейчас раздаются первые звонки!
Лоньон подумал: «Другими словами, я потратил целую ночь зря, таскаясь от одного кабака к другому и от таксиста к таксисту. А они всего лишь разослали фотографии в газеты и теперь ждут звонков!» Ему было не до смеха. Лицо Растяпы стало еще более мрачным и поникшим. Он, Лоньон, сейчас был живым упреком жестокому и дурному человечеству.
Он не задавал никаких вопросов. Он был только маленьким колесиком в полицейской машине, а колесикам много знать ни к чему.
Улица Дуэ была пуста. Только в дверях одного из домов стояла консьержка. Машина остановилась перед окрашенным в бледно-фиолетовый цвет магазинчиком, вывеска на котором гласила: «Мадемуазель Ирэн». А ниже, мелкими буквами, было написано: «Модные, элегантные платья».
В запыленной витрине висели два платья — белое, расшитое блестками, и платье для коктейля из черного шелка. Мегрэ вышел, дал знак Растяпе следовать за ним, приказал шоферу подождать и подхватил с сиденья завернутый в серую бумагу сверток, который прислали из Института судебной экспертизы.
Нажав на ручку, Мегрэ убедился, что двери еще закрыты, но уже не на засов. Было полдесятого. Приблизив лицо к стеклу, комиссар увидел, что в комнате за магазином горит свет, и начал стучать.
Несколько минут никто не выходил. Лоньон стоял сбоку, не двигаясь и не разжимая стиснутых губ. Он не курил уже несколько лет, с тех пор, как жена начала болеть и твердила без конца, что дым ее задушит.
Наконец в глубине магазина появилась какая-то фигура. Это была достаточно молодая девица в красном халате, который она придерживала на груди. Приглядевшись к ним, девица исчезла. Наверное, пошла сообщить кому-то о неожиданном визите. Потом она появилась снова и, медленно прошествовав через заваленный платьями и плащами магазин, наконец решилась открыть дверь.
— В чем дело? — спросила она, подозрительно глядя сначала на Мегрэ, потом на Лоньона и в последнюю очередь на сверток.
— Мадемуазель Ирэн?
— Нет.
— А можно ее пригласить?
— Магазин закрыт.
— Я хочу поговорить с мадемуазель Ирэн.
— Кто это хочет?
— Комиссар Мегрэ из Уголовной полиции.
Девица не удивилась и не испугалась. Ей не было еще и восемнадцати. Она только что проснулась или от природы была такая заторможенная.
— Сейчас посмотрю, — сказала она и ушла.
Было слышно, как она с кем-то тихо разговаривает. Потом раздался характерный скрип кровати: кто-то вставал с постели. Прошли три минуты, за которые мадемуазель Ирэн, видимо, провела гребнем по волосам и надела халат.
Это была немолодая женщина с бледным лицом, большими голубыми глазами и поредевшими светлыми волосами, седыми у корней. Сначала она просунула в дверь голову, а чуть позже предстала перед посетителями с чашкой кофе в руке.
— Чего еще ты от меня хочешь? — спросила она, обращаясь только к Лоньону.
— Я — ничего. Это комиссар жаждет поговорить с вами.
— Мадемуазель Ирэн? — поинтересовался Мегрэ.
— Месье, вероятно, хочет знать мое настоящее имя? Если так, то меня зовут Кумар, Элизабет Кумар. Для моей профессии Ирэн звучит лучше.
Подойдя к прилавку, комиссар развернул сверток, из которого вынул голубое платье.
— Узнаете?
Она не сделала ни шагу, чтобы лучше разглядеть платье, и без колебаний ответила:
— Конечно.
— Когда вы его продали?
— Я его не продавала.
— Но оно из вашего магазина?
Она не предложила гостям присесть, не выглядела Ни удивленной, ни обеспокоенной.
— И что дальше?
— Когда вы видели его в последний раз?
— Это важно?
— Может оказаться, что это очень важно.
— Вчера вечером.
— Во сколько?
— В десятом часу.
— У вас еще открыто в десятом часу вечера?
— Я никогда не закрываю до десяти. Почти каждый день бывает, что клиентки покупают что-то в последний момент.
Лоньон, судя по всему, должен был бы об этом знать, но стоял с непроницаемым выражением лица, будто все это его не касалось.
— Не правда ли, клиентки мадам — это проститутки и артистки кабаре?
— Не только. Некоторые дамочки встают только в восемь вечера, и всегда оказывается, что им не хватает чего-нибудь: чулок, пояса, лифчика… Или неожиданно обнаруживается, что платье, в котором они выходили в последнюю ночь, испорчено…
— Несколько минут назад вы сказали, что не продавали этого платья.
— Вивьен! Еще кофе! — она повернулась к девушке, стоящей на пороге спальни.
Девушка с предупредительностью хорошо вышколенной горничной взяла у хозяйки пустую чашку.
— Это ваша служанка? — спросил Мегрэ, провожая ее глазами.
— Нет. Просто она у меня живет. Как-то раз вечером пришла, да вот так и осталась.
Она не утруждала себя какими-либо вопросами. Неужели Лоньон, на которого она посматривала время от времени, все знал?
— Вернемся к вчерашнему вечеру, — продолжил Мегрэ.
— Явилась тут одна…
— Минутку. Вы ее знаете?
— Видела один-единственный раз.
— Когда?
— По-моему, месяц назад.
— Она покупала у вас платье?
— Нет, взяла напрокат.
— Вы даете напрокат вещи?
— Случается.
— Она оставила вам фамилию и адрес?
— Кажется. Я записала на каком-то листке. Если месье хочет, могу поискать.
— Минутку. Когда она появилась в первый раз, речь шла о вечернем платье?
— Да, конечно.
— В тот раз она пришла так же поздно?
— Нет, сразу после обеда, около восьми. Сказала, что должна иметь вечернее платье, но не может себе позволить его купить Спрашивала правда ли, что у меня можно взять на время?
— Не показалось ли вам, что она не такая, как все клиентки?
— Сначала они все не «такие». А через несколько месяцев становятся «такими».
— Вы нашли что-нибудь ее размера?
— Это голубое, что у вас в руках. Сорок четвертый размер. Оно помнит немало ночных приключений девушек с Монмартра.
— Она взяла его?
— Сразу.
— И отдала на следующее утро?
— В полдень. Я очень удивилась, что она пришла так рано. Обычно они потом спят целый день.
— Заплатила?
— Да.
— И потом вы ее не видели до вчерашнего вечера?
— Я уже ответила месье. Было начало десятого, когда она явилась и спросила, на месте ли то платье. Я ответила, что на месте. Тогда она начала оправдываться, что не может внести залог, но, если меня это устроит, оставит мне вещи, которые на ней.
— Она переодевалась здесь?
— Да. Попросила также туфли и плащ. Я нашла шелковую накидку с капюшоном. Она могла сойти за плащ
— Как выглядела эта девушка?
— Как девушка, которой нужно вечернее платье и плащ.
— Иначе говоря, это было для нее очень важно?
— Для них это всегда очень важно.
— У вас сложилось впечатление, что она шла на свидание? Мадемуазель Ирэн пожала плечами и глотнула кофе, который ей принесла Вивьен.
— Ваша подопечная ее видела?
— Она помогала ей переодеваться.
— Может быть, она говорила что-то такое, что вам запомнилось? — обратился Мегрэ к девушке.
Хозяйка не дала ей ответить:
— Вивьен не слушает, что говорят. Это ее не касается.
И в самом деле, девушка выглядела так, будто жила в нематериальном мире. Ее лицо ничего не выражало. Двигалась она бесшумно, а на свою хозяйку смотрела глазами верной рабыни или, скорее, преданного пса.
— Я нашла для нее туфли, чулки и вышитую серебром сумочку. А что с ней случилось?
— Вы не читали утренних газет?
— Я еще лежала, когда вы пришли. Вивьен как раз готовила мне кофе.
Мегрэ достал газету. Она посмотрела на фотографию, не выказав ни малейшего удивления.
— Это она?
— Да.
— И вы не удивляетесь?
— Я уже давно ничему не удивляюсь. Платье не пострадало?
— Промокло под дождем, но не испорчено
— И то дело. Понимаю, чего хочет месье: чтобы я отдала вещи этой девушки. Вивьен!
Рабыня сообразила, о чем идет речь, и открыла шкаф, в котором висели платья. Она положила на прилавок черное шерстяное платьице, и Мегрэ сразу же начал искать фирменную метку.
— Она сама его сшила, — объявила мадемуазель Ирэн. — Принеси ее плащ, Вивьен.
Плащ, тоже шерстяной, бежевый в коричневую клетку, был другого происхождения. Когда-то он был куплен в одном из больших универсальных магазинов на улице Ла Файет.
— Нищета. Месье сам видит. Туфли немногим лучше, не говоря уже о белье.
Прилавок заполнился вещами. Наконец прислужница принесла черную кожаную сумочку с защелкой из белого металла. В ней был только карандаш и пара изношенных перчаток.
— Мадам говорила, что дала ей сумочку?
— Да. Она хотела идти с этой. Я сказала, что сумка и платье не сочетаются и нашла ей вечернюю сумочку, вышитую серебром. Она переложила туда губную помаду, пудреницу и носовой платок.
