Из всех желающих утешать она выбрала Илью, степени родства с которым не помнила вообще, а видела второй раз в жизни. Они вместе вышли покурить на каком-то очередном дне рождения, куда Иветту упросили пойти, естественно лелея надежду, что она развеется и ей полегчает. Иветта уже успела выпить три бокала шампанского — почти критическую для нее дозу — и была агрессивно-активна.
— Тебе уже про меня доложили? Поэтому ты и увязался за мной? Будешь трындеть про время, которое лечит?
— Не буду, — спокойно сказал кареглазый крепыш Илья. — Ты удивишься, но я не увязывался за тобой, я просто захотел курить.
Иветта поверила. А поверив, пожелала пересесть к нему, потом выпить еще — а потом потребовала, чтобы Илья ее проводил. Родственники как-то опасливо косились в их сторону, но молчали. Илья поймал такси, и вскоре они с Иветтой прощались у подъезда — точнее, это Илья был намерен довести ее до подъезда и попрощаться. Иветта неожиданно прильнула к его губам. Они были одного роста, и это одновременно забавляло и заводило Иветту — раньше она выбирала только очень высоких мужчин, считая, что нужно смотреть на партнера строго снизу вверх.
Илья что-то бормотал про совесть, но Иветта его не слушала и тянула к лифту. Вскоре он уже раздевался, бросал вещи прямо на пол в маленькой Иветтиной комнате, а сама Иветта отворачивала лицом к стене многочисленные фотографии Саши — почему-то это ей казалось самым главным.
Илья сладко заснул в объятиях девушки. Телефон всю ночь надрывался от звонков — и Иветта его просто выключила.
Только днем, через несколько часов после ухода Ильи, Иветта узнала, что он женат. Женат на Даше, одной из родственниц Иветты, и в эту ночь у него родился сын. Илья поехал на день рождения один потому, что беременная жена не очень хорошо себя чувствовала, а именинница просила забрать Ценный подарок к рождению малыша. Вечером, когда Иветта страстно целовала Илью у подъезда, у его жены начались схватки. Она позвонила имениннице, Илью искали, но не смогли найти — в роддом рыдающую Дашу повезли гости, которые еще не закончили веселиться. Кто-то вспомнил, что Илья и Иветта уходили вместе, и попытался позвонить девушке — но телефон не отвечал. Родня бегала от окон роддома к отделению милиции (добрый сержант разрешил бесплатно обзванивать больницы и морги), а Даша на родильном столе рыдала не только от боли, но и от страха, что с мужем случилась беда.
Утром все стало понятно. В больницы и морги Илья не поступал. Тесть нашел его сидящим на лестничной клетке у дверей Дашиной квартиры — помятым, растрепанным, вымазанным помадой и пропахшим сексом. Тесть презрительно осмотрел Илью с ног до головы, замахнулся дать ему пощечину, но на полдороге остановил руку и пошел к лифту.
— Что случилось? — растерянно залепетал Илья.
— Даша в роддоме, — ответил тесть.
Это была последняя фраза, которую он сказал Илье в жизни. Ни при каких обстоятельствах, невзирая ни на какие уговоры жены и дочери, он не соглашался видеться с зятем или говорить с ним. Хотя Даша и простила мужа, но прожили они вместе недолго — пока Валерке не исполнилось четыре года. Разводились как-то вяло, по обоюдному желанию — ни любви, ни доверия в браке не оставалось. Илья почему-то не винил Иветту в крахе семейного счастья.
Зато вся остальная родня обвиняла, и еще как. Те, которые раньше звонили Иветте по десять раз в день, предлагая помощь и приглашая в гости, перестали объявляться. Иветта звонила сама — кто-то вешал трубку, кто-то отделывался междометиями и ссылками на неотложные дела. Иветта хорохорилась и уверяла мать (естественно, мать тоже все узнала, правда, особой трагедии в случившемся не увидела, увидела только досадное недоразумение), что ей наплевать, хотя на самом деле ей было очень стыдно и гадко.
Иветта решила реабилитироваться постепенно — купила шикарный подарок к юбилею одной из тетушек и надеялась скромным поведением постепенно дать понять, что получилось, конечно, некрасиво, но ничего страшного. Возможности реабилитироваться ей не предоставили — ее просто не пригласили на торжество.
Иветта рыдала всю ночь, ощущала себя преданной окончательно и безвозвратно. Сначала погиб Саша. Теперь от нее отвернулись родственники. За что? Всего лишь за то, что она занималась сексом с женатым мужчиной, а по нелепому стечению обстоятельств его жене в это время неожиданно приспичило родить. Но она же не уводила Илью из семьи. Не пыталась как-то обидеть его беременную жену — она даже не знала о ее существовании, не заметила кольца на пальце Ильи. И вообще, это не она обнародовала факт измены, не от нее Даша обо всем узнала. Если бы отец Даши был умнее — он бы понял, что мужчины полигамны и всякое в жизни случается — и не обязательно «радовать» правдой только что родившую дочь.
Иветта искала оправдания. Оправдания находились — разумные, логичные, взвешенные и правильные. Но несмотря на все эти правильные оправдания, чувствовала она себя сволочью.
Тогда она еще раз позвонила по телефону доверия.
— Из-за меня у человека проблемы в семье.
— А что случилось?
Иветта поняла, что не в силах рассказать, что именно случилось, и повесила трубку. Потом подумала, что идеальный для нее вариант самоубийства — это смерть от голода. Не страшно, не больно и будет ощущение, что всегда можно отступить.
Через четыре дня стало понятно, что насчет не больно она сильно погорячилась. Живот скручивало, как во время приступа аппендицита, в глазах темнело и двоилось.
Позвонила Лилия и начала в своем обычном возвышенном стиле вещать в трубку что-то про старинный город Переславль-Залесский. Иветте трудно было сосредоточиться на словах матери, у нее кружилась голова и ломило все тело.
— Тебе нравится?
— Что?
— Ты меня не слушаешь! — обиделась Лилия. — Я вырастила дочь, которой наплевать на мать! Я не спала ночами, сидя у твоей кроватки, а ты даже не можешь уделить мне пять минут.
Дальнейший монолог про материнские лишения и выбор в пользу ребенка, стоивший карьеры, Иветта знала наизусть. С годами Лилия добавляла в него новые трагические подробности о непонимании, жертвах и пути бесконечных страданий, но суть не менялась. Иветта просто держала трубку недалеко от уха и под размеренный голос матери (годы на сцене подарили ей прекрасную дикцию) погружалась в сон.
— В общем, ты там собирайся, я завтра приеду проводить тебя.
— Куда?
Иветта резко села на кровати, с трудом сдержав крик от неожиданной боли в висках.
— Как куда? — удивилась Лилия. — Я тебе уже полчаса рассказываю, что ты едешь в Переславль-Залесский. Это потрясающий город, я как-то была там лет в шестнадцать и всю жизнь мечтала вернуться туда снова. Там такие церкви, такая тишина, и знаешь, мне там было своего рода откровение — я…
— Зачем меня туда понесет? — грубо оборвала Иветта, не желая десятиминутного монолога на вторую любимую тему Лилии — осознания ее высокого предназначения, плавно переходящего в сетования о завистниках, неоцененном таланте и надежде на высшую справедливость.
— Как зачем? — снова удивилась Лилия. — Тебе сейчас нужно сменить обстановку, отдохнуть, увидеть мир. Я подумала, что лучшее решение — поехать именно в этот город. Я уже забронировала для тебя номер в отеле, столик в ресторане и заказала несколько экскурсий. Пусть это будет моим подарком… ну, к чему угодно.
— Мама, я перезвоню тебе позже, хорошо?
Иветта на ватных ногах добралась до холодильника, залила кипятком бульонный кубик, помешала, выждала пару минут и, обжигаясь, жадно выпила пиалу до дна. Она знала, что после голодовки нельзя набрасываться на еду.
Желудок слегка успокоился, виски отпустило. Иветта подумала, что очередная идея Лилии не так уж плоха. В конце концов, работу девушка бросила, на лекции давно не ходит (может быть, ее уже отчислили), целыми днями сидит дома, перебирает то воспоминания, то фотографии. И воет по Саше, и грызет себя за историю с чужим мужем. В Переславле ей явно хуже не будет.
Иветта ошиблась — в Переславле было хуже. Намного хуже. Переславль соответствовал описанию Лилии — красивый, тихий и уютный, и в этой красоте, тишине и уюте Иветта постоянно понимала, что Саши с ней нет. Она видит все эти древние храмы, она поднимается на звонницу и смотрит вдаль, она расписывает матрешки в доме Берендея, она перебирает утюги в музее утюгов и кидает монетки в ботик Петра, строго правой рукой через левое плечо, как научила смотрительница — а Саша никогда не сможет всего этого увидеть и сделать. Потому что Саша мертв, и для него совсем ничего не будет.
В одной из церквей закончилась служба, и Иветта порывисто подошла к священнику.
— Простите, пожалуйста.
— Что случилось, дочь моя? — спросил пожилой батюшка с уставшими запавшими глазами.
