— Правильно ли я понимаю, доктор Ватсон, что вы какое-то время поддерживали отношения с этим детективом… как же его звали… Хатчинс? — спросил меня высохший человечек, облаченный в довольно неуклюжую мантию. Прежде мне его представили как Блессингема.
— Холмс, Шерлок Холмс, — поправил Хангерфорд, не дав мне возможности ответить. — В свое время Ватсон помогал ему распутать несколько дел, верно, Джон? — Он повернулся ко мне с извиняющейся улыбкой. — Уж простите наш изоляционизм, старина. Мы почти все время проводим в нашем замке и редко опускаем подъемный мост. Так что мы защищены от всякого рода громких происшествий, какие случаются во внешнем мире.
— Как-как? Вы помогали ему распутать несколько дел? — Блессингем, который явно был глуховат, приложил ладонь к уху и наклонился поближе. — Но во время его первого дела вас здесь не было, не так ли? — Он потянулся к графину с кларетом, перелил остатки в свой бокал и показал опустевший графин официанту, который тут же поспешил к нам с заменой.
— Вероятно, вы имеете в виду «Глорию Скотт», сэр, — предположил я.
— Какую еще Глорию? Никогда не слышал об этой женщине. — Старик осушил бокал. — Нет, я о нелепой истории с той картиной.
Я вдруг обратил внимание, что прочие разговоры прекратились и все взоры обратились на Блессингема. У кое-кого из присутствующих в глазах сквозила нескрываемая тревога.
Декан поспешно заметил:
— Вряд ли нашему гостю захочется слушать об этом прискорбном случае.
Разумеется, мое любопытство уже изрядно распалилось.
— Напротив, — возразил я, — мне всегда очень интересно услышать любые подробности о моем покойном друге.
Глава колледжа махнул рукой:
— Это сущая чепуха, о ней давно забыли. Холмс оставался с нами не так уж долго.
— Холмс был здесь, в Гринвилле? — с неподдельным изумлением спросил я. — Я понятия не имел…
— Да, в семьдесят втором, я полагаю… или в семьдесят третьем? В то самое время, когда выдвинулся Стернфорт. Сейчас он — большая шишка в парламенте. У вас есть о нем какие-нибудь новости, Гренсон? — Таким манером глава колледжа мастерски перевел разговор на другую тему.
Нетрудно представить, что меня очень заинтриговала эта дверца в неведомую мне часть холмсовской жизни — особенно то, что створку эту отперли и тут же затворили вновь. Мне стоило немалого труда удержать в себе все вопросы, которые я жаждал задать на сей счет. Однако лишь в середине следующего дня мне выпала возможность как следует расспросить Хангерфорда. Мы с Мэри бродили по лугам Крайстчерч-колледжа в сопровождении нашего хозяина и его жены, и мне путем хитроумных уловок удалось заставить Хангерфорда шагать чуть быстрее, так что мы несколько опередили наших жен.
— Что это за разговоры насчет Шерлока Холмса и какой-то картины, помните, вчера вечером? — осторожно поинтересовался я. — Кажется, они смутили кое-кого из ваших коллег.
— Некоторые преподаватели постарше до сих пор довольно тяжело переживают тогдашнее происшествие, хотя случилось оно много лет назад, — задумчиво произнес Хангерфорд, глядя на реку. — Пожалуй, меня это даже удивляет.
— Но что это за происшествие? — В раздражении я почти кричал. — Старый Блессингем назвал его первым делом Холмса, но я об этом деле ничего прежде не слышал.
Видя мое нетерпение, Хангерфорд улыбнулся:
— Что ж, из этого можно сделать вывод: Холмс — человек чести. Господа из Нового колледжа потребовали, чтобы он сохранил дело в тайне, и он сдержал слово.
— Но теперь-то уже наверняка нет необходимости скрытничать, — настаивал я.
— Видимо, уже нет. По большому счету это была просто буря в нашем местном стакане воды, однако в тесном мирке, подобном нашему, такие происшествия частенько приобретают куда бóльшую значимость, нежели они заслуживают.
— Послушайте, Хангерфорд, — взмолился я, — вы вполне можете рассказать мне про этот случай. Мы, доктора, умеем хранить секреты, вы же знаете.
Вот так, понукаемый мной, мой дальний родственник поведал мне эту историю, которую я теперь и представляю читателю — с некоторыми стилистическими поправками и переменой собственных имен (дабы соблюсти свою часть соглашения), а также с прибавлением подробностей, которые позже сообщил мне сам Холмс.
* * *
Для Холмса эта история началась на Паддингтонском вокзале. Стояла осень 1873 года, его только что зачислили в Гринвилл-колледж — после того, как он год или два проучился в дублинском Тринити. День склонялся к вечеру. Холмс возвращался в Оксфорд, проведя много часов в читальном зале Британского музея. Он выбрал пустое купе для курящих в вагоне первого класса и ожидал тихой поездки в обществе диссертации об алкалоидных ядах, получаемых из растений Северной и Южной Америки. Состав, лязгнув, содрогнулся, приготовляясь к отправлению, как вдруг на платформе объявился какой-то пассажир и отчаянно уцепился за ручку вагонной двери. Со вздохом, выражающим покорность судьбе, Холмс вскочил на ноги и помог этому молодому человеку в развевающемся плаще подняться в купе.
Холмс захлопнул дверь, поезд стал набирать скорость, а незнакомец обрушился на сиденье напротив своего спутника, выложив рядом целую груду книг, бумаг и прочего.
— Спасибо вам, сэр, спасибо, — задыхаясь, проговорил он.
— Ну что вы, не стоит благодарности. Думаю, у вас выдался нелегкий денек. — Холмс изучающе взглянул на собеседника. Перед ним сидел сравнительно молодой, неполных тридцати лет господин, отличавшийся необычайно белесой наружностью: от физических усилий его щеки лишь слегка порозовели. Волосы его напоминали по цвету белый песок, а глаза, смотревшие сквозь толстые стекла очков, отливали самой светлой голубизной. — Всегда досадно перепутать время отхода поезда, а потом еще и попасть вместе с кэбом в затор. Очень неприятно.
Пассажир наклонился вперед, изумленно приоткрыв рот.
— Но это же невозможно… как вам удалось? Вы что же, дух, какие водят знакомство с медиумами?
На сей раз уже Холмс испытал секундное замешательство.
— Вы хотите сказать — медиум, какие водят знакомство с духами? — уточнил он.
— Именно это я и имел в виду, сэр. Если это так, то я должен сразу же признаться, что без неодобрения отношусь к таким погружениям в запретные воды… Да-да, без всякого неодобрения.
Холмс расхохотался:
— Позвольте мне успокоить вас. Я студент и изучаю самые что ни на есть земные науки. И в моих наблюдениях нет ничего сверхъестественного и потустороннего. Что касается ошибки насчет времени отхода поезда, то я просто заметил, что у вас не самое новое издание Брэдшоу. — Он указал на пухлый «Железнодорожный справочник Брэдшоу», валявшийся среди бумаг незнакомца. — Видите ли, этот поезд с конца сентября отправляется на десять минут раньше.
— Верно, верно, — пробормотал тот, — ну а ваши слова по поводу затора на дороге?
— Тут еще проще, сэр. Уже десять минут моросит, однако лишь верхняя часть вашего платья влажная. Очевидно, перед вокзалом вам пришлось выйти из кэба, который, помимо всего прочего, укрывал вас от дождя. И сделали вы это в некоторой спешке: подтверждение — тот факт, что, расплатившись с кэбменом, вы все еще сжимаете в руке бумажник.
— Потрясающе, — отозвался пассажир, откидываясь на спинку сиденья. — Вы очень наблюдательный юноша. Нельзя ли узнать ваше имя?
— Шерлок Холмс, студент Гринвилл-колледжа, к вашим услугам, сэр.
— О, Гринвилл? Значит, мы с вами соседи. Я…
— Вы Уильям Спунер, преподаватель Нового колледжа. Прошу вас, не удивляйтесь, сэр. В Оксфорде вы — настоящая знаменитость.
«Спу», молодой преподаватель древней истории и философии, пользовался большой известностью среди студентов и успел стяжать репутацию человека весьма эксцентричного. Слава о нем впоследствии распространилась далеко за пределы университета[13].
Спунер скорбно закивал:
— Ах вот оно что. Это из-за тех штук, которые я иногда говорю, верно? Знаете, я ничего не могу с ними поделать. Они сами вытаскивают изо рва.
Обменявшись любезностями в том же духе, оба пассажира обратились к собственным занятиям. Холмс вернулся к своему ученому труду. Спунер провел некоторое время, располагая свои вещи в каком-то подобии порядка и раскладывая их на багажной полке над головой, после чего извлек из кармана сюртука томик Овидия, свернулся в углу и начал читать, поднося страницы близко к лицу. Однако ни тому ни другому не удавалось сосредоточиться. Холмса заинтересовал этот альбинос, к тому же он понимал, что и Спунер питает к нему не меньшее любопытство. Более молодой пассажир время от времени украдкой бросал взгляд в разделявшее их пространство и всякий раз обнаруживал, что самый примечательный обитатель Нового колледжа пристально смотрит на него. Один или два раза Спунер открывал рот, словно намереваясь заговорить, но либо ему не приходили на ум нужные слова, либо он успевал раздумать. Наконец он все же нарушил тишину:
