— Неужели меня впутают в эту историю? Скверно, если обо мне заговорят в газетах. Особенно для госпожи Куше. Войдите! — крикнула она, когда в дверь постучали слабыми, но частыми ударами.
На пороге стояла женщина лет тридцати в накинутом поверх ночной рубашки меховом манто, но босая. Она хотела уйти, заметив широкую спину Мегрэ, но потом, осмелев, пробормотала:
— Я не знала, что у вас гости.
Комиссар вздрогнул, услышав этот монотонный голос, который, казалось, с трудом пробивался сквозь ее пересохшее горло. Он смотрел на женщину, что вошла в комнату, на ее бесцветное лицо, припухшие веки.
Взглянув на Нину, он утвердился в своей мысли. Перед ним была ее соседка — наркоманка.
— Что-нибудь случилось?
— Нет… К Роже пришли, и тогда я позволила себе… зайти…
Она с тупым видом присела на постель.
— Сколько же сейчас времени?
— Девять! — ответил Мегрэ. — По вашему виду не скажешь, что вы не любите кокаина!
— Это не кокаин, а эфир. Роже считает, что эфир лучше и что…
Ей было холодно. Поднявшись, она подошла к батарее, посмотрела в окно:
— Опять будет дождь…
Все в этой тусклой комнате наводило уныние. На туалетном столике — расческа, набитая волосами. На полу — чулки Нины.
— Я вам мешаю, да? Но, кажется, они говорят о чем-то серьезном. Об отце Роже, он умер.
Мегрэ взглянул на Нину и заметил, что она внезапно нахмурила брови, подобно человеку, которого вдруг осенила какая-то мысль.
— Вы знаете отца Роже? — спросил комиссар женщину.
— Ни разу его не видела. Но постойте! Нина, с вашим другом ничего не случилось?
Нина и комиссар переглянулись.
— Почему вы спрашиваете об этом?
— Не знаю… Тут что-то неладно… Я вдруг вспомнила, что однажды Роже мне сказал, что его отец захаживает сюда. Роже это забавляло. Но Роже предпочитал не встречаться с ним, и как-то раз, когда кто-то поднимался по лестнице ему навстречу, он бросился назад в свою комнату. Кажется мне, что тот, о ком мы говорим, вошел сюда, в вашу комнату…
— Чем он занимается, Роже Куше? — продолжал комиссар после долгой минуты молчания, во время которой он прислушивался к голосам, доносящимся из соседней комнаты.
— Что?
— Какая у него профессия?
— Так вы из полиции, да? — спросила вдруг женщина.
Она заволновалась. Наверное, она сейчас начнет упрекать Нину, что та заманила ее в ловушку.
— Я ничего не знаю. Мы живем вместе всего три недели.
— Он работает?
Этих слов оказалось достаточно, чтобы совсем смутить ее.
— Не знаю…
— Иначе говоря, он ничего не делает. У него есть деньги? И он живет на широкую ногу?
— Нет. Почти всегда мы обедаем по твердым ценам, за шесть франков…
— Часто он говорит об отце?
— Говорил он о нем один раз, как я вам сказала…
— Кто к нему сейчас пришел?
— Какой-то мужчина… Я его приняла за судебного исполнителя. Я знаю, что Роже задолжал.
— Хорошо ли он одет?
— Подождите… Я заметила котелок, бежевое пальто, перчатки…
Комнаты объединяла общая дверь, закрытая занавеской и, вероятно, забитая. Мегрэ мог бы прислонить к ней ухо и все услышать, но ему противно было проделывать это перед двумя женщинами.
Нина одевалась, нервничая, делая резкие движения.
Чувствовалось, что все эти события подавляют ее и она ждет худших несчастий, с которыми у нее нет сил справиться и даже их понять.
Соседка казалась спокойной: то ли на нее еще действовал эфир, то ли она обладала большим опытом в такого рода делах.
— Как вас зовут? — обратился к ней Мегрэ.
— Селина.
— Вы работаете?
— Была парикмахершей на дому.
— И внесена в списки полиции нравов?
Она, не удивляясь этому вопросу, отрицательно покачала головой. А из-за стены все слышались голоса.
Нина, уже одевшаяся, оглядела свою комнату и вдруг расплакалась, приговаривая:
— Боже мой, Боже мой!
— Веселая история! — медленно произнесла Селина.
— Где вы были вчера вечером около восьми часов?
Она задумалась:
— В восемь часов, да? Помню, я была в «Сирано».
— Вместе с Роже?
— Нет… Не можем же мы всегда быть вместе. С ним я встретилась в полночь в табачной лавке на улице Фонтен.
— Он сказал вам, где был?
— Я его ни о чем не спрашивала.
Из окна Мегрэ видел площадь Пигаль, крохотный скверик, вывески ночных кабаре.
— Вы обе ждите меня здесь!
Он вышел в коридор, постучал в соседнюю дверь, не дожидаясь ответа, быстро повернул ручку.
В комнате, где, несмотря на открытое окно, стоял омерзительный запах эфира, в единственном здесь кресле сидел мужчина в пижаме, с небритым серым лицом.
Другой, жестикулируя, расхаживал. Это был господин Мартен, которого вчера вечером Мегрэ два раза видел во дворе дома на площади Вогезов.
— Значит, вы нашли свою перчатку! — воскликнул Мегрэ, глядя на руки служащего регистратуры, который так побледнел, что у комиссара мелькнуло опасение, как бы тот не упал в обморок.
Губы у него дрожали. Он тщетно пытался заговорить:
— Я… я…
От ботинок до галстука на пластмассовой застежке господин Мартен мог служить прототипом всех чиновников на карикатурах. Этот чистенький, благопристойный служащий с хорошо расчесанными усиками, на костюме которого не было ни пылинки, без сомнения, почувствовал бы себя обесчещенным, если бы вышел на улицу без перчаток.
Сейчас он не знал, куда девать руки, и взгляд его блуждал по углам этой неприбранной комнаты, словно ища там какой-то поддержки.
— Вы разрешите задать вам вопрос, господин Мартен? — спросил Мегрэ. — Давно ли вы знаете Роже Куше?
Выражение испуга на его лице сменилось крайним удивлением.
— Я?
— Да, вы!
— Но… с тех пор… с тех пор, как я женат…
Он произнес эти слова таким тоном, будто это была очевиднейшая вещь на свете.
— Я не понимаю…
— Роже — мой пасынок… Сын моей жены…
— И Раймона Куше.
— Конечно… Потому что, — к нему снова вернулась уверенность, — моя жена была первой женой Куше. У нее был сын. Роже. Когда она разошлась с Куше, я женился на ней.
Это было как внезапный порыв ветра, разгоняющий на небе облака. Дом на площади Вогезов сразу же преобразился. Характер преступления изменился. Одни детали убийства стали яснее. Другие, наоборот, оказывались более запутанными и тревожными.
Прошлой ночью консьержка, оглядывая окна, спросила его: «Вы думаете, что это сделал кто-нибудь из нашего дома?»
Потом взгляд ее задержался на воротах. Она надеялась, что убийца пришел оттуда, что это кто-то чужой, с улицы.
Так нет же! Драма разыгралась в самом доме? Мегрэ был уверен в этом.
Что это за драма? Он о ней ничего не знал!
Он лишь чувствовал, как сплетались невидимые нити, что связывали столь различные точки пространства, как они тянулись от площади Вогезов к этому отелю на улице Пигаль, от квартиры Мартенов до лаборатории сывороток доктора Ривьера, из комнаты Нины в номер одуревшей от эфира пары.
Самым неясным, может быть, оказывался господин Мартен, которого швырнули, как заводной волчок, в этот лабиринт. Он всегда носил перчатки. Одно его бежевое пальто уже представляло собой целую программу благопристойности и размеренной жизни. А его беспокойные глаза безуспешно искали какую-нибудь точку, на которой они могли бы задержаться.
— Я пришел сообщить Роже, — бормотал он. — Жена сказала мне, что лучше, если бы об этом ему сказали мы…
— Понимаю…
— Роже очень…
— Очень впечатлительный! — закончил за него Мегрэ. — Нервный мальчик!
Молодой человек, который пил уже третий стакан воды, со злостью посмотрел на Мегрэ. Роже было лет двадцать пять, но на его лице с припухшими веками уже лежала печать усталости. Однако он сохранял следы той красоты, что может нравиться определенным женщинам.
— Скажите, Роже Куше, часто ли вы встречались с отцом?
— Нет, редко!
— А где?
Мегрэ не сводил с него глаз.
— В его кабинете. Или — в ресторане.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Не помню. Несколько недель назад.
— Вы просили у него денег?
— Как всегда!
— В общем, вы жили за его счет?
— Он был для этого достаточно богат…
— Еще вопрос! Где вы были вчера около восьми вечера?
— В кафе «Селект», — не задумываясь, ответил он с иронической улыбкой, которая означала: «Неужели вы думаете, что я не знаю, куда вы клоните?»
— А что вы там делали?
— Ждал отца.
— Значит, вы нуждались в деньгах. И знали, что он придет в «Селект».
— Он бывал там почти каждый вечер со своей курочкой. Впрочем, после обеда я услышал, как он разговаривал по телефону. Ведь отсюда слышно все, что говорится за стенкой.
— Когда вы увидели, что отец не пришел, не решили ли вы отправиться к нему на площадь Вогезов?
— Нет!
Мегрэ взял с каминной полки фотографию молодого человека, которую окружало множество женских портретов.
— Вы разрешите? — проворчал он, пряча ее в карман.
