Она надела черное платье и в сотый раз спросила себя, в таком ли платье следует сходить на берег. У платья был белый воротник, а на шляпке — белый бант. Может быть, будет не так очевидно, что она в трауре.
«Я проехала тринадцать тысяч миль, — подумала Роберта. — Полмира объехала. Тут северные небеса, и эти гаснущие звезды — северные звезды».
Она высунулась из иллюминатора, и грохот моря ворвался ей в уши. Холодный утренний ветер отбросил ее волосы назад. Она посмотрела вдаль и увидела словно ожерелье бледных огоньков поперек огромного туманного простора. Сердце у нее бешено забилось, потому что она впервые увидела Англию. Роберта долго смотрела, высунувшись из иллюминатора. Теперь вокруг корабля с воплями носились чайки, ныряя вниз. Вдалеке она услышала заунывный голос сирены. Роберта никак не могла собраться с силами, чтобы выйти на палубу, — иногда от волнения человека охватывает странная инертность. В конце концов пробили склянки на чудовищно ранний завтрак. Роберта открыла переполненную сумочку и с превеликим трудом нашла в ней два новозеландских фунта, которые собиралась дать своей стюардессе. Многовато для чаевых, но ведь это всего лишь тридцать английских шиллингов. Стюардесса ждала в коридоре. Там же стояли стюард и банщик. Роберте пришлось снова вернуться в каюту и покопаться в сумочке.
Завтрак прошел странно: все были в непривычной одежде и очень спешили, обмениваясь адресами. Пассажиры собирались поддерживать дружбу, возникшую на корабле, но Роберта чувствовала, что в этих планах не было уверенности. Она тоже дала свой адрес нескольким пассажирам и записала их адреса на обороте карточки меню. Затем она летала в конец очереди за паспортами, от волнения то вынимая дорожные документы, то снова пряча их в сумочку. В иллюминаторы виднелись трубы пароходов, борта высоких судов, здания, которые казались совсем рядом. Она получила свой проштампованный паспорт и вернулась на палубу Б, где на нее бессмысленно смотрели знакомые надписи. Люки уже были открыты, а с якорных лебедок сняты чехлы. Роберта стояла в сторонке от остальных пассажиров и точно так же, как они, смотрела вперед. Теперь берег был почти рядом, и остальные корабли находились совсем близко. Стюарды — бледные, в тельняшках — высовывались из иллюминаторов поглазеть на большой лайнер. Роберта услышала, как кто-то из пассажиров сказал: «Добрая старая Темза». Она слышала названия, чужие, но знакомые: Гревсенд, Тильбери, Гринхит.
— Теперь мы почти приехали, мисс Грей, — произнес голос у нее за спиной. Пожилой мужчина, с которым Роберта несколько раз приятельски разговаривала, облокотился на поручни с ней рядом.
— Да, — отозвалась девушка. — Теперь уже недолго.
— Вы в Лондоне впервые?
— Да.
— Должно быть, это странное ощущение. Не могу себе даже представить. Понимаете, сам-то я из кокни. — Он повернулся и посмотрел на девушку. Наверное, ему показалось, что она для своих лет слишком уж маленькая и юная, потому что он добавил: — Кто-нибудь придет вас встречать?
— На вокзале, не на пристани. Тетя. Я никогда ее не видела раньше.
— Надеюсь, что тетя хорошая.
— И я надеюсь. Это сестра моего отца.
— Ну что ж, можете растопить первый ледок, если скажете ей, что сразу узнали ее — так она похожа на вашего отца… — Он резко осекся. — Простите, — пробормотал он. — Я сказал такое… Простите.
— Ничего, все в порядке, — кивнула Роберта и, видя, что он и впрямь расстроен, добавила: — Я еще не привыкла говорить о них вот так, запросто. Я имею в виду, о маме и папе. Конечно, со временем я привыкну.
— Оба сразу? — с состраданием спросил попутчик.
— Да. Автомобильная катастрофа. Я собираюсь поселиться вместе с тетей.
— Ну что ж, — вздохнул он, — могу только повторить, что я надеюсь, она окажется симпатичной тетей.
Роберта улыбнулась ему, но ей все-таки захотелось, чтобы он, несмотря на свою симпатичность, ушел отсюда. По палубе прошел стюард, разнося последнюю почту.
— Вот и почта с лоцманской шлюпки, — заметил попутчик.
Роберта не знала, ждать ей письма или нет. Стюард протянул ей целых два и телеграмму. Она вскрыла телеграмму, и в следующий миг ее попутчик услышал радостный вопль. Он поднял взгляд от собственного письма. Темные глаза Роберты сияли, все лицо ее словно засветилось жизнью.
— Хорошие новости?
— О да! Да! Это от моих самых-самых лучших друзей. Я сперва должна буду пожить у них. Они придут встретить меня на пристань. Моя тетя заболела или что-то в этом роде, и я должна пожить с ними.
— Это хорошая новость?
— Это замечательная новость! Понимаете, я дружила с ними в Новой Зеландии, но не видела их целую вечность.
Роберте больше не хотелось, чтобы он ушел. Она была настолько рада, что ей хотелось поговорить о том, как ей повезло.
— Я написала им, что приезжаю, и послала письмо авиапочтой в тот день, как мы отплыли. — Она посмотрела на письма. — Это от Шарло.
Дрожащими руками девушка вскрыла конверт. Почерк леди Чарльз был похож на нее самое — тонкий, элегантный и щедрый.
Дорогая Робин, — прочитала Роберта, — мы все в таком восторге! Как только пришло твое письмо, я позвонила твоей тетушке в Кент и попросила, чтобы сперва ты пожила у нас. Она говорит, что можно, только на одну ночь. Это, конечно, свинство, но ты обязательно снова приедешь как можно скорее. Твоя тетушка, кажется, очень милая. Генри и Фрида встретят тебя на пристани. Мы так рады, дорогая. Спать тебе придется буквально в клетушке, но ты же не возражаешь, правда? Мы все тебя очень-очень любим.
Шарло.
Второе было от тети. Оно гласило:
Моя дражайшая Роберта! Я очень огорчена и расстроена, что не могу встретить тебя в старой доброй Англии, но увы, моя дорогая, меня приковал к постели совершенно ужасный ишиас, и мой доктор настаивает, чтобы я легла в какую-то совершенно особенную частную лечебницу!! Такие расходы, такое беспокойство для меня, бедной, но я любой ценой отказалась бы от предложений доктора, если бы не твоя подруга, леди Чарльз Миног, которая позвонила мне из Лондона — такое великое событие в моей убогой деревенской жизни! — и спросила, когда ты приезжаешь. Узнав о моих терзаниях, она предложила, чтобы ты пожила у них месяц и даже больше! Сперва я согласилась только на одну ночь, но я знаю, как уважительно твои папа и мама относились к леди Чарльз Миног, так что теперь я могу с чистой совестью принять ее предложение. Это письмо, я уверена, застанет тебя еще на корабле. Я очень расстроена, что все так получилось, но то хорошо, что хорошо кончается, и я боюсь только, не покажется ли тебе жизнь в Кенте очень тихой после веселья и роскоши твоих лондонских друзей!! Ладно, моя дорогая. Добро пожаловать в Англию, и, поверь мне, я с нетерпением ожидаю нашей встречи сразу после того, как выйду из больницы! С большой любовью,
твоя тетя Хильда.
P.S. Я написала небольшое письмецо леди Чарльз Миног. Кстати, надеюсь, я правильно ее назвала? Может быть, надо было бы написать леди Имоджин Миног? Мне кажется, она была урожденная леди Имоджин Рингл. Надеюсь, что я не допустила faux pas![2] По-моему, ее муж, сэр Чарльз Миног, учился в Оксфорде вместе с дорогим старым дядюшкой Джорджем Олтоном, который потом стал ректором прихода в Лампингтоп-Парва, но, наверное, сэр Чарльз его не помнит.
Тетя X.
P.P.S. Нет, если подумать, он слишком молод для этого!
Т.Х.
Роберта улыбнулась и рассмеялась вслух. Она подняла глаза и увидела, что ее попутчик улыбается ей.
— Все идет как надо? — спросил он.
— Прекрасно, — ответила Роберта.
2
По мере того как уменьшалось расстояние между пристанью и кораблем, распадались узы, которыми связали пассажиров пять недель, проведенных на корабле. Они уже казались чужими друг другу, и последние их разговоры были вымученными и обрывочными. Сам корабль показался вдруг незнакомым. У Роберты даже среди всеобщего волнения и суматохи хватило времени ощутить себя поднадоевшей гостьей. Именно потому, что ее первое путешествие так понравилось ей, она почувствовала краткую грусть. Теперь между пассажирами и берегом оставалась только полоска грязной воды, а за барьером ждала толпа. Некоторые начали махать платочками. Роберта прилежно искала глазами среди тесно сгрудившейся толпы и уже успела решить, что ни Генри, ни Фриды там нет, как вдруг увидела их: они стояли поодаль и махали рассеянно и робко, как было свойственно всем Миногам. Генри выглядел совершенно таким, каким она его запомнила, но с Фридой за четыре года произошли поразительные перемены. Вместо неоформившейся школьницы Роберта увидела молодую двадцатилетнюю женщину, уже вышедшую в свет и выглядевшую так, словно каждый ее дюйм, каждый клочок одежды были тщательно выхолены. Как красива была Фрида и как чудесно накрашена! И как они оба с Генри отличались от всех, кто стоял на пристани! Генри был без шляпы, и Роберта, привыкшая к коротким новозеландским стрижкам, подумала, что волосы у него слишком длинные. Но он так мило смотрелся, когда махал ей рукой… Она видела, что он и Фрида задумали какую-то каверзу. Роберта радостно замахала им и смущенно оглянулась по сторонам. С борта уже бросили конец на берег. С внушительным грохотом были спущены трапы, и по ближайшему взошли на борт пятеро мужчин в котелках.
