Энтони бросил сигарету и, подойдя к другу, с чувством хлопнул его по плечу.
— Джимми, ты настоящий рыцарь! — сказал он. — И канадские леса могут гордиться тобой! Ты справился бы с этим намного лучше меня.
— Так ты передашь их?
— Конечно.
Макграт встал, подойдя к буфету, вынул из ящика связку писем и бросил их на стол.
— Вот они. Ты бы прочел их.
— Это необходимо? Мне вообще-то не хочется.
— Учитывая то, что ты сказал о Чимнизе, она могла только гостить там. Лучше нам просмотреть письма, может, удастся понять, где ее искать.
— Ты прав.
Они внимательно прочли письма, но так ничего и не нашли. В задумчивости Энтони связал их снова.
— Бедняжка! — с сочувствием произнес он. — Должно быть, натерпелась страха…
Джимми кивнул.
— Ты уверен, что тебе удастся отыскать ее? — спросил он с тревогой.
— Я не уеду из Англии, пока не найду ее, Джимми. Что — то ты слишком заботишься об этой неизвестной леди…
Джимми задумчиво провел пальцем по подписи.
— Милое имя, — сказал он. — Вирджиния Ривел.
ГЛАВА 3
ПЕРЕПОЛОХ В ВЫСШИХ СФЕРАХ
— Именно так, дорогой друг, именно так, — говорил лорд Катерхэм. Он повторял это уже в третий раз, каждый раз надеясь, что теперь разговор на том закончится и он сможет уйти. Он терпеть не мог торчать вот так на ступеньках Лондонского клуба, членом которого имел честь состоять, и выслушивать бесконечные разглагольствования достопочтенного Джорджа Ломакса.
Клемент Эдвард Элистер Брент, девятый маркиз Катерхэм, невысокий джентльмен, одетый весьма непритязательно, ничем не оправдывал расхожего представления о маркизах. У него были тусклые голубые глаза, тонкий меланхолический нос и вялые, хотя и весьма изысканные, манеры.
Главное несчастье лорда Катерхэма заключалось в том, что он был наследником своего знаменитого брата, восьмого маркиза, умершего четыре года назад. Предыдущий лорд Катерхэм был довольно заметной фигурой в Англии, и мнение его было весьма весомо. Одно время он был государственным секретарем по иностранным делам и постоянно принимал участие в Имперском совете, а его загородная резиденция, замок Чимниз, была известна своим гостеприимством. При умелой помощи жены лорда Катерхэма, дочери герцога Перта, в Чимнизе в непринужденной обстановке творилась большая политика, и едва ли была хоть одна заметная личность в Англии, а то и в Европе, которая не останавливалась здесь хотя бы пару раз. Все было бы отлично. Девятый маркиз Катерхэм свято чтил память своего брата. И Генри вполне этого заслуживал. Но лорда Катерхэма тяготила необходимость следовать по стопам своего брата, а также и то, что Чимниз был скорее достоянием государства, чем загородным домом. Ничто его не удручало больше, чем политика, а точнее — политики. Отсюда и его нетерпение во время затянувшегося разговора с Джорджем Ломаксом, беспокойным, склонным к полноте джентльменом с красным лицом, сверкающим взглядом и безграничным чувством собственной значимости.
— Поймите, Катерхэм, мы не можем — тем более сейчас, — просто не можем допустить никакого скандала. Положение исключительно деликатное.
— Как обычно, — с иронией сказал лорд Катерхэм.
— Дорогой друг, уж я-то знаю!
— Именно так, именно так, — повторил лорд Катерхэм, возвращаясь на прежние рубежи обороны.
— Один промах в этом герцословацком деле — и все пропало. Крайне важно, чтобы нефтяная концессия была предоставлена британским компаниям. Понимаете?
— Разумеется, разумеется…
— Князь Михаил Оболович приезжает в конце этой недели, и все дело можно закончить в Чимнизе под стук бильярдных шаров.
— На этой неделе я собирался за границу, — пытался возразить лорд Катерхэм.
— Бросьте, дорогой Катерхэм! Кто же едет за границу в начале октября?!
— Мой врач полагает, что здоровье мое не совсем в порядке, — ответил лорд Катерхэм, с тоской глядя на проезжающее такси. Однако вырваться на свободу было совершенно невозможно, так как Ломакс, очевидно наученный опытом, имел скверную привычку при важном разговоре придерживать собеседника рукой. На этот раз он крепко ухватил лорда Катерхэма за лацкан плаща.
— Дорогой мой, я говорю вам это со всей откровенностью. В момент приближения национального кризиса…
Лорд Катерхэм болезненно поморщился. Он понял, лучше устроить несколько приемов, нежели выслушивать Джорджа Ломакса, цитирующего одну из своих собственных речей. По опыту он знал, Ломакс способен говорить без остановки минут двадцать.
— Хорошо, — поспешно сказал он, — я согласен. Надеюсь, обо всем вы позаботитесь сами.
— Дорогой друг, заботиться здесь совершенно не о чем. Чимниз, не говоря уж о его историческом значении, расположен идеально. Я буду у себя в Виверн Эбби, всего в семи милях оттуда. В самом приеме мне, разумеется, лучше не участвовать.
— Разумеется, нет, — согласился лорд Катерхэм, который, правда, не понял, почему так будет лучше, но отнюдь не собирался выяснять это.
— Надеюсь, вы ничего не имеете против Билла Эверсли. Он был бы полезен для связи со мной.
— Отлично, — сказал лорд Катерхэм чуть более оживленно. — Билл прекрасно играет на бильярде, да и Бандл благоволит к нему.
— Бильярд, конечно, не самое главное. Как говорится, — это лишь предлог.
Лорд Катерхэм снова впал в меланхолию.
— Ну вот, кажется, и все. Князь, его свита, Билл Эверсли, Герман Айзекстайн…
— Кто?
— Герман Айзекстайн. Представитель синдиката, о котором я вам говорил.
— Всебританский синдикат?
— Да. А что?
— Нет, ничего. Просто спросил.
— Разумеется, нужно пригласить еще одного-двух гостей, ради большей непринужденности. Леди Эйлин может подобрать их сама — молодых людей, не очень шустрых и не сующихся в политику.
— Думаю, Бандл отлично справится с этим.
— Я вот о чем подумал, — казалось, у Ломакса мелькнула какая-то мысль. — Вы помните, о чем я только что говорил?
— Вы говорили о стольких вещах…
— Я имею в виду эти неприятности. — Он понизил голос до таинственного шепота. — Мемуары, мемуары графа Стылптича.
— Вы напрасно тревожитесь, — сказал лорд Катерхэм, подавляя зевок. — Людям нравятся скандалы. И, черт побери, я сам с удовольствием читаю мемуары.
— Дело не в том, прочтут их или нет — пусть себе читают, — но публикация этих мемуаров в нынешней ситуации может все погубить. Народ Герцословакии мечтает восстановить монархию и вот-вот предложит корону князю Михаилу, которого поддерживает наше правительство.
— И который собирается предоставить концессию Айзекстайну и Кº в обмен на миллионный заем, чтобы сесть на трон…
— Катерхэм, Катерхэм! — взмолился Ломакс сдавленным шепотом. — Осторожнее, прошу вас! Прежде всего — осторожность!
— И дело в том, — продолжал лорд Катерхэм с некоторым удовольствием, хотя и понизив голос, подчиняясь просьбе Ломакса, — что кое-что в мемуарах Стылптича может перевернуть тележку с яблоками? Деспотия и выходки членов семьи Оболовичей, да? Запросы в парламент? Почему нынешнее, всеми признанное демократическое правительство заменено абсолютной тиранией? Политика, диктуемая капиталистами-кровопийцами. Правительство под угрозой. Так, да?..
Ломакс кивнул.
— А может быть, и хуже, — вздохнул он. — Предположим, только предположим, что придется отвечать на вопросы о том злополучном исчезновении, — вы понимаете, что я имею в виду…
Лорд Катерхэм посмотрел на него с недоумением.
— Не очень. Какое исчезновение?
— Вы должны были слышать об этом. Ведь это случилось, когда они были в Чимнизе. Генри был страшно огорчен. Это едва не стоило ему карьеры.
— Вы меня заинтриговали, — сказал лорд Катерхэм. — Кто или что там исчезло?
Ломакс наклонился прямо к уху лорда Катерхэма, который поспешно отодвинул его.
— Ради Бога, не шипите так!
— Вы слышали, что я сказал?
— Да, — неохотно ответил лорд Катерхэм. — Я кое-что припоминаю. Весьма любопытно. Интересно, чьих это рук дело? Выяснить так ничего и не удалось?
— Нет. Разумеется, действовать пришлось с исключительной осторожностью. Даже намек на пропажу не должен был никуда просочиться. Но Стылптич был там как раз в это время. Он кое-что знал. Не все, конечно. Мы несколько раз столкнулись с ним по турецкому вопросу. Предположим, он имел злой умысел открыть эти факты всему миру. Представляете, какой будет скандал?! С далеко идущими последствиями. И прав будет любой, кто задаст нам вопрос: как мы допустили это?
— Да, разумеется, — с явным злорадством сказал лорд Катерхэм.
Ломакс повысил голос несколько больше допустимого, но потом взял себя в руки.
— Мне нужно сохранять спокойствие, спокойствие и еще раз спокойствие. Но ответьте мне, дорогой друг: если граф Стылптич не хотел скандала, зачем он послал рукопись в Лондон таким кружным путем?
