— У вас есть какая-нибудь идея относительно того, каким способом убийце удалось скрыться? — спросил я.
— Никакой, — ответил Рультабий. — Пока — никакой… Но вот что касается револьвера, например… Револьвером убийца не пользовался…
— А кто же им пользовался, бог ты мой?..
— Как кто?.. Конечно, мадемуазель Станжерсон…
— Я больше ничего не понимаю, — растерялся я. — Вернее, никогда не мог понять…
Рультабий пожал плечами:
— Вы ничему особо не удивились, прочитав статью в «Матен»?
— Да нет… Мне все показалось одинаково странным…
— Ну как же… А дверь, запертая на ключ?
— Это единственное правдоподобное место во всем рассказе…
— Да что вы!.. А задвижка?..
— Задвижка?
— Задвижка, на которую была заперта дверь изнутри?.. Представляете, какие меры предосторожности были приняты мадемуазель Станжерсон… На мой взгляд, у мадемуазель Станжерсон были все основания кого-то бояться, поэтому она и пошла на такие меры. Мало того, она даже взяла револьвер у папаши Жака, не сказав ему об этом. Наверняка она не хотела никого пугать, а главное, не хотела беспокоить своего отца… То, чего опасалась мадемуазель Станжерсон, случилось… и она стала защищаться, началась баталия, и мадемуазель Станжерсон довольно ловко воспользовалась револьвером, ранив убийцу в руку, этим-то и объясняется кровавый отпечаток мужской руки на стене и на двери, мужчина, видимо, пытался чуть ли не ощупью добраться до выхода и бежать; и все-таки стреляла она недостаточно быстро, потому что это не спасло ее от страшного удара, который пришелся ей по правому виску.
— Так, значит, мадемуазель Станжерсон ранили в висок не из револьвера?
— В газете об этом ничего не говорится, что же касается меня, то я убежден: револьвером, защищаясь от убийцы, воспользовалась мадемуазель Станжерсон. Теперь весь вопрос в том, какое оружие было у самого убийцы. Этот удар в висок свидетельствует, что убийца покушался на жизнь мадемуазель Станжерсон… попытавшись сначала задушить ее… Должно быть, убийца знал, что на чердаке живет папаша Жак, — это-то и заставило его, я думаю, прибегнуть к безмолвному оружию, к дубинке, например, или молотку…
— Все это, однако, не объясняет нам, каким образом убийца вышел из Желтой комнаты, — заметил я.
— Разумеется, — сказал, вставая, Рультабий. — И так как этому необходимо найти объяснение, я еду в замок Гландье, потому-то я и пришел за вами, хочу, чтобы вы поехали вместе со мной…
— Я?!
— Да, мой друг, мне требуется ваша помощь. «Эпок» полностью доверила мне это дело, и надо как можно скорее разобраться в нем.
— Но чем же я могу помочь вам?
— Господин Робер Дарзак находится в замке Гландье.
— Верно… его отчаяние, должно быть, не знает границ!
— Мне надо поговорить с ним…
Рультабий произнес эти слова довольно странным тоном, и это меня удивило.
— А разве… Разве вы надеетесь обнаружить что-нибудь интересное с этой стороны? — спросил я.
— Конечно.
Больше он ничего не пожелал мне сказать. Направившись в гостиную, он просил меня только поторопиться со сборами.
С г-ном Робером Дарзаком мне довелось познакомиться в суде, я был тогда секретарем метра Барбье-Делатура и сумел оказать ему как-то огромную услугу. В ту пору г-ну Роберу Дарзаку было лет сорок, он преподавал физику в Сорбонне и был тесно связан с семьей Станжерсонов: после семи лет настойчивых ухаживаний он, наконец, собирался вступить в брак с мадемуазель Станжерсон, к тому времени она была уже в возрасте (ей было лет тридцать пять), но все еще славилась своей красотой.
Продолжая одеваться, я кричал Рультабию, изнывавшему от нетерпения в гостиной:
— У вас есть какие-то предположения относительно личности убийцы, из какого он круга?
— Да, — отвечал Рультабий. — Мне кажется, он занимает довольно высокое положение и если не принадлежит к светскому обществу, то, во всяком случае… Правда, пока это всего лишь ощущение…
— А откуда у вас взялось такое ощущение?
— Это же ясно как божий день! — возразил молодой человек. — Грязный берет, вульгарный носовой платок и следы грубых башмаков на полу…
— Понимаю, — сказал я. — Никто не оставляет за собой столько следов, если они и в самом деле свидетельствуют об истине!
— Из вас, дорогой Сенклер, со временем выйдет толк! — заключил Рультабий.
Глава III, «ЧЕЛОВЕК, СЛОВНО ТЕНЬ, ПРОШЕЛ СКВОЗЬ СТАВНИ»
Через каких-нибудь полчаса мы с Рультабием были уже на перроне Орлеанского вокзала и дожидались отхода поезда, который должен был доставить нас в Эпине-сюр-Орж. Мы видели, как прибыли следователи из Корбе в лице г-на де Марке и его секретаря. Г-н де Марке вместе со своим секретарем провел ночь в Париже, дабы иметь возможность побывать в театре на генеральной репетиции ревю, тайным автором которого он сам и являлся, выступая под псевдонимом Кастига Ридендо.
Г-н де Марке постепенно превращался в благообразного старца. Он отличался учтивостью и отменным обхождением, единственной его страстью в жизни была неодолимая любовь к драматическому искусству. В суде же его по-настоящему интересовали только те дела, которые могли подбросить ему материал хотя бы на один акт. При всех своих связях, позволявших ему надеяться на самые высокие судейские посты, он, по правде говоря, никогда всерьез не работал, главной его заботой было театральное поприще, его манил романтический Порт-Сен-Мартен[2] или задумчивый Одеон[3]. Таковой идеал позволил ему на склоне лет занять всего лишь пост судебного следователя в Корбе да еще подписывать псевдонимом Кастига Ридендо непростительно маленький акт в Ла Скала.
Дело Желтой комнаты своей необъяснимостью, несомненно, должно было соблазнить столь… литературный ум. Оно, конечно, заинтересовало его, и г-н де Марке готов был погрузиться в это дело не столько как судебный следователь, жаждущий докопаться до истины, сколько как любитель драматических головоломок, чьи помыслы целиком поглощены тайной интриги и который более всего страшится неотвратимо надвигающегося конца последнего акта, где все находит свое объяснение.
Поэтому в момент нашей с ним встречи я слышал, как г-н де Марке со вздохом сказал своему секретарю:
— Ах, мой дорогой господин Мален! Боюсь, как бы этот подрядчик не разрушил своим заступом такую прекрасную тайну!
— Не бойтесь, — отвечал г-н Мален. — Его заступ может разрушить флигель, но наше дело ему не под силу. Я простучал все стены, исследовал потолок с полом, а уж я в этом толк знаю. Меня не проведешь. Можете быть спокойны. Мы ничего не узнаем.
Утешив таким образом своего шефа, г-н Мален кивком головы незаметно указал ему на нас. Тот нахмурился, а увидев приближавшегося Рультабия, который уже снимал шляпу, кинулся со всех ног к вагону и вскочил на подножку, успев вполголоса бросить своему секретарю:
— Никаких журналистов, ни в коем случае!
— Вас понял! — ответствовал г-н Мален, решительно преградив дорогу Рультабию и попытавшись воспрепятствовать нашему проникновению в купе судебного следователя. — Прошу прощения, господа! Но это купе занято…
— Я журналист, сударь, один из корреспондентов «Эпок», — молвил мой юный друг, расточая учтивые приветствия и поклоны. — Мне необходимо поговорить с господином де Марке.
— Господин де Марке очень занят расследованием порученного ему дела…
— О! Его расследование меня нисколько не волнует, смею вас уверить… Разве я похож на корреспондента, которого, кроме раздавленных собак, ничего не интересует? — с обидой спросил юный Рультабий, оттопырив нижнюю губу и выражая тем самым бесконечное презрение к литературе, описывающей всевозможные происшествия. — Я занимаюсь театральной хроникой… И так как сегодня вечером я должен написать заметку о ревю в Ла Скала…
— Входите, сударь, прошу вас… — поспешил пригласить его секретарь, освобождая путь.
Рультабий не заставил себя долго просить. Я последовал за ним в купе и сел рядом, секретарь тоже поднялся вместе с нами и закрыл за собой дверцу.
Г-н де Марке вопросительно взглянул на своего секретаря.
— О, сударь, — начал Рультабий, — не сердитесь на этого славного человека за то, что он решился нарушить запрет; дело в том, что я хотел бы удостоиться чести поговорить не с господином де Марке, а с господином Кастига Ридендо!.. Позвольте мне поздравить вас в качестве театрального хроникера газеты «Эпок»…
И Рультабий, представив сначала меня, представился затем сам.
Нервно поглаживая свою острую бородку, г-н де Марке попытался объяснить Рультабию, что является весьма скромным автором и отнюдь не желает, чтобы его псевдоним разоблачали публично, он выразил надежду, что энтузиазм журналиста в отношении его драматургического творения не перейдет определенных границ, что он не станет разглашать его тайну, рассказав публике о том, что г-н Кастига Ридендо есть не кто иной, как судебный следователь из Корбе.
