— Мое драматургическое поприще, — добавил он не без некоторого колебания, — может повредить работе следователя… Особенно в провинции, где мы несколько поотстали и привыкли жить по старинке.
— О! Положитесь на меня! — воскликнул Рультабий, воздев руки к небу, словно призывая его в свидетели.
Поезд тем временем тронулся…
— Однако мы едем! — молвил судебный следователь, с удивлением констатируя, что мы едем вместе с ним.
— Да, сударь, истина тронулась в путь… — сказал, любезно улыбаясь, репортер. — В путь, к замку Гландье… Великолепное дело, господин де Марке, великолепное дело!
— Темное дело! Невероятное, непостижимое, необъяснимое дело… Но должен признаться, господин Рультабий, я боюсь только одного… а именно: что журналисты, желая найти ему объяснение, попробуют вмешаться…
Мой друг оценил этот ловко нанесенный прямой удар.
— Да, — сразу же согласился он, — этого следует опасаться… Они во все вмешиваются… Что же касается меня, то я говорю с вами по чистой случайности, господин судебный следователь, да, простой случай повинен в моей встрече с вами и привел меня, можно сказать, в ваше купе.
— Куда же вы направляетесь? — поинтересовался г-н де Марке.
— В замок Гландье, — не дрогнув, ответил Рультабий.
Г-н де Марке подскочил.
— Вам не удастся туда попасть, господин Рультабий!
— Вы этому воспротивитесь? — спросил мой друг, уже готовый к бою.
— Конечно, нет! Я слишком люблю прессу и журналистов, чтобы доставлять им хотя бы малейшие неприятности… Сам господин Станжерсон не желает никого видеть и закрыл свою дверь для всех. Поверьте, она надежно охраняется. Вчера ни одному журналисту не удалось переступить порог замка Гландье.
— Тем лучше, — возразил Рультабий, — зато мне это удастся.
Господин де Марке поджал губы, собираясь, видимо, хранить упорное молчание. Однако он немного смягчился после того, как Рультабий поведал ему без утайки, что мы едем в Гландье, дабы пожать руку «старинному и близкому другу» — так он назвал г-на Робера Дарзака, которого едва знал.
— Бедняга Робер! — продолжал юный репортер. — Бедняга Робер! Он может не пережить этого… Он так любил мадемуазель Станжерсон…
— Горе господина Робера Дарзака и в самом деле велико, на него больно смотреть… — как бы против воли обронил г-н де Марке.
— Однако не следует терять надежды на то, что мадемуазель Станжерсон удастся спасти…
— Будем надеяться… Ее отец сказал мне вчера, что, если она умрет, он последует в могилу за ней… Какая невосполнимая утрата для науки!
— Рана в висок очень серьезна, не так ли?..
— Конечно! Но это неслыханная удача, что она оказалась не смертельной… Удар был нанесен с такой силой!..
— Значит, мадемуазель Станжерсон ранили не выстрелом из револьвера, — заметил Рультабий, бросив на меня торжествующий взгляд.
Г-н де Марке, казалось, был сильно смущен.
— Я ничего такого не говорил, и не хочу ничего говорить, и ничего не скажу! — И он повернулся к своему секретарю, словно не желая нас больше знать.
Но от Рультабия не так-то просто было отделаться. Он снова придвинулся к судебному следователю, развернув перед ним газету «Матен», которую вытащил из кармана:
— И все же есть одна вещь, господин судебный следователь, о которой я могу спросить вас, не проявляя излишней нескромности. Вы читали статью в «Матен»? Это же полный абсурд, не так ли?
— Ничего подобного, сударь…
— Как! В Желтой комнате есть только одно окно с решеткой, прутья которой остались нетронутыми, и одна единственная дверь, которую вышибли, не найдя при этом убийцы!
— Все так и есть, сударь! Все так и есть!.. В этом-то все и дело!
Рультабий ничего больше не сказал, погрузившись в раздумья… Прошло примерно с четверть часа.
Очнувшись наконец, он задал судебному следователю очередной вопрос:
— А какая прическа была в тот вечер у мадемуазель Станжерсон?
— Я что-то не понимаю вас, — удивился г-н де Марке.
— А между тем это чрезвычайно важно, — возразил Рультабий. — Волосы у нее были причесаны на прямой пробор, не так ли? Я уверен, что в тот вечер, когда произошло несчастье, волосы у нее были причесаны на прямой пробор.
— Нет, господин Рультабий, вы ошибаетесь, — ответил судебный следователь. — В тот вечер волосы у мадемуазель Станжерсон были собраны и подняты вверх, на затылок… Должно быть, это ее обычная прическа… Лоб полностью открыт… могу вас заверить, ибо мы долго изучали рану. Крови на волосах не было… а с момента покушения прическу ее никто не трогал.
— Вы уверены в этом? Вы уверены, что в ночь покушения прическа у мадемуазель Станжерсон была не на прямой пробор?..
— Совершенно уверен, — продолжал, улыбаясь, следователь. — Я, как сейчас, помню: пока я изучал рану, доктор говорил мне: «Какая жалость, что мадемуазель Станжерсон привыкла поднимать волосы вверх, на затылок. Если бы она носила прическу на прямой пробор, удар, который пришелся в висок, был бы смягчен». Странно, однако, что вы придаете этому такое значение…
— О! Если прическа у нее была не на прямой пробор, — простонал Рультабий, — к чему это приведет? К чему это нас приведет? Нет, надо будет узнать получше.
И он с отчаянием махнул рукой.
— А рана на виске ужасная? — снова спросил он через некоторое время.
— Ужасная.
— Каким же оружием ее нанесли?
— А это, сударь, секрет следствия.
— Вам удалось найти это оружие?
Судебный следователь не ответил.
— А следы на шее?
Тут судебный следователь охотно сообщил нам, что, по мнению доктора, смело можно утверждать: если бы убийца сжимал ей горло чуть подольше — всего на несколько секунд, — мадемуазель Станжерсон умерла бы от удушья.
— Дело в таком виде, как сообщает о нем «Матен», — продолжал настаивать Рультабий, — представляется мне совершенно необъяснимым. Можете ли вы сказать мне, господин следователь, какие еще выходы — я имею в виду окна и двери — есть во флигеле?
— Их всего пять, — ответил г-н де Марке, смущенно покашливая. И все-таки ему было трудно устоять перед соблазном раскрыть всю невероятность и таинственность дела, которое он расследовал. — Их всего пять, причем в это число входит и дверь прихожей, единственная входная дверь флигеля, дверь, которая автоматически закрывается и не может быть открыта ни изнутри, ни снаружи иначе, как с помощью двух специальных ключей, которые постоянно хранятся у папаши Жака и господина Станжерсона. Мадемуазель Станжерсон ключ не нужен, так как папаша Жак проживает во флигеле, а днем она практически не расстается с отцом. Когда взламывалась дверь, ведущая в Желтую комнату, входная дверь в прихожей оставалась, как всегда, закрытой, и оба ключа от этой двери находились: один — в кармане у господина Станжерсона, другой — в кармане у папаши Жака. Что же касается окон во флигеле, то их всего четыре: единственное окно Желтой комнаты, два окна в лаборатории и одно в прихожей. Окно Желтой комнаты и окна лаборатории выходят в поле, и только окно прихожей смотрит в парк.
— Именно через это окно он и бежал из флигеля! — воскликнул Рультабий.
— Откуда вам это известно? — спросил г-н де Марке, пристально глядя на моего друга.
— Позже мы узнаем, каким образом убийца смог уйти из Желтой комнаты, — пояснил Рультабий, — но из флигеля он ушел через окно прихожей…
— Еще раз вас спрашиваю: откуда вам это известно?
— Ах боже ты мой! Да что ж тут мудреного? Раз он не мог бежать через входную дверь флигеля, следовательно, он должен был уйти через окно, но для этого надо было найти хоть одно не зарешеченное окно. Окно Желтой комнаты зарешечено, так как оно выходит в поле! Два других окна — в лаборатории — тоже зарешечены по той же самой причине. Раз убийца все-таки бежал, полагаю, ему удалось найти хоть одно окно без решетки, и это окно — окно прихожей, которое выходит в парк, то есть, иными словами, внутрь владения. Это дело не хитрое, так что догадаться совсем не трудно!..
— Согласен, — сказал г-н де Марке. — Но вот о чем вы никак не могли догадаться, так это о том, что окно прихожей, действительно единственное, на котором нет решетки, закрывается крепкими железными ставнями. И представьте себе, эти железные ставни оказались заперты изнутри железными щеколдами, а между тем у нас есть доказательство, что убийца действительно бежал из флигеля именно через это окно! Следы крови на внутренней стене и на ставнях, а также отпечатки ног на земле, полностью соответствующие тем, которые я снял в Желтой комнате, — все это неоспоримо свидетельствует о том, что убийца бежал именно через окно! Но в таком случае как ему это удалось? Ведь ставни-то были заперты изнутри? Он, словно тень, прошел сквозь ставни. И все-таки самое ужасное не в этом. Да, следы убийцы, бежавшего из флигеля, обнаружены, а вот каким образом ему удалось выйти из Желтой комнаты, да еще пересечь лабораторию, чтобы попасть в прихожую, — этого понять никак нельзя! Ах, господин Рультабий, дело это и правда совершенно невероятное… Великолепное дело, в этом я с вами полностью согласен! И ключ к нему подберут не скоро, — по крайней мере, я на это надеюсь!..
