Харви со Стивенсом снова сели, даже не переглянувшись. Меня поразила такая сверхосторожность, но я предположил, что коммунисты, особенно высокого полета, рано усваивают эту привычку и доводят ее до автоматизма.
Вульф ласково проговорил:
– Интересное лицо, не правда ли?
Стивенс остался невозмутим и ничего не ответил.
– Кому как, – подал голос Харви. – Кто это?
– Мы только теряем время, – заметил Вульф уже не столь ласковым тоном. – Если у меня и были сомнения в том, что вы его знаете, их уже не осталось, ведь вас сюда привело его имя. Навряд ли вы примчались ко мне потому, что очень огорчились, узнав о моих затруднениях. Раз вы отрицаете, что знаете этого человека под именем Уильяма Рейнолдса, значит, вы зря приехали, так как нам не о чем больше говорить.
– Давайте порассуждаем отвлеченно, – спокойно ответил Стивенс. – Вам непременно надо, чтобы мы подтвердили, что знаем его как Уильяма Рейнолдса?
Вульф одобрительно кивнул:
– Идет. Тогда я все объясню. Надо сказать, что когда я несколько дней назад познакомился с этим человеком, его звали не Рейнолдс. Вероятно, вам известно его второе имя, но поскольку, общаясь с вами и вашими товарищами, он называл себя Рейнолдсом, мы тоже так будем его называть. Повстречавшись с ним меньше недели назад, я понятия не имел, что он коммунист; это выяснилось только вчера.
– Каким образом? – резко спросил Харви.
Вульф покачал головой:
– Боюсь, мне придется оставить это за скобками. За годы работы частным детективом я приобрел много полезных связей среди полицейских, репортеров, да самых разных людей. И вот что я вам скажу: мне думается, Рейнолдс совершил ошибку. Это всего лишь предположение, но предположение вполне разумное: он испугался. Почувствовал, что над ним нависла невообразимая опасность (виной тому был я), и натворил глупостей. Опасность эта заключалась в том, что ему грозило обвинение в убийстве. Он понимал, что обвинить его смогут, лишь если будет доказано, что он – коммунист. Решив, что я тоже это понимаю, он изобрел способ защитить себя, а именно – сделать вид, что под личиной коммуниста на самом деле скрывается злейший враг коммунизма, подкапывающийся под него изнутри. Как я уже сказал, это всего лишь предположение, но…
– Погодите-ка. – По-видимому, Стивенс никогда не повышал голос, даже если ему приходилось кого-то перебивать. – Мы, к счастью, еще не дожили до той поры, когда достаточно будет доказать, что человек – коммунист, чтобы стало понятно, что он убийца. – Стивенс улыбнулся, и, увидев эту гримасу, которую он выдавал за улыбку, я решил, что накажу своей дочери спрашивать дорогу у кого-нибудь другого. – Не так ли?
– Разумеется, – согласился Вульф. – Скорее наоборот. Коммунистам настоятельно рекомендуется осуждать бытовые убийства по личным мотивам. Но в данном случае все обстоит по-другому. Поскольку мы рассуждаем отвлеченно, попробую предположить, что вам известно о смерти человека по имени Луис Рони, который погиб под колесами автомобиля в загородном поместье Джеймса Сперлинга, а также о том, что в это время Уильям Рейнолдс находился совсем неподалеку. Что скажете?
– Продолжайте, – буркнул Харви.
– Что ж, не будем тратить времени на общеизвестные факты. Ситуация такова: я знаю, что мистер Рейнолдс убил мистера Рони. Я хочу, чтобы его арестовали и предъявили ему обвинение в убийстве. Но для того, чтобы его осудили, необходимо доказать, что он член Коммунистической партии, потому что только так можно будет установить мотив преступления. Вам придется принять это утверждение на веру; я не собираюсь открывать вам все свои карты. Ведь если я это сделаю, а вы все равно примете сторону мистера Рейнолдса, я окажусь в гораздо более затруднительном положении, чем сейчас.
– Мы не покрываем убийц, – добродетельным тоном провозгласил Харви.
Вульф кивнул:
– Надеюсь. Ведь это не только достойно порицания, но и бессмысленно. Вы понимаете, что я должен доказать отнюдь не причастность Уильяма Рейндолдса к Коммунистической партии (это не составило бы труда), а то, что именно Рейнолдс, кем бы он ни был, находился рядом с мистером Рони в момент его гибели. Я знаю только два способа этого достичь. Первый – арестовать мистера Рейнолдса, предъявить ему обвинение, привлечь к суду и показать, что его членство в Компартии имеет прямое отношение к преступлению. Вы и ваши товарищи – пятьдесят, сто, сколько потребуется, – будете вызваны в суд как свидетели обвинения, чтобы ответить на вопрос: «Являлся ли когда-либо подсудимый членом Коммунистической партии?» Те из вас, кто его знает, но ответит отрицательно, окажутся лжесвидетелями. Рискнете ли вы все (не большинство из вас, а все, без исключения) пойти на это? Стоит ли человек, совершивший убийство по личным мотивам, того, чтобы грудью встать на его защиту? Сомневаюсь. Если вы все же рискнете, тогда, боюсь, вам несдобровать. Лично я не премину осложнить вам жизнь.
– Не пугайте – пуганые, – заявил Харви.
– А второй способ? – спросил Стивенс.
– Второй гораздо проще для всех. – Вульф взял фотографию в руки. – Вы пишете на этом снимке свои фамилии. Я наклеиваю его на лист бумаги. Ниже вы приписываете: «На данной фотографии, где мы проставили свои фамилии, изображен Уильям Рейнолдс, известный нам как член Коммунистической партии США». Затем вы оба подписываетесь. И делу конец.
Стивенс и Харви впервые за все это время обменялись взглядами.
– Все это лишь отвлеченные рассуждения, – сказал Стивенс, – однако мы обязательно над ними подумаем.
– И долго вы будете думать?
– Не знаю. До завтра или до послезавтра.
– Меня это не устраивает.
– Идите к черту. – Харви вел себя вызывающе. – Вам-то что за дело?
– Ничего, – грустно проговорил Вульф, – просто я не люблю, когда убийцы разгуливают на свободе. Если мы прибегнем к простому способу и покончим с этим прямо сейчас, он окажется за решеткой еще до полуночи. Если отложим на потом… – Он пожал плечами. – Не знаю, что он предпримет в ответ, – может, и ничего…
Мне пришлось подавить ухмылку. С таким же успехом он мог спросить их, не хотят ли они дать Рейнолдсу отсрочку на день или два, чтобы он мог состряпать еще несколько статеек для «Газетт». К этому-то он их, собственно, и подводил. Зная, что сейчас у них на уме, я попытался прочесть на их физиономиях хоть какие-то признаки этого, но они были тертые калачи. На вид – обычные люди, размышляющие над отвлеченной проблемой, которая им не слишком по душе.
Наконец Стивенс заговорил все тем же тихим голосом:
– Так арестуйте его. Если простым способом не получится, попробуете другой.
– Нет, сэр, – решительно ответил Вульф, – без вашего заявления предъявить ему обвинение будет непросто. Можно, конечно, но придется повозиться.
– Вы сказали, – возразил Харви, – что, если мы подпишем вашу бумажку, для нас на этом все закончится, но это неправда. Ведь нам придется давать показания в суде.
– Возможно, – неохотно согласился Вульф, – но только вам двоим, как свидетелям обвинения, помогающим осудить убийцу, при самом доброжелательном к вам отношении. В противном случае вызовут не только вас, и если вы ответите, что не знаете его, тем самым вы станете на защиту убийцы просто потому, что он ваш товарищ. Это отнюдь не возвысит вас в глазах общественности, не говоря уж о проблеме лжесвидетельства.
Стивенс поднялся.
– Мы дадим ответ через полчаса, может быстрее.
– Хорошо. В гостиной звуконепроницаемые стены. Если угодно, можете подняться наверх.
– Мы лучше на улице. Идем, Джерри.
Стивенс направился к выходу. Я обогнал его, чтобы открыть дверь и выпустить гостей, а затем вернулся в кабинет. То, что я увидел по возвращении, заставило меня наконец открыто ухмыльнуться. Вульф достал из ящика стола лист бумаги и тюбик с клеем.
– Торопите события? – поинтересовался я.
– Еще чего! Наживка проглочена.
– Отбираете у детишек конфетку, – констатировал я. – Хотя, должен признаться, они далеко не детишки, особенно Стивенс.
Вульф хмыкнул:
– Он занимает третье место в американской коммунистической иерархии.
– С виду не скажешь, а по замашкам – вполне. Я заметил, что они даже не спросили, из чего вы заключили, что убийца Рейнолдс, – им на это плевать. Им нужно только одно: чтобы прекратили печатать статьи, а Рейнолдса сожгли на костре. Чего я никак не уразумею, так это почему они с ходу поверили анонимке? Даже не дали Рейнолдсу шанс оправдаться.
– Раздавать шансы – не в их обычае, – с презрением пояснил Вульф. – Да и как бы он доказал, что письмо лжет? Как бы он объяснил, откуда взялась фотография его членского билета? Ему оставалось бы только отпираться, а они бы ему все равно не поверили. Они никому не верят, особенно друг другу, и я их отлично понимаю. Пожалуй, не буду наклеивать снимок, пока они не напишут на нем свои фамилии.
