– Мисс Бэттерсби, – ответил Пуаро.
– Что еще за мисс Бэттерсби?
– Школьная директриса.
– Если я когда-нибудь обзаведусь дочерью, то отдам ее в эту школу… Но, разумеется, у меня другое положение. Я-то знаю. Я знаю о ней все!
Отец Нормы уставился на него, а потом спросил у Нийла:
– Кто он? Откуда он может знать о моей дочери хоть что-нибудь?
– Я знаю о ней все, – повторил Стиллингфлит, – потому что последние десять дней я занимался с нею профессионально.
– Доктор Стиллингфлит, – объяснил Нийл, – очень квалифицированный и известный психиатр.
– А каким образом она попала к вам в когти без моего согласия на то?
– Спросите усатика, – непочтительно сказал доктор Стиллингфлит, кивая на Пуаро.
– Вы… вы… – Рестарик задыхался от гнева.
– Но у меня были ваши инструкции, – умиротворяюще сказал Пуаро. – Вы хотели, чтобы ваша дочь, когда ее найдут, была ограждена от опасности. Я ее нашел и сумел заинтересовать доктора Стиллингфлита ее состоянием. Ей угрожала серьезная опасность, мистер Рестарик. Крайне серьезная.
– Но не больше, чем сейчас! Арест за убийство!
– Формально ей еще не предъявлено никакого обвинения, – негромко заметил Нийл, а потом продолжал: – Доктор Стиллингфлит, верно ли я понял, что вы готовы высказать свое профессиональное мнение о психическом состоянии мисс Рестарик, о том, насколько она отдает себе отчет в смысле и последствиях своих поступков?
– Отложите юридические формулы до суда, – сказал Стиллингфлит, – то, что вы хотите узнать, ведь очень просто – в здравом рассудке эта девочка или она сумасшедшая, так? Хорошо, я вам скажу. Она в полном рассудке, как и вы все здесь!
Они уставились на него.
– Вы этого не ждали, а?
– Вы ошибаетесь! – сердито сказал Рестарик. – Девочка понятия не имеет, что она сделала. Она невинна, абсолютно невинна. Ее нельзя считать ответственной за то, что она сделала, если она не отдает себе в этом отчета.
– Позвольте мне продолжить. Я знаю, о чем говорю, а вы – нет. Эта девушка психически нормальна и отвечает за свои поступки. Сейчас мы ее пригласим сюда, и пусть она сама говорит за себя. О да, они ее не увезли. Она у себя в спальне вместе с полицейской надзирательницей. Но прежде, чем мы зададим ей два-три вопроса, дослушайте меня. Когда она попала ко мне, она была накачана наркотиками.
– А давал их ей он! – крикнул Рестарик. – Этот грязный дегенерат!
– Приобщил ее к ним, бесспорно, он.
– Благодарение богу, – проговорил Рестарик. – Благодарение богу!
– За что вы благодарите бога?
– Я вас не понял. Мне казалось, вы отдаете ее на растерзание волкам, утверждая, будто она нормальна. Моя ошибка. Во всем виноваты наркотики. Это они толкали ее на поступки, которые в ясном сознании она никогда не совершила бы, они изглаживали из ее памяти то, что она делала.
– Если вы позволите говорить мне, – перебил Стиллингфлит, повышая голос, – вместо того чтобы ораторствовать в уверенности, будто вы знаете все обо всем, так, может быть, мы наконец сдвинемся с места! Начать с того, что наркоманкой она не была. Следов уколов нет, кокаин она не нюхала. Кто-то – может быть, этот молодчик, может быть, кто-то еще – давал ей наркотики без ее ведома. И не просто одно-два «пурпурных сердечка» по нынешнему обыкновению. А довольно-таки интересную смесь. ЛСД, вызывающую яркие, псевдологичные сны, иногда блаженные, иногда кошмарные. Гашиш, стирающий ощущение времени, так что ей могло казаться, будто прошел час, а не несколько минут, как было на самом деле. А вдобавок еще несколько любопытнейших компонентов, про которые я вам ничего объяснять не собираюсь. Какой-то знаток наркотиков проделывал с этой девушкой адские фокусы. Стимуляторы, транквилизаторы – в совокупности они обезволивали ее, заставляли видеть в себе какую-то иную личность.
– Но я же это самое и говорил! – воскликнул Рестарик. – Норма не отвечала за свои поступки. Кто-то ее гипнотизировал и принуждал их совершать!
– Ну, как вы не поймете! Никто не мог заставить ее сделать то, чего она не хотела. Но внушить ей, будто это сделала она, было в их возможностях. А теперь позовем ее сюда и заставим ее понять, что с ней происходило.
Он вопросительно посмотрел на старшего инспектора Нийла, и тот кивнул.
Выходя из гостиной, Стиллингфлит сказал через плечо Клодии:
– Куда вы поместили ту девушку? Ну, которую забрали от мисс Джейкоб и дали ей транквилизатор? Она лежит у себя в комнате? Встряхните-ка ее так, чтобы она добралась сюда. Нам нужна вся помощь, какой удастся заручиться.
Клодия вышла следом за ним.
Стиллингфлит вернулся, поддерживая Норму и грубовато ее ободряя:
– Вот и умница… Никто вас не укусит. Сядьте-ка вот тут.
Она послушно села. В ее покорности было что-то страшноватое. В дверях маячила полицейская надзирательница, явно возмущенная такой самодеятельностью.
Клодия привела Фрэнсис Кэри, которая зевала до ушей. Эту судорожную зевоту не могли скрыть даже падавшие на лицо черные волосы.
– Вам нужно бы чем-нибудь взбодриться, – заметил Стиллингфлит.
– Отвязались бы вы от меня, я спать хочу, – невнятно пробормотала Фрэнсис.
– Пока я не кончу, никто тут спать не будет! Ну-ка, Норма, отвечайте на мои вопросы. Старуха дальше по коридору утверждает, что вы ей признались в убийстве Дэвида Бейкера. Это так?
– Да. Я убила Дэвида, – ответила она кротким голоском.
– Закололи его?
– Да.
– Откуда вы это знаете?
Она поглядела на него с легким недоумением.
– Я не понимаю, о чем вы. Он лежал на полу вот так. Мертвый.
– Где был нож?
– Я его подняла.
– На нем была кровь?
– Да. И на его рубашке.
– А какой была она, кровь на ноже? Кровь у вас на руке, которую вам пришлось смывать? Жидкая? Или больше похожая на земляничное варенье?
– Она была как варенье, липкая. – Норма вздрогнула. – Поэтому я пошла вымыть руки.
– И правильно сделали. Что же, все складывается одно к одному очень аккуратно: жертва, убийца – то есть вы – и оружие. А как вы нанесли удар, помните?
– Нет… Этого я не помню… Но ведь нанесла же, правда?
– Мне таких вопросов не задавайте. Меня тут не было. Утверждаете это вы. Но ведь было и другое убийство, верно? Раньше?
– Вы… про Луизу?
– Да. Я про Луизу. Когда вы впервые подумали о том, чтобы ее убить?
– Много лет назад. Очень много.
– Когда вы были маленькой?
– Да.
– Долгонько пришлось ждать, верно?
– Я совсем забыла.
– Но вспомнили, когда снова ее увидели и узнали?
– Да.
– В детстве вы ее ненавидели. Почему?
– Потому что она отняла у меня папу. Моего отца.
– И сделала несчастной вашу мать?
– Мама ненавидела Луизу. Она говорила, что Луиза очень плохая женщина.
– Видимо, она много с вами о ней говорила?
– Да. А я не хотела… Я не хотела все время про нее слушать.
– Однообразно, я понимаю. В ненависти нет творческого начала. Когда вы снова ее увидели, вам действительно захотелось ее убить?
Норма словно задумалась. Ее лицо чуть-чуть оживилось.
– Знаете, нет… Все ведь случилось так давно. Я даже вообразить не могла… и вот почему…
– Вот почему вы не были уверены, что сделали это?
– Да. У меня даже была нелепая мысль, что я ее вовсе не убивала. Что это только приснилось. Что, может быть, она правда сама выбросилась из окна.
– Почему же нет?
– Потому что я знала, что это сделала я. Так я сказала.
– Сказали, что это сделали вы? А кому сказали?
– Я не должна… – Норма покачала головой. – Она же хотела мне помочь. Защитить меня. Она сказала, что сделает вид, будто ей ничего не известно. – Теперь девушка говорила возбужденно, сыпля словами. – Я была перед дверью Луизы, дверью семьдесят шестой квартиры. Только что вышла из нее. Мне казалось, что я хожу во сне. Они… она сказала, что произошел несчастный случай. Во дворе. И все время повторяла, что я ни при чем. Что никто не узнает… А я не помнила, что я сделала… но в руке у меня…
– На руке? Кровь у вас на руке?
– Нет, не кровь. Я сжимала обрывок занавески. Когда я ее столкнула…
– Вы помните, как ее столкнули?
– Нет, нет. В том-то и ужас. Я ничего не помнила. Вот почему я надеялась. Вот почему я пошла… – Она кивнула на Пуаро. – Вот почему я пошла к нему. – И вновь повернулась к Стиллингфлиту. – Я ни разу не помнила того, что делала, ни единого раза. Только мне становилось все страшнее и страшнее. Долгие промежутки времени, часы и часы куда-то проваливались, – время, про которое я ничего не знала: не помнила ни где была, ни что делала. Не находила вещи… Значит, я их прятала. Мэри отравила я – в больнице они установили, что она была отравлена. А я нашла гербицид у себя в ящике. Спрятанный. Здесь в квартире был перочинный нож. И у меня оказался револьвер, хотя я совсем не помню, когда я его купила. Нет, я убивала людей, но не помнила, как я их убивала, и, значит, я не настоящая убийца, а просто… просто я сумасшедшая! Наконец я это поняла! Я сумасшедшая, и все. А сумасшедших не винят за то, что они делают. Раз я пришла сюда и убила Дэвида, это ведь доказывает, что я сумасшедшая, правда?
