Я вытащил из бумажника свои бумажные следы. Первый из них, который я вырезал по отпечаткам следов папаши Жака, найденным Ларсаном, то есть по отпечаткам грубых башмаков, в точности соответствовал тем, которые мы обнаружили теперь, второй же — слепок «элегантных» следов — тоже вполне подходил к новым отпечаткам, правда с едва заметной разницей. Этот новый «элегантный» след отличался от прежнего, обнаруженного нами на берегу пруда, лишь размером ботинок. Мы не могли с уверенностью сказать, что след этот принадлежит одному и тому же лицу, точно так же, как не могли прийти и к иному заключению, то есть утверждать, что он принадлежит кому-то другому. Неизвестный мог на этот раз надеть другие ботинки, вот и все.
Продолжая идти по этому двойному следу, мы с Ларсаном миновали дубраву и в конце концов очутились на берегу того самого пруда, где уже побывали во время нашего первого расследования. Но на этот раз ни один из следов не заканчивался на берегу пруда, и тот и другой сворачивали на маленькую тропинку, а затем исчезали на шоссейной дороге, ведущей в Эпине. Свежее покрытие шоссе не позволило нам обнаружить ничего, и мы в полном молчании вернулись в замок.
Во дворе, у парадного входа, мы разошлись в разные стороны, однако потом, вследствие того что мысль наша работала в одном направлении, снова встретились возле двери в комнату папаши Жака. Старого слугу мы застали в постели и сразу заметили, в каком плачевном состоянии находится его одежда, брошенная на стул, и какой грязью покрыты его башмаки, в точности такие же, как те, которые мы уже видели однажды, после первого покушения на мадемуазель Станжерсон. Ведь не потому же, что папаша Жак сначала помог перенести труп лесника из угла двора в вестибюль, а затем сходил на кухню за фонарем, он так отделал свои башмаки и вымок до нитки, — в тот момент никакого дождя не было. Зато дождь лил перед происшествием и после него.
Что же касается его собственного вида, то тут тоже было от чего прийти в изумление. На лице папаши Жака была написана крайняя усталость, а его растерянно мигавшие глаза смотрели на нас с ужасом.
Мы стали расспрашивать его. Сначала он сказал, что лег сразу же после того, как в замок явился врач, за которым посылали метрдотеля. Тогда мы немножко прижали его, доказав, что он лжет, и он в конце концов вынужден был признаться, что в самом деле выходил из замка. Мы, разумеется, спросили его зачем. Он ответил, что у него разболелась голова и что ему захотелось выйти на свежий воздух подышать, но что дальше дубравы он не ходил. Тогда мы описали ему весь путь, который он проделал, причем во всех подробностях, словно сами за ним шли. Старик сел на постели, весь дрожа.
«И вы были не один!» — воскликнул Ларсан. «Так вы, стало быть, видели его?» — сказал папаша Жак. «Кого его?» — переспросил я. «Как кого? Черный призрак!» И папаша Жак поведал нам, что вот уже несколько ночей видит черный призрак. Он появляется в парке ровно в полночь и с необычайной легкостью скользит между деревьев. Казалось, он проходит сквозь древесные стволы. Дважды папаша Жак, заметив в окне при лунном свете призрак, вставал и, полный решимости, отправлялся на охоту за этим странным видением. Накануне он чуть было не настиг его, однако тот успел исчезнуть за углом донжона; и наконец, минувшей ночью, действительно выйдя из замка, снедаемый мыслью о новом, только что свершившемся преступлении, он вдруг увидел этот черный призрак посреди центрального двора. Вначале он следил за ним издалека, затем подошел поближе… Обогнув таким образом дубраву и пруд, он дошел до начала дороги на Эпине. Там, по его словам, призрак внезапно исчез куда-то.
«Вы не видели его лица?» — спросил Ларсан. «Нет! Я видел только черное покрывало…» — «Отчего же после всего случившегося в галерее вы его не схватили?» — «Я не мог! На меня напал такой страх… У меня едва достало силы следовать за ним…» — «Вы не следовали за ним, папаша Жак, — сказал я, и в голосе моем прозвучала угроза, — вы шли вместе с призраком рука об руку, вплоть до самой дороги на Эпине». — «Нет! — воскликнул он. — Пошел проливной дождь… Я вернулся!.. Я понятия не имею, что сделалось с черным призраком…» Но при этом он старался не смотреть на меня.
Мы ушли. Как только мы очутились на улице, я спросил, глядя Ларсану прямо в лицо, чтобы по выражению его глаз уловить ход его мыслей: «Сообщник?»
Ларсан воздел руки к небу: «Кому это ведомо?.. Как вообще разобраться в таком деле?.. Двадцать четыре часа назад я готов был поклясться, что никаких сообщников нет и быть не может!»
На этом мы расстались, он заявил, что немедленно покидает замок и едет в Эпине…
Рультабий закончил свой рассказ. Я спросил его:
— Так что же? Какой вывод можно сделать из всего этого?.. Что касается меня, то я просто ума не приложу!.. Я ничего не могу понять!.. Но вы-то хоть понимаете, вы что-нибудь знаете?
— Все! — воскликнул он. — Я знаю решительно все!
Никогда я не видел у него такого сияющего выражения лица. Он встал и крепко пожал мне руку.
— Так объяснитесь, — взмолился я.
— Давайте справимся о здоровье мадемуазель Станжерсон, — сказал он вдруг.
Глава XXIV, РУЛЬТАБИЙ ЗНАЕТ ОБЕ ПОЛОВИНКИ УБИЙЦЫ
Во второй раз мадемуазель Станжерсон оказалась на краю гибели. Беда заключалась в том, что дела ее обстояли гораздо хуже, чем в первый раз. Еще бы, этой трагической ночью убийца нанес ей три ножевые раны в грудь, и долгое время мадемуазель Станжерсон находилась между жизнью и смертью, а когда жизнь стала наконец побеждать и появилась надежда, что несчастной женщине и на этот раз удастся избегнуть жестокой судьбы, окружающие вдруг заметили, что хотя силы с каждым днем постепенно возвращались к ней, но разум начал покидать ее. Малейший намек на случившееся повергал ее в ужасное состояние, у нее начинался бред, и, думается, без преувеличения можно сказать, что арест г-на Робера Дарзака в замке Гландье на другой день после убийства лесника сыграл здесь не последнюю роль. Светлый ум померк, мало того, пучина душевных мук готова была и вовсе поглотить его.
Г-н Робер Дарзак прибыл в замок около половины десятого. Я видел, как он бежал по парку с развевающимися волосами, в растрепанной одежде, весь забрызганный грязью — словом, в самом жалком виде. Лицо его было мертвенно-бледным. Мы с Рультабием стояли в тот миг у окна галереи. Заметив нас, он испустил отчаянный вопль:
— Я опоздал!..
Рультабий крикнул ему:
— Она жива!..
Не прошло и минуты, как г-н Дарзак уже входил в комнату мадемуазель Станжерсон, из-за двери до нас донеслись его рыдания.
* * *
— Что за злой рок! — сетовал Рультабий. — Какие немилосердные боги обрушивают несчастья на эту семью! Если бы меня не усыпили, я бы спас мадемуазель Станжерсон от этого человека и заставил бы его умолкнуть навеки… И лесник бы остался в живых!
* * *
Вскоре к нам присоединился г-н Дарзак. Он был в слезах. Рультабий рассказал ему обо всем: и как он все приготовил, чтобы спасти их — мадемуазель Станжерсон и его; и как бы ему это удалось, если бы он сумел увидеть лицо того человека; и как из-за этого гнусного снотворного план его был потоплен в крови.
— Ах, если бы вы и в самом деле доверяли мне! — едва слышно проговорил молодой человек. — Если бы внушили мадемуазель Станжерсон, чтобы она поверила мне!.. Но здесь никто никому не верит… Дочь не доверяет отцу… Невеста не доверяет жениху… Пока вы тут рассказывали мне, как надо помешать убийце, остановить его, она делала все, чтобы дать ему убить себя!.. Я пришел слишком поздно… наполовину усыпленный… и едва сумел дотащиться до ее спальни, где только вид несчастной, утопавшей в крови, окончательно пробудил меня…
По просьбе г-на Дарзака Рультабий подробнейшим образом описал все случившееся. Пока мы преследовали убийцу в вестибюле, а затем во дворе, Рультабий, держась за стены, чтобы не упасть, добрался до комнаты пострадавшей… Двери в прихожую были открыты, он вошел. Мадемуазель Станжерсон упала на стол и лежала с закрытыми глазами, почти бездыханная; ее пеньюар покраснел от крови, ручьями стекавшей по ее груди. Рультабию, который все еще не мог справиться со снотворным, показалось, что ему снится какой-то страшный сон. В полусознательном состоянии выходит он из спальни мадемуазель Станжерсон, распахивает окно в галерее, кричит нам о свершившемся преступлении, приказывает стрелять и возвращается обратно. Миновав пустой будуар, он входит в гостиную, дверь которой оставалась полуоткрытой, встряхивает г-на Станжерсона, лежавшего на диване, пытаясь разбудить его, как только что будили его самого… Г-н Станжерсон встает с блуждающим взором и позволяет Рультабию увлечь себя в спальню дочери, а увидев ее, испускает отчаянный крик… Ах, наконец-то он проснулся! Проснулся!.. И теперь оба они, собрав остатки сил, переносят несчастную на кровать…
