— Фил, детка, что ты имеешь в виду? Может, расскажешь? Он что-то тебе сообщил? Если да, то, думаю, лучше поделиться со мной.
Филида взглянула на нее и вновь отвернулась. Она не в силах была принять то, что читала на лице Грейс Парадайн. Эта женщина символизировала собой любовь и безопасность, с тех пор как Филида себя помнила. А теперь Филида не могла встретиться с приемной матерью взглядом — и взмолилась почти шепотом:
— Пожалуйста, тетя Грейс… — И вдруг она набралась смелости. Так бывает, если приходится столкнуться с опасностью лицом к лицу. — Да, я скажу, я должна. Мы с Элиотом поговорили. Я знаю, что он дважды писал мне. Знаю, что было в тех письмах. Я их не получила и знаю почему. Я знаю про Мейзи…
— Ты знаешь то, что сказал тебе он.
— Да.
— Девочка моя, ты думаешь, что Элиот сказал правду? Ты думаешь, хоть один мужчина искренен в таких вещах? Ему просто надоела эта девушка — я готова поверить, что она больна, — и он решил с тобой помириться. Почему бы и нет? Ты молода, красива — и по завещанию Джеймса получишь изрядную сумму. Разумеется, он хочет, чтобы ты вернулась.
— Вы говорите, что Мейзи больна, — твердо произнесла Филида. — Разве вы не знаете, что она парализована уже не первый месяц?
— Это тоже он сказал? И ты поверила? Милая, неужели ты хочешь, чтобы Элиот снова разбил тебе сердце? Сейчас он не прочь тебя вернуть, но сколько продлится его любовь, если ты заболеешь, как бедняжка Мейзи? Он бросил ее — и не постыдился прийти и признаться в этом. Как можно ему доверять? Наверное, она тоже думала, что будет счастлива. Что ты получишь в результате?
Филида подняла глаза, полные неизъяснимой грусти.
— Не надо… Все было совсем не так — и, наверное, вы это знали. Мы любим друг друга. Больше не пытайтесь нас разлучить.
Воцарилась тишина. Потом Грейс Парадайн сказала низким трагическим голосом:
— Вот как?
Вновь молчание.
Грейс Парадайн отвернулась. Через несколько мгновений она проговорила:
— Я хочу, чтобы ты поняла. Ты готова выслушать, Фил?
Она произнесла это мягко, даже нежно.
От жалости к ней у Филиды перехватило горло.
— Конечно.
Грейс Парадайн не смотрела на нее. Стоя вполоборота, она разглядывала бумаги на столе.
— Трудно добиться понимания. Вот в чем трагедия немолодых людей — они сами страдали… иногда ужасно страдали. Зачастую по собственной вине. Они слишком многого ожидали, слишком многому верили, ошибались, потому что были невежественны и думали, будто знают все на свете. И теперь они мечтают только о том, чтобы уберечь детей, которых любят, от тех же самых ошибок и страданий. Каково, по-твоему, нам, когда дети не желают слушать и верить? Когда приходится стоять в сторонке и смотреть, как твой ребенок идет к пропасти?
— Нельзя прожить жизнь за другого, тетя Грейс, как бы вы меня ни любили… позвольте мне жить своей жизнью.
Грейс Парадайн обернулась. Пугающе бледная, она все-таки улыбнулась:
— Это твой голос, но не твои слова, Фил. Поди сюда, девочка.
Когда Филида подошла, она положила руку ей на плечо.
— Посмотри, Фил, вот первая фотография, которую я сделала, когда ты появилась здесь в полтора года. Я не прибегала ни к чьей помощи. Ты была самой прелестной малышкой на свете. Потом я взяла няню, но почти всегда купала и одевала тебя сама. Вот миниатюра, которую я заказала, когда тебе исполнилось пять лет. Ты мало изменилась с тех пор. Вот твоя первая школьная фотография, в этой ужасной спортивной блузе, но ты так ею гордилась. Вот ты на выпускном балу. Красивое платье, правда? И еще десятки фотографий. Я храню все. Они лежат здесь, в этой комнате. В доме надо мной смеются, Дики называет их «галереей Филиды». Пускай себе смеются. То, что связано с тобой, слишком дорого, чтобы я могла с этим расстаться. Я старалась сберечь все. Ты и есть моя жизнь.
Филида шевельнулась, словно хотела заговорить, но слова так и не сорвались с ее губ. Грейс Парадайн дрогнувшим голосом продолжила:
— И другой жизни у меня нет. Ты понимаешь? Я рассказываю, дорогая, поскольку хочу, чтобы ты поняла… Ты всегда была любимой и желанной, а я — нет.
— Тетя Грейс!
Негромко и твердо Грейс Парадайн сказала:
— Место, которое принадлежит мне теперь, я создала своими руками. — Она заглянула в глаза Филиды. — Тебе никто не говорил, что я — приемный ребенок?
Филида откровенно испугалась.
— Не может быть!
— Наверное, большинство просто забыли, ведь прошло столько лет. Мать Джеймса потеряла новорожденную девочку, и они удочерили меня. Не сомневаюсь, она меня очень любила, но умерла, когда мне не исполнилось и пяти. От остальных я видела много добра, но никому не была дочерью. И тогда я постаралась обрести свой дом. Когда я обручилась, то решила, что мечта сбылась. Наверное, ты знаешь, что мы с Робертом Моффетом собирались пожениться?
— Да.
— За месяц до свадьбы я услышала от кого-то, что у него девушка в Берстеде. Он и не отрицал — только сказал, что между ними все кончено. Джеймс и его отец хотели, чтобы я вышла за Моффета, они не понимали, отчего я придаю той связи такое большое значение. Фил, милая моя, я рассказываю не для того, чтобы расстроить тебя, просто хочу объяснить, что я почувствовала, когда узнала про Элиота Рэя.
Филида тихо ответила:
— Да, я понимаю. Но ничего похожего…
— Правда? А мне так не кажется. Моя жизнь была разбита, и никто не спешил ее облегчить, как я облегчала твою жизнь, никто не стремился окружить меня любовью и лаской. Прошли десять ужасных пустых лет. А потом появилась ты. Все началось сначала. Как будто я родилась заново. Нельзя расстаться с частичкой жизни, не приблизившись немного к смерти. Вот почему я хранила твою одежду и фотографии. Я не могла ни с чем расстаться, не утратив частичку себя. И вдруг появился Элиот…
Лишь когда Грейс Парадайн произнесла имя Элиота, Филида почувствовала, что больше не выдержит. Она была кротка, но не глупа. Страдания и боль тети Грейс обратились в оружие против Элиота. Неразделенные чувства порой становятся невыносимыми. Филида просто не могла дольше оставаться рядом с Грейс Парадайн, чувствовать давление ее руки. Но отстраниться немедленно — нет, так она не могла.
Грейс Парадайн замолчала, как будто споткнувшись об имя Элиота. Но тут же продолжила:
— Он пришел… его пригласил Джеймс. Не будь я в отъезде, он никогда не ранил бы твое сердце, уж я об этом позаботилась бы. Но когда я вернулась, было уже поздно, вы обручились. Джеймс всегда поддерживал Элиота — этого я так и не простила брату. Элиот мне не нравился, я ему не доверяла, но ничего не могла предъявить. Я потребовала продлить срок помолвки. Джеймс снова принял его сторону. А потом, когда вы поженились, я получила письмо Агнесс Крэнстон. Я не в состоянии выразить, как было ужасно узнать правду — слишком поздно.
Рука на плече Филиды похолодела. Она чувствовала ее, тяжелую и холодную, сквозь платье. Невзирая на жалость к Грейс, она поняла, что больше не вытерпит. Филида отступила, и рука упала. Лицо Грейс Парадайн медленно окрасилось тусклым румянцем.
Филида заговорила, стараясь, чтобы голос не дрожал:
— Пожалуйста, тетя Грейс… я пришла, чтобы кое-что сказать. Позвольте мне закончить. Нет смысла перебирать произошедшие события. Мы нехорошо начали, но собираемся попробовать еще раз. То есть мы с Элиотом собираемся. Не хотите ли и вы? Почему бы не начать сначала? Нет ничего плохого в том, чтобы выйти замуж и обзавестись собственным домом. Моя родная мать была бы счастлива…
Она не могла сказать ничего более страшного. Давняя ревность вырвалась из-под спуда и вспыхнула. Филида увидела лицо, какого никогда не видела раньше, — самообладание сменилось яростью, губы беззвучно произносили слова, долетавшие до нее тихим страшным шепотом. Филида едва сознавала, где находится. Она перепугалась и дрожала.
Когда Грейс Парадайн крикнула: «Уйди!», Филида выбежала из комнаты, думая лишь о том, чтобы наконец скрыться от бури, которую вызвала сама.
