Саймон снова включил фонарик.
— Хорошо, Хоппи, — заговорил он. — Прости, я перебил тебя. Но кровь была такой свежей, что я подумал, не осталось ли еще кого-то поблизости.
— Босс, у меня все так хорошо получалось, когда вы меня остановили, — удрученно и обиженно заявил Униац.
— Не расстраивайся, — успокоил Святой. — Теперь можешь продолжать. Сделай глубокий вдох и начни сначала.
Саймон все еще прислушивался к чему-то, прикидывая, не остался ли убийца в пределах слышимости.
— Теперь без толку, — скорбно произнес Униац.
— Собираешься капризничать? — страдальчески спросил Саймон. — Потому что, если так…
Униац покачал головой:
— Нет, дело не в этом, босс. Начинать нужно с полной бутылкой.
Саймон сконцентрировал взгляд на Хоппи. При имевшемся освещении фигура оставалась нечеткой, однако можно было разглядеть — Униац явно держал в руке что-то лишнее, что было совсем не к месту. Саймон понял: Хоппи так и не выпустил из рук бутылку виски, которой смачивал горло в «Колоколе». Потом бутылка показалась в луче света, словно Хоппи хотел разглядеть, сколько жидкости в ней осталось.
— Боже мой, о чем ты говоришь? — воскликнул Святой.
— Понимаете, босс, эту идею я почерпнул из одной книги. Парень заходит в кабак, покупает бутылку виски, свинчивает пробку и выпивает всю бутылку, не останавливаясь. Поэтому я пытался сделать то же самое в баре, и у меня прекрасно получалось, пока вы меня не прервали. Посмотрите, у меня осталось не больше двух или трех глотков. Но теперь смысла продолжать нет, — пояснил Униац, возвращаясь к причине собственной печали. — Нужно начинать с полной бутылкой.
Только годы тренировок и самодисциплины дали Саймону Темплару сил не сойти с ума.
— В следующий раз тебе лучше забрать бутылку с собой и где-нибудь с ней запереться, — сказал он, прилагая огромные усилия, чтобы сдержаться. — Сейчас у нас нет другой бутылки, а поэтому ты в состоянии заметить, хотя бы на мгновение, что здесь кого-то убили?
— Да, — радостно ответил Униац. — Девчонку.
Сделав этот вывод, Хоппи погрузился в благожелательное молчание. Он как бы вычеркивал себя из ситуации и всем своим видом показывал, что это не его дело. Здесь требовалось думать, а мышление было работой, к которой Святой имел склонность и обладал сверхъестественными способностями для ее выполнения. Вот на эти способности мистер Униац и полагался с детской верой, очень походившей на почитание и поклонение богам.
Святой размышлял. Он думал так отстраненно, что даже сам удивился. Девушка мертва. Он видел раньше много убитых мужчин, иногда ужасным способом, но только одну женщину. Тем не менее это не должно играть никакой роли. Нора Прескотт никогда для него ничего не значила, он даже не узнал бы ее голос. Ведь мог же он равнодушно относиться к смерти других незнакомых женщин, которые умирали в разных местах, в разное время, по разным причинам. Нора Прескотт — просто еще одно имя в длинном мировом списке ничем не выдающихся мертвецов.
Но она просила его о помощи. Вероятно, Нора и умерла из-за того, что хотела ему что-то рассказать. Она не принадлежала к тем щебечущим и хихикающим дурочкам, которые впадают в истерику при виде мыши. Она на самом деле что-то знала — и это для кого-то было достаточно опасно, чтобы он предпочел совершить убийство, нежели позволить информации всплыть наружу.
«…в одной из самых больших афер, которые когда-либо пытались провернуть…» Это была единственная фраза в ее письме, которая давала хоть какие-то сведения. Она всплыла в сознании Святого не как комбинация слов, а как четкая и ясная констатация факта. И тем не менее, чем больше он думал об этой фразе, тем четче понимал: она совершенно ничего проясняет. Саймон все еще ожидал что-то услышать. Где-то в глубине души возникало беспокойство, и оно требовало внимательно отнестись к зарождающейся мысли.
Саймон снова обвел лучом фонарика внутреннюю часть здания. Это было простое деревянное строение с тремя стенами и двустворчатой дверью вместо четвертой. Здесь хватало места как раз для трех судов, которые держали в эллинге. С каждой стороны имелось по маленькому оконцу; их так давно не мыли, что они стали почти непроницаемыми. Луч обшарил голые стропила над головой, которые поддерживали крышу, покрытую гонтом. Там не имелось места для укрытия. Спрятаться можно было только под одной из лодок. Саймон провел лучом света по лодкам и исключил такую возможность.
На полу у коленей девушки лежал нож — обычный дешевый кухонный нож, но достаточно острый для того, что было им совершено. На ручке размазана кровь. Вероятно, часть ее попала и на руку убийце или, что более вероятно, на его перчатку, а оттуда уже на дверную ручку. Судя по пятнам и дыркам на одежде девушки, убийца ударил два или три раза. Если он был силен, то мог держать ее за горло. Чтобы убить без шума.
— Достаточно умело для быстрой работы, — суммировал свои выводы вслух Святой.
«Вероятно, действовали поспешно, — думал Саймон. — Убийца не мог знать, что она собиралась встретиться со мной здесь до того, как она написала записку, которую передали мне в „Колоколе“. Видимо, она и сама об этом не знала. Он видел записку? Маловероятно. Но он мог следить за Норой. Значит, нож у него был при себе, приготовлен для дела. Обычно такой нож с собой не носят. Значит, он знал, что использует его, еще до того, как вышел из дома. Если только нож не лежал здесь, в эллинге, а преступник просто его схватил. Но зачем такому ножу лежать в подобном месте? Значит, убийца знал, что Нора связалась со мной, и решил ее убить. Тогда почему бы не убить ее до того, как она вообще пришла в „Колокол“? Она могла поговорить со мной там, и он не смог бы ее остановить. Или смог бы? Или он ставил на то, что она не рискнет разговаривать со мной в баре, при свидетелях? Возможно. Что ж, у него хорошее знание психологии и очень крепкие нервы, если он решился на это поставить. Убийца выяснил, что она мне написала? В таком случае у меня, по его Мнению, осталось письмо. Он ожидает, что если я найду ее убитой, то обращусь в полицию. А это опасно. И он знал, что я ее найду. Тогда почему…»
Поняв, к чему ведут его мысли, Святой почувствовал что-то вроде внутреннего взрыва. Тогда он понял, почему интуитивно он так и не прекращал прислушиваться. У него по спине пробежали мурашки.
И в это мгновение он услышал…
Другой человек вполне мог никогда не уловить этот звук. Подошва ботинка невзначай ступила на несколько маленьких камешков снаружи, и эти камешки легко потерлись друг о друга. Но именно на это был бессознательно настроен каждый нерв в теле Саймона — с тех пор как он увидел мертвую девушку у своих ног. Он неизбежно должен был услышать это, после всего случившегося. Саймон дернулся и начал разворачиваться — так распрямляется сжатая пружина.
Святой еще не закончил этого движения, когда заговорил револьвер.
Он резко и коротко гавкнул, звук получился странно приглушенным, хотя и долго звенел потом в ушах Саймона. Пуля просвистела мимо его уха, как голодный комар, и, судя по ее яростному свисту, Саймон понял, что если бы не стал поворачиваться в ту секунду, когда в него выстрелили, то пуля попала бы ему точно в голову. Осколки разбитого стекла со звоном упали на пол.
Саймон резко развернулся к двери, ему в глаза тут же ударил свет, и четкий голос, не растягивающий звуков, приказал:
— Бросьте оружие! У вас нет шанса!
Свет мощно бил в глаза и слепил. Большой карманный фонарь полностью проглотил тусклый луч фонарика Святого. Саймон знал, что шансов у него действительно нет. Он мог бы выстрелить наугад, но для мужчины с мощным фонариком он служил целью, на которой можно было рисовать узоры дырками.
Саймон медленно разжал пальцы, и большой «люгер» с грохотом упал на доски пола у него под ногами.
Потом он протянул руку и наклонил вниз дуло пистолета, который Униац с быстротой молнии выхватил после выстрела.
— Ты тоже, Хоппи, — спокойно сказал Саймон. — Если они проделают в тебе дырку, все виски выльется.
— Отступите назад, — прозвучал следующий приказ.
Саймон подчинился.
— Розмари, забирай оружие, — велел тот же голос. — Я держу их под прицелом.
В луче света появилась девушка. Это была та самая стройная смуглянка, от спокойной красоты которой у Саймона в «Колоколе» участилось дыхание.
III
Девушка наклонилась, взяла оба пистолета за рукоятки и нацелила их на Саймона и Хоппи. Вела она себя не робко, но определенная напряженность в ее движениях чувствовалась. Опытному Саймону было очевидно, что она не привыкла держать оружие. Потом девушка отступила назад и исчезла во тьме, окружившей луч света.
— Не возражаете, если я закурю? — с чопорной учтивостью спросил Святой.
— Мне плевать, — ответил тот же четкий голос, который, как понял Саймон, мог принадлежать только молодому человеку в полосатом блейзере. — Но не пытайтесь что-то предпринять, я тотчас выстрелю. Отступите назад, вон туда.
