Все еще стоя, она обвела кончиком штопора вокруг горлышка бутылки, аккуратно срезая фольгу. Отложила фольгу в сторону, ввинтила кончик штопора в пробку и уперлась донышком бутылки в столешницу. Затем, держа штопор неподвижно, она медленно, ровно и осторожно (точно так же, как, помнится, делал мой отец когда-то давно в Торки) начала поворачивать бутылку по кругу. Еще мгновение, и, хлоп, пробка вынута.
Как заправский сомелье, она налила глоток вина в мой бокал и стоя ждала, когда я попробую.
Я подняла на нее глаза.
— Замечательно, — честно сказала я.
Мисс Рендалл улыбнулась.
— «Шамболь-мюзиньи». Мое любимое. — Она протянула бутылку, я подняла бокал, и она его наполнила. Затем налила вина себе, поставила бутылку на стол и села. Подняла свой бокал и провозгласила: — Ваше здоровье!
— Ваше здоровье! — повторила я с insouciance[64] няни, привыкшей распивать вино средь бела дня в котсуолдском коттедже в Париже в обществе таких персон, как мисс Рендалл, Мы чокнулись, и каждая отпила по глотку. Затем она посмотрела на меня взглядом столь же решительным, как и ее движения.
— Мы с ней были какое-то время близки, — сказала она.
— Да, — ответила я.
— Мы были некоторое время любовницами.
— Разумеется, — сказала я. Мне показалось, что я хорошо держусь, но по смешинке в уголках глаз мисс Рендалл я поняла, что она забавляется.
Естественно, как ни мало была заметна эта смешинка, она предполагала, что мисс Рендалл хочет, чтобы я видела, как она забавляется.
— Она была, вернее, казалась очень чувственной женщиной, — продолжала мисс Рендалл.
— Казалась?
Мисс Рендалл отпила еще глоток вина.
— Из нас редко кто выглядит таким, каким кажется. А Сабина и подавно. Когда-то я думала, что знаю ее. Мы наслаждались друг другом, а может, мне просто казалось. Я не имею в виду — чисто физически.
Я кивнула.
Она улыбнулась.
— Хотя, как вы, вероятно, догадались по этой картине, это тоже было частью наших отношений. Притом значительной.
— Да, — кивнула я, стараясь изо всех сил не моргнуть.
Мисс Рендалл улыбнулась и откинулась на спинку стула.
— Я вас шокирую, Джейн?
— Нет-нет. Совсем нет.
Она засмеялась, на мгновение подняв голову и показав свою изящную шею. Аметист в ее колье задрожал, словно подмигивая мне на свету, но она тут же опустила голову. Взгляд ее фиалковых глаз снова встретился с моим. На мгновение ее глаза сузились, словно она пыталась проникнуть в самую глубину моего взгляда.
— Вы озадачиваете меня, Джейн. В вас есть что-то истинно английское. Я не имею в виду ничего плохого, пожалуйста, не поймите меня превратно, но в вас есть что-то такое, чего я пока не могу уловить.
Мое удостоверение пинкертона, скорее всего. Оно осталось в Лондоне и надежно спрятано от любопытных глаз и загребущих рук.
Я улыбнулась.
— Из нас редко кто выглядит таким, каким кажется, — сказала я, (Из-за кулис я расслышала одобрительные аплодисменты госпожи Эпплуайт.)
— Touchè,[65] — сказала мисс Рендалл, подняла бокал и отпила глоток.
— Она вам лгала? — спросила я.
Мисс Рендалл поджала губы и на мгновение задумалась. Наконец она произнесла:
— Она сама была воплощением лжи. Той, за кого она себя выдавала, не было и в помине.
Мисс Рендалл наклонилась ко мне. Теперь ее улыбка была дразнящей.
— Хотите знать, что она здесь делала? В Париже?
— Да, конечно.
Она снова выпрямилась.
— Так вот. Она говорила, что приехала сюда потому, что в Мюнхене ей было скучно. Что ее отец, барон, подумывал об инвестициях здесь, в Париже. Что, возможно, он купит небольшой дом где-нибудь на острове Сен-Луи. — Она отпила глоток вина, взглянула на портрет Сабины, потом на меня. И слегка улыбнулась. — Она много чего говорила. Но все было ложью.
— Тогда зачем она сюда приехала?
Мисс Рендалл взглянула на мой бокал, к которому после первого глотка я даже не прикоснулась.
— Мне казалось, вам понравилось вино.
— Понравилось. Просто я выпила немного лишнего за обедом.
— Ох, Джейн, пожалуйста, не будьте такой правильной. Не будьте такой умеренной. Только не здесь. Не со мной. Я могу принять перебор, я могу принять полный отказ, но я не терплю умеренности.
Я засмеялась. И отпила глоток вина.
— Прекрасное вино.
Мисс Рендалл кивнула с медленным, подчеркнутым изяществом. Волосы упали ей на лоб.
— Спасибо. Спасибо за ваше чувство юмора. — Она отпила еще глоток. — Так вот, она объявилась здесь, чтобы собирать деньги для одной политической партии в Германии.
— В Германии?
— Есть там одна партия, называется национал-социалистической рабочей. Слышали о такой?
— Слышала. Далее припоминаю, кто-то говорил мне, что Сабина была ее членом.
Мисс Рендалл слегка приподняла брови.
— В самом деле? И кто же?
— Не помню. — Но ты должна помнить, Ева, если внимательно читала письмо. Это был Нил Форсайт. — Один из Форсайтов.
Мисс Рендалл кивнула.
— Но она была не просто членом. Она на них работала. Переправляла деньги из Франции в Германию.
— Какие деньги? И с какой стати кто-то во Франции станет давать деньги немецкой политической партии?
— Вы знаете, за что борются национал-социалисты? Каковы их цели?
— Довольно смутно. Они против большевиков, верно? И против евреев?
— Самым непримиримым образом. Против тех и других. Как и все остальные, немцы имеют привычку перекладывать вину за свои беды на других. Большинство рабочих обвиняют евреев, которые, как им кажется, правят страной. Промышленники и армия, которые на самом деле этой страной правят, обвиняют большевиков. Буржуазия винит Францию. Национал-социалисты обращаются ко всем. Кроме того, они играют на неугомонной склонности немцев к мистике, на их преклонении перед ужасным тевтонским прошлым. Узы крови. Национальная самобытность.
— Der Volk.[66]
На этот раз она подняла одну бровь.
— Вы говорите по-немецки?
— Немного, — призналась я.
Это ее снова позабавило. Она подняла бокал и отпила глоток.
— Вы и правда темная лошадка, Джейн.
Лучше оставить это замечание без ответа, решила я.
— Но какое отношение это имеет к социализму?
Мисс Рендалл улыбнулась.
— Неуловимая темная лошадка, — прибавила она.
Лучше и это оставить без внимания.
— Но я действительно не понимаю, — с невинным видом заявила я, — почему они называют это социализмом.
Мисс Рендалл вдруг рассмеялась, откровенно развеселившись, и снова откинула голову назад. Затем перевела взгляд на меня и с улыбкой разглядывала меня некоторое время. Кивнула.
— Ладно, Джейн. Не будем отвлекаться от темы, хорошо? — Еще одна улыбка и легкое пожатие плечами. — Почему они называют это социализмом? Наверное, потому, что думают, рабочим понравится, как это звучит. Как англичане говорят? «Подсластить пилюлю». Но вы совершенно правы. Социализма тут нет и в помине. Национал-социализм означает, что рабочие, промышленники и буржуазия, все вместе, должны работать на благо Новой Германии.
— Но с какой стати кто-то во Франции должен им помогать?
— Здесь есть люди, которые разделяют их страх перед большевиками. Они презирают веймарское правительство, социалистическое на словах, но не на деле, и они с радостью готовы помочь партии, которая обещает его свергнуть. А заодно и большевиков. И, знаете, они бы совсем не возражали, если бы походя разобрались и с евреями.
— Но Франция и Германия всегда были врагами. Что будет, если национал-социалисты придут к власти?
— А они наверняка придут. Ну, я уверена, французы, которые их поддерживают, говорят себе, что они либо перейдут этот мост, либо сожгут его, случись что. Вы знаете, большевистские вожди, Ленин и Троцкий, жили здесь, в Париже, до революции?
— Да.
— И французы, поддерживающие Германию, боятся сильной Германии куда меньше, чем революции.
Мисс Рендалл еще раз взглянула на портрет Сабины, снова приложилась к бокалу и откинулась на спинку стула.
— Так вот, от таких людей Сабина и получала деньги.
— И вы об этом знали?
— Я узнала, но не сразу. Мы мало говорили о политике. Но я должна была догадаться. И сделать вывод из того, что она говорила. Но я вполне сознательно не придавала этому серьезного значения. Она была очень молода, всего двадцать лет, а молодые иногда страстно увлекаются политикой. И, видите ли, я была слегка ею очарована.
Мисс Рендалл налила еще вина в мой, почти полный, бокал и добавила в свой, почти пустой. Поставила бутылку на стол, подняла свой бокал и отпила глоток.
— Потом в один прекрасный день я обнаружила, что она подделала мою подпись на чеке. Я вызвала ее на разговор. Это было… очень неприятно. Она такого мне наговорила. Сказала, кстати, что вообще использовала меня с самого начала. Мое положение. Мои связи с некоторыми людям. Она так прямо и заявила, что сошлась со мной как с женщиной только потому, что хотела помочь партии. Она сказала… — Мисс Рендалл криво усмехнулась. — Она говорила ужасные вещи.
