Розамонда нежно посмотрела на него и, тихо улыбнувшись, сказала:
— Бедный мой друг! Твой сидящий человек — миниатюрная копия с знаменитого изображения Ниобеи[12] с ребенком; твои скалы — изображения туч; твои деревья — стрелы, пущенные каким-нибудь невидимым Юпитером, Аполлоном или другим языческим богом. Ах, Лэнни, Лэнни! Ты не можешь доверяться своему осязанию так, как доверяешься мне!
Тень досады пробежала по лицу Леонарда, но она мгновенно исчезла, как только Розамонда снова взяла его за руку и повела к дивану. Он тихо привлек ее к себе, поцеловал в щеку и сказал:
— Да, твоя правда, Розамонда. Единственный друг, не изменяющий мне в моей слепоте, — это моя жена.
Заметив, что Леонарду взгрустнулось и угадав инстинктом женской привязанности, что он задумался о тех днях, когда еще наслаждался чувством зрения, Розамонда поспешила снова повернуть разговор на Миртовую комнату.
— Что теперь осматривать, мой милый? — спросила она. — Шкаф мы осмотрели, со столом надо повременить; нет ли еще здесь какой-нибудь мебели с ящиками?
Она с недоумением огляделась вокруг себя, потом пошла опять в ту часть комнаты, где стоял камин.
— Лэнни, проходя только что с тобою, я заметила здесь еще кое-что, — сказала она, приближаясь к стороне камина, противоположной той, где стоял письменный стол.
Она взглянула пристальнее и открыла в темном углу, в тени, падавшей от камина, маленький столик, сделанный из черного дерева, — самая невзрачная и бедная вещь, которая только была в комнате. Розамонда ногой толкнула его к свету; столик с треском покатился вперед на тяжелых, старомодных колесах.
— Лэнни, я нашла один стол, — сказала молодая женщина, — это ничтожная, бедная вещь, брошенная в углу. Я выдвинула его к свету и нашла в нем ящик. — Потом, замолчав на минуту, попробовала выдвинуть ящик, но он не поддавался.
— Еще замок! — вскричала она с досадой. — Даже этот ничтожный столик — и тот против нас!
И Розамонда сердито толкнула его рукою. Столик покачнулся на непрочных ножках и упал на пол, но так тяжело, как упала бы вещь вдвое больше его, упал с шумом, который раздался по всей комнате и который эхо пустой комнаты повторило несколько раз.
Розамонда побежала к мужу, который в беспокойстве вскочил с дивана, и рассказала ему, что случилось.
— Ты говорила, что это маленький столик, — сказал с изумлением Леонард, — а между тем, он упал так, как самая тяжелая мебель!
— Да, судя по всему, в ящике должно быть что-нибудь тяжелое, отвечала Розамонда, подходя к столу, под влиянием беспокойства, произведенного на нее тяжелым падением столика. Давши время рассеяться пыли, которая поднялась при этом и стояла густою массою, она наклонилась к столику и стала рассматривать его. При падении он треснул сверху донизу, и замок отскочил от крышки.
Тогда Розамонда подняла столик, выдвинула ящик и, взглянув вовнутрь, сказала мужу:
— Я угадала, что здесь должно быть что-нибудь тяжелое. Ящик полон кусками меди, похожими на образчики из Портдженского рудника… Постой-ка; я еще что-то нащупала в самом конце его.
Говоря это, она вытащила из-под кучи меди маленькую круглую рамку из черного дерева, величиною в обыкновенное ручное зеркало. Вынимая его, Розамонда заметила, что под ним лежал свернутый клочок бумаги. Молодая женщина положила эту бумагу на стол и потом взяла рамку, чтобы осмотреть, нет ли в ней какого-нибудь изображения.
Рамка заключала в себе картинку, писанную масляными красками, почерневшую, но не слишком затертую временем. Она изображала голову женщины.
При первом взгляде на нее Розамонда вздрогнула и поспешно пошла к мужу, держа в руке портрет.
— Ну, что ты нашла? — спросил он, заслышав ее шаги.
— Картину, — отвечала она слабым голосом, остановясь, чтобы снова взглянуть на нее.
Чуткое ухо Леонарда заметило перемену в голосе жены, и полушутливо, полусерьезно он спросил:
— Тебя, кажется, напугал этот портрет?
— Этот портрет ужасно встревожил меня и обдал холодом, — отвечала Розамонда. — Помнишь, в ту ночь, как мы приехали сюда, горничная Бэтси описывала нам приведение северных комнат?
— Помню очень хорошо.
— Лэнни, это описание совершенно схоже с этим портретом: те же светлые волосы, те же ямочки на щечках, те же правильные блестящие зубы. Это та же поражающая, роковая красота, которую описывала Бэтси и которую она называла ужасающею.
Леонард улыбнулся и отвечал спокойно:
— Какое у тебя пылкое воображение, моя милая!
— Воображение! — повторила Розамонда про себя… — Какое тут воображение, когда я вижу это лицо, когда я чувствую…
И она остановилась, снова вздрогнула, поспешно вернулась к столу и положила на него портрет лицом книзу. В эту минуту свернутый клочок бумаги, вынутый из ящика, попался ей на глаза.
— Это, может быть, скажет нам что-нибудь насчет портрета, — проговорила Розамонда, протягивая руку к бумаге.
Время подходило к обеду. Жар еще удушливее висел в воздухе, и всеобщая неподвижность была еще ощутимее, чем прежде… Розамонда открыла бумагу…
Глазам ее представились буквы, написанные чернилами, пожелтевшими от времени. Розамонда заботливо разгладила бумагу на столе, потом снова взяла ее и посмотрела на первую строчку написанного.
Эта первая строчка заключала в себе только три слова, сейчас же показавшие Розамонде, что в руках ее было не объяснение портрета, но письмо, — три слова, заставившие ее вздрогнуть и мгновенно измениться в лице. Не читая дальше, она быстро перевернула листок, отыскивая конец письма.
Конец этот был на третьей странице, но внизу второй были подписаны два имени. Розамонда взглянула на верхнее из них, снова вздрогнула и опять перевернула письмо на первую страницу.
Строчку за строчкой, слово за словом, она читала, между тем как мрачное настроение постепенно овладело ею и страшная бледность распространилась по лицу. Дойдя до конца третьей страницы, она опустила руку с письмом и медленно повернула голову к мужу. В таком положении стояла она, без слез в глазах, без движения в лице, не говоря ни слова, не трогаясь с места, — стояла, сжав холодными пальцами роковое письмо и глядя с затаенным дыханием на своего слепого мужа.
Он сидел, как за несколько минут до этого, скрестив ноги, сложив руки и повернув голову в ту сторону, откуда слышал голос жены. Но скоро продолжительное молчание ее привлекло его внимание. Он изменил свое положение, прислушался, с беспокойством повернул голову из стороны в сторону и йотом сказал:
— Розамонда!
При звуке этого голоса губы ее зашевелились, пальцы крепче сжали бумагу, но она не могла ни двинуться с места, ни проговорить что-нибудь.
— Розамонда! — снова позвал Леонард.
Снова губы ее зашевелились, выражение чего-то тенью пробежало по бледному лицу ее, она сделала шаг впереди взглянула на письмо и опять остановилась.
Не слыша ответа, Леонард вскочил с места в удивлении и беспокойстве. Поводя своею беспомощною рукою в воздухе, он сделал несколько шагов и отошел от стены, подле которой сидел. Стул, которого он не ощупал руками, стоял на его дороге, и он сильно толкнулся о него коленом.
Крик вырвался из уст Розамонды, как будто боль от удара вдруг перешла от мужа к ней. В одно мгновение она была подле него и спрашивала:
— Ты не сильно ушибся, Лэнни?
— Нет, нет, — отвечал он, опуская руку к колену, но Розамонда предупредила его и приложила к ушибленному месту свою руку, стоя на коленях и прижавшись к мужу головою. Он тихо положил руку к ней на плечо; тут глаза ее: наполнились слезами, которые тихо покатились по щекам.
— Я думал, что ты ушла и оставила меня одного, — сказал Леонард. — Здесь была такая тишина, что мне казалось, будто ты ушла из комнаты.
— Не хочешь ли ты теперь уйти отсюда? — спросила Розамонда. Силы, казалось, оставляли ее; она опустила на грудь голову, и письмо упало из ее рук на пол.
— Ты как будто устала, Розамонда, — сказал Леонард. — Голос твой показывает это.
— Я хочу уйти отсюда, — отвечала она тем же слабым, принужденным голосом. — Что, колено твое не болит больше? Можешь ты идти?
— О, конечно, я забыл о своем колене. Если ты действительно устала, то, чем мы скорее уйдем отсюда, тем лучше.
Розамонда, казалось, не слыхала последних слов. Она судорожно водила пальцами по шее и груди. Два красных пятна показались на ее бледных щеках. Глаза ее были устремлены на письмо, лежавшее на полу; после нескольких минут колебания она подняла его. Несколько минут стояла она на коленях, смотря на письмо и отвернув голову от мужа, потом встала и пошла к камину. Там, между пылью, золою и разной дрянью, валялись старые, изорванные бумаги. Розамонда устремила на них внимание. Она долго смотрела и постепенно подходила ближе и ближе к ним. На одно мгновение она протянула письмо к куче, наваленной в камине, но потом отскочила назад, сильно вздрогнула и обернулась к мужу. При виде его слабое, едва внятное восклицание, полустон, полурыдание вырвалось из ее груди.
