Служба была кошмаром для Джойс, поэтому она была благодарна Кемпиону за его присутствие. Он держался превосходно и находил нужные места в молитвеннике тети Каролины с таким видом, как будто с детства только этим и занимался. Самое удивительное, что он вряд ли отдавал себе отчет в том, что происходит в большом и безликом здании церкви. Его голова была занята обдумыванием предположения, которое было столь пугающим, что он настойчиво отгонял от себя эти мысли. Когда идея окончательно сформировалась, и он тщательно сопоставил друг с другом все детали, само по себе это предположение повергло его в изумление и ужас. В данный момент оно было еще слишком смутным, чтобы говорить о нем вслух. Он представил себе выражение лица Станислауса Оатса в тот момент, когда он ему все скажет. И тем не менее, если его чудовищное предположение было верным, если оно не было привидевшимся ему страшным сном, он содрогался при мысли о том, какой опасности подвергались все обитатели «Сократес Клоуз».
Маркус Фезерстоун дожидался в доме их возвращения из церкви. Дядя Вильям тоже чувствовал себя уже достаточно окрепшим, чтобы спуститься вниз. Когда Джойс и Кемпион вошли в утреннюю гостиную, мужчины сидели у камина, и, судя по всему, разговор между ними был не из приятных. Надувшийся дядя Вильям ссутулился в кресле и рассеянно посасывал пустую трубку, а Маркус, на котором начало сказываться напряжение трех последних дней, был все еще красным от возбуждения.
При их появлении Маркус встал, подошел к девушке и поцеловал ее, и это неожиданное проявление нежности почти испугало их обоих и повергло в шок дядю Вильяма. Джойс была в восторге, и Кемпион отметил, что сильные переживания, какими бы трагическими они ни были, все-таки вывели Маркуса из того летаргического состояния, в котором он пребывал, судя по его письму. Дядя Вильям поспешил воспользоваться своим преимуществом.
— Мне кажется, вы всех смутили, — заметил он. — Целоваться до обеда — это такой же дурной тон, как пить спиртное до завтрака. Моральный облик этого дома полностью изменился. Если в таких старых семьях, как наша, начинается процесс разложения, он идет очень быстро. Полагаю, моя мать тоже произвела сегодня утром в церкви то скандальное впечатление, которого она добивалась. Что же касается меня, то я намереваюсь оставаться по утрам в постели до тех пор, пока все это не закончится.
Кемпион обратил внимание на то, что он уже расстался с лентой, при помощи которой его рука была подвязана к шее, и что, сведя повязку до минимума, дядя Вильям старался держать раненую руку в кармане.
— Этот молодой идиот, — продолжал пожилой человек, кивнув упрямой головой в сторону Маркуса, — все еще настаивает, чтобы я признался в том, что на меня было совершено какое-то мифическое нападение. Он говорит, что побывал у Леврока, и узнал, что Джулию действительно отравили. В бедняжке нашли Бог знает сколько кониума! Если бы Леврок был приличным человеком, он оставил бы эти сведения при себе.
— Мистер Фарадей, — лицо Маркуса побагровело. — Я ведь рассказал вам об этом по секрету, что, боюсь, было очень неосмотрительно с моей стороны. И сделал я это только потому, что искренне хотел объяснить вам, в какой опасности вы находитесь. Эта информация была передана мне конфиденциально, и я просил бы вас с этим считаться.
— Это тем более глупо с вашей стороны, — непростительно грубо ответил ему дядя Вильям. — Когда человек окружен со всех сторон подозрительными дураками, он сам окажется в дураках, если будет хранить чьи-то секреты. С самого начала вы вели это дело скандальным образом. И когда оно закончится, вы окажетесь в очень неприятном положении. Ваша репутация обязательно пострадает.
Маркус открыл было рот для ответа, но передумал и позволил Джойс увести себя из комнаты.
Дядя Вильям хихикнул.
— Его пора поставить на место. Он должен выполнять обязанности нашего адвоката, а не прокурора. Скажите, Кемпион, — продолжал он, и от его неожиданной бравады не осталось и следа, — что же теперь со мной будет?
Кемпион посмотрел на него с сожалением.
— Эта история с кошкой, — сказал он, — вызывает большие сомнения, вы же понимаете.
— В тот момент я ничего лучшего придумать не мог, — неожиданно проговорил дядя Вильям.
— Ну, так еще не поздно все исправить, — заметил Кемпион.
Дядя Вильям, казалось, колебался. Потом он бросил быстрый взгляд в сторону молодого человека.
— Я был бы счастлив, если бы я знал, что это было на самом деле, — медленно проговорил он. — Я был тогда немного не в себе. Что-то меня ударило, это я помню. И в тот момент я решил, что это была кошка. Если бы я знал, что это было на самом деле, — добавил он искренним тоном, — я бы вам сказал об этом, но я не знаю. Как я уже говорил вам, в доме происходит что-то странное. Я и так оказался в дурацком положении. К тому же я понял одну вещь — если ты дал какие-то показания, не отступай, стой на своем. Сущая беда иметь дело с этими специалистами. Нет, раз я сказал, что это была кошка, значит это была кошка. Это мое последнее слово. О, Боже мой, сюда идет Китти, — проговорил он вполголоса, когда дверь отворилась. — Терпеть не могу слезливых женщин.
Он встал и вышел из комнаты, бесцеремонно оттолкнув свою увядшую маленькую сестру, которая, обернувшись, посмотрела на него с возмущением.
Кемпион остался стоять на каминном коврике, а тетя Китти, видимо, не знала, что ей лучше сделать — последовать за хорошо знакомым ей грубияном или остаться с человеком, от которого она не знала, чего ожидать. Она была одета в то же самое черное платье, в котором Кемпион видел ее в первый раз. Ее глаза покраснели, а влажные кудряшки, окружавшие лицо, обвисли. В конце концов она решила войти.
Закрыв за собой дверь и скромно потупив взгляд, она подошла к камину и стала ворошить угли.
Со своего места Кемпион мог видеть ее лицо. Она шевелила губами, как будто пыталась заставить себя что-то сказать. Вдруг она выпрямилась и повернулась к нему с тем трагическим видом, который ему случалось замечать у нее и раньше. Ее маленькое тельце в гладком черном платье задрожало, морщинистые щеки покрылись румянцем, а рука крепко сжала кочергу.
— Мистер Кемпион, — сказала она, — мистер Кемпион, вы ведь не имеете отношения к полиции, верно?
Он не улыбнулся. Его глаза за стеклами очков внимательно следили за выражением ее увядшего лица.
— Нет, — серьезно ответил он. — Я действую здесь от имени миссис Фарадей. Могу ли я вам чем-нибудь помочь?
Похоже, мужество снова стало покидать тетю Китти, но она все-таки собралась с силами.
— Вы не должны верить ни одному слову из того, что говорит Вильям, — продолжила она, чуть дыша от волнения. — Мне не следовало бы этого говорить, ведь он мой брат. Но ему нельзя верить.
Она замолчала, а потом задала ему еще один неожиданный вопрос:
— Вы верите в сверхъестественные силы, мистер Кемпион? То есть, — продолжала она, подойдя на шаг ближе и вкладывая в свои слова сильное чувство, — вы верите в силы Зла?
— Да, — ответил Кемпион.
Тетя Китти, казалось, была удовлетворена этим ответом. Она кивнула и несколько приободрилась.
— Остерегайтесь этого дома, — сказала она. — Я не боюсь, то есть, я не боюсь по-настоящему, потому что верую и нахожу защиту и поддержку в религии. Но другие обитатели этого дома не веруют в Бога, и для них нет спасения. Они все погибнут, точно так же, как погиб Эндрю. Зло не ушло, — продолжала она, и кочерга в ее руке задрожала. — Дух Зла жив и действует в этом доме. — Она понизила голос. — Вы видели этот рисунок в библиотеке? Это лишь начало. Я сразу узнала его, когда увидела. Эндрю сказал мне однажды, что если он умрет первым, то будет являться сюда, чтобы отравлять нам жизнь. Ну, так вот, — торжественно закончила она, — это он и есть.
Кемпион, много испытавший в жизни, отер лоб носовым платком. Однако, начав говорить, тетя Китти уже не могла остановиться.
— Я не пошла в церковь сегодня утром, — сказала она, — потому что я чувствовала, что как только войду в это священное здание, на моем лине проступит черная тень болезни, которой заражен этот дом. В этом доме царит Зло. Вильям сказал, что на него напала кошка. Это была не кошка, мистер Кемпион. На Вильяма ведь напали, когда он спал. Люцифер протянул к нему свою руку из тьмы и оставил эту предупреждающую отметину.
