— Да, — подтвердил Стивенс, пожирая Уэбстера Кейна взглядом, полным холодной ненависти.
— Ничтожная тварь, — пророкотал Харви, тоже имея в виду Кейна.
Экономист, ошарашенный, лишившийся дара речи, только переводил взгляд со Стивенса на Харви, с Харви на Стивенса. Для его первого признания потребовались слова, нанесенные на бумагу и подписанные, для второго — слов не потребовалось. Вторым его признанием стал этот ошарашенный взгляд, и все, кто сидел в комнате, поняли: это признание подлинное, без дураков.
Но ошарашен был не только он.
— Уэб! — взревел Сперлинг. — Разрази меня гром — Уэб!
— Ваша карта бита, мистер Кейн, — ледяным тоном провозгласил Вулф. — Вам больше не на кого опереться. Вам конец как Кейну: стоявшая на вас коммунистическая печать наконец проявилась. Вам конец как Рейнолдсу — ваши товарищи продали вас с потрохами, как могут продавать только они. Вам конец даже как двуногому животному — предстоит держать ответ за убийство. Моя задача была лишь найти убийцу, все остальное вскрылось достаточно случайно — слава богу, дело это закончено, ибо оно оказалось нелегким. Он к вашим услугам, мистер Арчер.
Я позволил себе расслабиться — едва ли возникнут осложнения, да и Бен Дайкс с Пэрли Стеббинсом уже вплотную опекали Кейна, — к тому же надо было срочно позвонить. Я пододвинул телефон и набрал номер Лона Коэна в «Газетт».
— Арчи? — в его голосе слышалось отчаяние. — На сдачу материала осталось двенадцать минут. Ну что?
— Порядок, сынок, — по-отечески успокоил его я. — Вперед.
— Все так, как есть? Уэбстер Кейн? Его сцапали?
— Все по плану. Материалы и сотрудничество гарантируем. Если ты ведущий экономист, могу подсказать, где открылась хорошая вакансия.
Далеко за полночь, когда все остальные давно разъехались, Джеймс Сперлинг все еще сидел у нас. Сидел в красном кожаном кресле, пил виски, заедал орешками и уяснял, что же все-таки произошло.
Конечно, главное, что его задержало, — желание привести в норму пошатнувшееся самоуважение; ведь к нему в доверие втерся коммунист, он приютил на своей груди коммуниста — разве мог он спокойно заснуть с такой кошмарной мыслью? Первое признание, которое он сам заставил подписать Кейна, — эта рана саднила больше всего; Сперлинг честно сказал, что этот документ он составил сам; считал, что таким шедевром может гордиться даже председатель правления; а теперь выяснилось — пусть Рони не стоял, а лежал, когда его ударила машина, но это мелочь, — выяснилось, что в этом заявлении написана правда! Было от чего пригорюниться.
Он настойчиво требовал, чтобы мы раскрутили для него все с самого начала. Даже хотел узнать, видел ли Кейн, как Рони выплеснул свой подпорченный напиток в ведерко со льдом, — но на такие вопросы у нас ответа и быть не могло. По мере возможности Вулф, однако же, отвечал самым подробным образом. Например, почему Кейн отрекся от своего заявления о том, что он убил Рони случайно? Вулф объяснил так ему велел поступить сам Сперлинг, и Кейн решил, что лучше твердо стоять на том, что он — Уэбстер Кейн. Да, в мгновение ока он попал под испепеляющие взгляды своих бывших товарищей, но ведь, ставя подпись, он не знал, что они сидят в соседней комнате.
Сперлинг уехал, более или менее придя в себя, но, пожалуй, улыбка ангела появится на его лице еще не скоро.
Теперь что касается хвоста. У каждого дела об убийстве, как у воздушного змея, есть хвост, эдакий постскриптум. В нашем случае хвост состоял из трех частей, одна имела отношение к жизни общества, две носили частный характер.
Часть первая — в начале июля радиостанция отказалась продлевать контакт с Полом Эмерсоном. Я узнал об этом за неделю, когда раздался звонок от Джеймса Сперлинга, от имени корпорации «Континентал майнс» он поблагодарил Вулфа за удаление из ее внутренних органов коммунистической опухоли, изъявил готовность оплатить счет, но не знает, в какую словесную оболочку его облечь. На недоуменный вопрос Сперлинга Вулф ответил: он хочет выставить счет на оплату не в долларах, а в ответных услугах. О каких услугах идет речь?
— Как вы верно заметили, — пояснил Вулф, — я освободил вашу организацию от опухоли. Мне хотелось бы, чтобы вы освободили от опухоли радио, — это и будет ответная услуга. Я привык слушать радио в половине седьмого, и, даже настраиваясь на волну, где вещает Пол Эмерсон, я знаю, что он где-то совсем рядом, и меня это раздражает. Уберите его с радио. Возможно, он найдет другого спонсора, но я в этом сомневаюсь. Перестаньте оплачивать его злобную болтовню.
— Он очень популярен, — возразил Сперлинг.
— Геббельс тоже был популярен, — бросил Вулф. — И Муссолини.
Последовала короткая пауза.
— Должен признать, — доверился Сперлинг, — что и меня он раздражает. Наверное, все дело в его язве.
— Найдите кого-нибудь без язвы. И деньги сэкономите. Если я пришлю вам счет в долларах, боюсь, вы схватитесь за голову — но уж больно много мне пришлось из-за вас расхлебывать.
— Его контракт истекает на следующей неделе.
— Прекрасно. Пусть истекает.
— Что ж… подумаю. Мы тут все обсудим.
И дело было сделано.
Вторая часть хвоста-постскриптума, характера частного, тоже оказалась облечена в форму телефонного звонка, почти месяц спустя. Вчера, на следующий день после того, как Уэбстер Кейн, он же Уильям Рейнолдс, был признан виновным в убийстве первой степени Луиса Рони, я поднял трубку и еще раз услышал жесткий, холодный и четкий голос, всегда соблюдавший правила грамматики. Я сказал Вулфу, кто это, и он взял трубку.
— Как поживаете, мистер Вулф?
— Ничего, спасибо.
— Рад это слышать. Звоню с тем, чтобы вас поздравить. По своим каналам я узнал, как блестяще вы провели дело. Я в высшей степени доволен тем, что убийца этого незаурядного молодого человека благодаря вам понесет заслуженное наказание.
— Я делал это не для того, чтобы доставить вам удовольствие.
— Разумеется. Тем не менее, я искренне приветствую ваш успех и еще больше преклоняюсь перед вами. Кроме того я хотел сказать, что завтра утром вы получите еще один пакет. Учитывая, какой оборот приняло дело, хочу еще раз выразить свое сожаление по поводу причиненного вам ущерба.
Раздались гудки. Я посмотрел на Вулфа.
— Что за странная привычка экономить на телефонных звонках? Кстати, если не возражаете, вместо Икса я буду называть его Наш? Икс напоминает мне об алгебре, а я с ней никогда не был на дружеской ноге.
— Искренне надеюсь, — пробурчал Вулф, — что нам больше не придется вспоминать об этом человеке.
Но вспомнить пришлось на следующее утро, то есть сегодня, когда принесли пакет; ознакомившись с его содержимым, мы зачесали в затылках: неужели связи Икса так обширны, что ему доподлинно известно, сколько Вулф отстегнул мистеру Джонсу? Или в пакете оказалось именно пятнадцать тысяч по чистому совпадению? Во всяком случае, завтра я отправлюсь в некий городок Нью-Джерси, и общая сумма в нашем личном сейфе заметно округлится. Под каким именем я там зарегистрирован, вам знать не обязательно, могу лишь сказать, что это не Уильям Рейнолдс.
И третья часть хвоста — не просто частного, но и личного характера, тут телефонными звонками дело не ограничилось, хотя были и они. На выходные я еду в Стоуни Эйкрз; думаю, никаких осложнений вроде отравы в стакане не будет, да и строить из себя фотографа не придется. Недавно я перестал называть ее «мадам».
Американский охотник и следопыт начала XIX века.
Чемпион мира по боксу.
В 1948 году возглавил радикальную Прогрессивную партию, она выступала за переговоры с СССР с целью положить конец холодной войне. Выставлялся при поддержке компартии США кандидатом на пост президента, но набрал лишь 1 млн. голосов.
