— Не очень, — неловко заговорил он. — Я говорил вам… я… знал ее как приятную соседку. Не более того.
Питт ничего не сказал.
— Не более того, — повторил генерал. Он начал говорить что-то еще, чтобы разъяснить инспектору сказанное, затем запнулся и замолчал.
— Я понял. — Питт имел в виду, что услышал собеседника. Он задал еще несколько вопросов, а потом попросил разрешения поговорить с женщинами.
Инспектор ушел, а Балантайн стоял в комнате, чувствуя огромное потрясение. Три… даже два месяца тому назад он был уверен во многих незыблемых вещах — а теперь они разбились на мелкие кусочки. Большинство из них касалось женщин. Всю надежность его жизни — не материальную, а эмоциональную — обеспечивали, как он считал, женщины. Но Кристина, как выяснилось, связалась с этим ужасным слугой и теперь собирается замуж за Алана Росса. Слава богу, хоть это дело благополучно разрешилось. Хотя роль Огасты тут была довольно сомнительной, он еще не определил ее. Ефимия Карлтон носит под сердцем ребенка от другого мужчины, что и вовсе необъяснимо. Она предала хорошего человека, который ее любил. Бедная Елена Доран была обманута, использована и убита. Или она сама пошла на это? Они никогда не узнают правды. Эта мысль, больше чем любые другие, причиняла боль.
Но почему-то самой волнующей из всех была мысль, которую генерал меньше всего желал держать в голове. Это мысль о той теплоте, с которой он относился к Шарлотте Эллисон, о том удовольствии, которое доставляло ее присутствие, о той остроте, с которой он мог вызвать в своем воображении изгиб ее шеи, богатство красок волос… Он помнил, как она смотрела на него, как относилась ко всему, что делает и говорит — неважно, правильно или нет.
Это нелепо! Она не волнует его, он не питает никаких надежд, она его не смущает. Не было и чувства одиночества, когда она отсутствовала. Эта молодая женщина воспринимала его только как работодателя.
Или, может быть, он был немного ближе? Ему казалось, она уважала его. Разве смел он вообразить, что она любила его? Нет, конечно, нет. Нужно отогнать даже мысль об этом. Он делает из себя идиота.
Балантайн взял бумаги и стал яростно их читать, хотя прошло целых пять минут, прежде чем слова стали складываться в отдельные образы, которые, в свою очередь, зажили полнокровной жизнью отдельно от разброда в его голове.
Даже за обедом разговор протекал мимо его сознания. Естественно, генерал оплатит свадебные расходы, но все приготовления он полностью переложил на Огасту. Он сделает все, как ему скажут, и будет настолько приятен, насколько от него потребуется. Но он отстранился от всех хлопот.
Генерал почти не слышал обмена язвительными репликами между Кристиной и Брэнди о гувернантке из соседнего дома. Их разговор, насколько он смог просочиться в его голову, состоял из пренебрежительных замечаний Кристины и яростных защитных речей Брэнди, настолько яростных, что в другое время отец семейства потребовал бы объяснений. Подсознательно его тревожил тот факт, что Брэнди, возможно, имеет пристрастие — это становится семейной традицией — к любовным утехам со служанками. Конечно, согласно общественному мнению, у мужчин здесь иные права, нежели у женщин, но это имело бы гораздо больше смысла, если бы сын развлекался подальше от дома.
После обеда Балантайн послал слугу за Брэнди, чтобы поговорить с ним в библиотеке. Дворецкий принес портвейн и удалился, закрыв за собой дверь.
— Портвейн? — предложил Балантайн.
— Нет, спасибо… немного тяжеловато, — покачал головой Брэнди.
— Я понимаю твои склонности, — начал генерал. — Довольно естественно…
— Просто не люблю портвейн.
— Я не говорю о портвейне! — Парень специально притворяется дураком? — Я говорю о мисс… как ее зовут… о гувернантке из соседнего дома. Очаровательное созданьице…
— Она не созданьице! — сказал Брэнди. В его голосе прозвучала вспышка гнева. — Она женщина, такая же, как Кристина, или ваша мисс Эллисон, или кто-нибудь еще.
— Едва ли как Кристина, — холодно заметил Балантайн.
— Да, вы правы, — отрезал Брэнди. — Она не спит со слугами!
Генерал занес руку для удара. Оскорбление его покоробило. Затем он увидел спокойный взгляд Брэнди и опустил руку. Насмешка отражала правду, и он не желал ссориться с сыном. Они совершенно разные, и тем не менее он сильно любит Брэнди.
— Не нужно быть таким злым, — он понизил голос. — Я хотел сказать, что ты иногда влюбляешься там, где не следовало бы этого делать.
К его удивлению, Брэнди залился румянцем от смущения.
— Я прошу меня извинить, сэр, — тихо сказал он. — То, что я сказал, непристойно. Это потому, что я очень уважаю Джемайму. Совсем не так, как вы предположили. Подозреваю, точно также, как вы уважаете мисс Эллисон. И я бы не посмел оскорбить ни одну из них, делая предположения подобного сорта. — Он мрачно улыбнулся. — И каждый, кто попытается это сделать, получит здоровую оплеуху. Я определенно чувствую, что мисс Эллисон вполне способна влепить ее.
Балантайн помрачнел, сильно смущенный тем, как Брэнди воспринял его слова. Внутри у него был полный кавардак, но он сумел выдавить из себя улыбку.
— Думаю, это так, — согласился он. — Может быть, нам лучше обсудить что-нибудь еще.
Они переключились на разговор, который был не столь взрывоопасен. Вскоре появился слуга и объявил, что пришел сэр Роберт Карлтон. Брэнди, с необычным для него тактом, тут же встал, извинился и ушел.
Карлтон тоже отказался от портвейна. Он неловко топтался посреди комнаты. Его напрягшееся лицо выдавало человека в состоянии эмоционального стресса.
— Ужасные новости о бедняжке Доран, — сказал он, тяжело дыша. — Бедное создание, бедная женщина! Как подумаю, что она была там все это время, а мы не знали, ходили мимо по своим делам…
Балантайну эта мысль не приходила в голову, и теперь он был испуган. Такая близость жизни и смерти! Они проходили мимо с полнейшим безразличием, не замечая смерти другого человека. Неужели они так же постоянно проходят мимо друг друга? Инстинктивно он встретился с взглядом Карлтона. Что-то новое было в его взгляде, и он не мог определить, что именно.
— О Ефимии… — робко начал Карлтон.
Генерал попытался придать своему лицу выражение мягкости, которую он и в самом деле чувствовал. Он ничего не сказал, подумав, что лучше подождать.
— Я… — Роберт с трудом говорил, все время запинаясь. — Я не понимал. Я, должно быть, казался ей… очень холодным… Она хотела ребенка. Я… я не знал этого. Я хочу… я хочу, чтобы она чувствовала, что может сказать мне об этом. Это, должно быть, моя вина, что она не могла. Я был слишком… Я возвел ее на пьедестал… Я не понимал, какая… как неуютна жизнь без уважения. Она хотела ребенка… Это все.
— Я понимаю. — Балантайн совсем ничего не понимал, но чувствовал страстное желание Карлтона найти людей, которые поверят вместе с ним в то, что это может быть понято. И он хотел думать, что генерал уже понял это. — Да, я понял, — повторил он.
— Я нахожу… — Роберт вздохнул. — Я нахожу, что трудно ужиться с этим, но со временем я уживусь. Я буду считать ребенка своим. Брэндон… Ты понимаешь? — Его лицо покрылось красными пятнами. Он не мог справиться с волнением.
— Конечно, — тут же откликнулся Балантайн. — Поступить как-то иначе было бы жестоко и очень неправильно!
— Спасибо. — Рука Роберта сжалась, на виске было заметно нервное подрагивание. — Я… я люблю ее очень сильно, ты знаешь.
— Ефимия прекрасная женщина, — великодушно сказал генерал, и он действительно так думал. — И она полюбит тебя еще больше за твое понимание.
Карлтон быстро взглянул на него.
— Ты так думаешь? — В его голосе звучала робкая надежда. Было больно слышать это.
— Я уверен, — твердо заверил его Балантайн. — Ты все еще уверен, что не хочешь немного портвейна? Очень хороший портвейн. Мне его рекомендовал Реджи Сотерон. Он знает и множество других вещей, но в собственных вкусах он разбирается лучше всего.
Карлтон глубоко вдохнул и медленно выдохнул:
— Спасибо. Пожалуй, не откажусь.
Реджи Сотерон увидел Питта на следующий вечер. Он только устроился в своем удобном кресле, чтобы отойти от неприятной поездки, от жестких рессор, от отвратительного, постоянно дующего ветра, от заливающего за воротник дождя, когда слуга объявил, что пришел Питт. Реджи серьезно подумывал о возможности отказаться видеть его, но решил, что это будет неумно. Это могло натолкнуть Питта на идею покопаться глубже в других областях, которые было бы правильным не затрагивать. И, конечно, избежать встречи с ним — значит потерять возможность защитить себя перед тем, как он будет атакован. Чертов Фредди Больсовер!
— Проводи его сюда, — сказал он несколько раздраженно. — И убери со стола хороший херес и принеси какое-нибудь другое вино. — Глупо оскорбить инспектора, ничего ему не предложив, но и тратить напрасно хороший напиток не стоит.
